Ура! Нам 8 (ВОСЕМЬ!) лет! Давайте поздравлять друг друга и играть в фанты! (А ещё ищите свои цитаты в шапке - мы собрали там всех :))
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
...он сделает так, как правильно. Не с точки зрения Совета, учителя, Силы и чего угодно еще в этой галактике. Просто — правильно. Без всяких точек зрения.
...ну что там может напугать, если на другой чаше весов был человек, ценность которого не могла выражаться ничем, кроме беззаветной любви?
— Ну чего... — смутился клон. — Я не думал, что так шарахнет...
Выудив из кармана листок флимси, на котором он производил расчёты, Нексу несколько секунд таращился в цифры, а потом радостно продемонстрировал напарнику:
— Вот! Запятую не там поставил.
Он тот, кто предал своих родных, кто переметнулся на вражескую сторону. И он теперь тот, кто убил своего собственного отца. Рука не дрогнула в тот момент. Кайло уверял себя, что все делает правильно. Слишком больно стало многим позже.
Дела, оставленные Кайло, походили на лабиринт, где за каждым поворотом, за каждой дверью скрывались новые трудности, о существовании которых в былые годы рыцарства Анук даже и не догадывалась.
Ловушка должна была закрыться, крючок – разворотить чужие дёсны, намертво привязывая к Доминиону. Их невозможно обмануть и обыграть. Невозможно предать до конца.
Ей бы хотелось не помнить. Вообще не помнить никого из них. Не запоминать. Не вспоминать. Испытывать профессиональное равнодушие.
Но она не закончила Академию, она не умеет испытывать профессиональное равнодушие, у нее даже зачёта не было по такому предмету, не то что экзамена.
— Ты ошибаешься в одном, Уэс. Ты не помешал ему, но ты так и не сдался. Даже когда казалось, что это бесполезно, ты показывал ему, что тебя нельзя сломать просто так. Иногда… Иногда драться до последнего – это все, что мы можем, и в этом единственная наша задача.
Там, где их держали, было тесно, но хуже того – там было темно. Не теснее, чем в стандартной каюте, а за свою жизнь в каких только каютах он не ютился. Но это другое. Помещение, из которого ты можешь выйти, и помещение, из которого ты выйти не можешь, по-разному тесные. И особенно – по-разному тёмные.
— Меня только расстраивает, на какое время выпал этот звёздный час. Когда столько разумных ушло из флота, не будет ли это предательством, если я вот так возьму и брошу своих?
Не бросит вообще-то, они с Разбойной формально даже в одном подчинении – у генерала Органы. Но внутри сейчас это ощущается как «бросит», и Каре хочется услышать какие-то слова, опровергающие это ощущение.
Лучше бы от своих, но для начала хотя бы от полковника.
Да и, в конце концов, истинные намерения одного пирата в отношении другого пирата — не то, что имеет смысл уточнять. Сегодня они готовы пристрелить друг друга, завтра — удачно договорятся и сядут вместе пить.
Я хотел познакомиться с самим собой. Узнать, что я-то о себе думаю. Невозможно понять, кто ты, когда смотришь на себя чужими глазами. Сначала нужно вытряхнуть этот мусор из головы. А когда сам с собой познакомишься, тогда и сможешь решить, какое место в этом мире твое. Только его еще придется занять.
Сколько раз она слышала эту дешёвую риторику, сводящуюся на самом деле к одному и тому же — «мы убиваем во имя добра, а все остальные — во имя зла». Мы убиваем, потому что у нас нет другого выхода, не мы такие — жизнь такая, а вот все остальные — беспринципные сволочи, которым убить разумного — что два пальца обсморкать, чистое удовольствие.
В готовый, но ещё не написанный рапорт о вражеской активности в секторе тянет добавить замечание «поведение имперцев говорило о том, что их оставили без увольнительной на выходные. Это также может являться признаком...».
Джин не смотрит ему в спину, она смотрит на место, где он стоял еще минуту назад, — так, словно она просто не успевает смотреть ему вслед.
Лея уже видела, на что он способен, и понимала, настоящей Силы она еще не видела. Эта мысль… зачаровывала. Влекла. Как влечет бездонная пропасть или хищное животное, замершее на расстоянии вытянутой руки, выжидающее, готовое к нападению.
Как удивительно слова могут в одно мгновение сделать всё очень маленьким и незначительным, заключив целый океан в одну маленькую солёную капельку, или, наоборот, превратить какую-то сущую крошку по меньшей мере — в булыжник...
Правда, если достигнуть некоторой степени паранойи, смешав в коктейль с каким-то хитрым маразмом, можно начать подозревать в каждом нищем на улице хорошо замаскированного генерала разведки.
Эта светлая зелень глаз может показаться кому-то даже игривой, манко искрящейся, но на самом деле — это как засунуть голову в дуло турболазера.
Правда, получилось так, что прежде чем пройтись улицами неведомых городов и поселений или сесть на набережную у моря с непроизносимым названием под небом какого-то необыкновенного цвета, нужно было много, много раз ловить цели в рамку прицела.
— Знаешь же теорию о том, что после прохождения определенной точки существования система может только деградировать? — спрашивает Уэс как будто бы совершенно без контекста. — Иногда мне кажется, что мы просто живём слишком долго, дольше, чем должны были, и вот теперь прошли точку, когда дальше все может только сыпаться.
Кореллианская лётчица в имперской армии Шара Бэй была слишком слабая и умерла.
Имперка Шара Бэй такой глупости решила себе не позволять.
— Но вы ведь сказали, что считаете жизнь разумных ценностью. Даже рискуете собой и своей карьерой, чтобы спасти меня, хотя видите меня впервые в жизни. А сами помогаете убивать.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
– Многие верят в свободу только до тех пор, пока не станет жарко. А когда пахнет настоящим выбором, драться за нее или подчиниться… большинство выбирает не драться.
— Ну… неправильно и глупо, когда отец есть, и он тебя не знает, а ты его не знаешь. Это как… — он помолчал, стараясь перевести на человеческий язык свои ощущения. – Ну вот видишь перед собой некую структуру и понимаешь, что в одном месте узел собран неправильно, и работать не будет. Или ошибка в формуле. Вот я и исправил.
Кракен искренне верил в то, что все они — винтики одного механизма и не существует «слишком малого» вклада в общее дело, всё машина Восстания функционирует благодаря этим вот мелочам.
— Непременно напишу, — серьёзно отвечает она и говорит чистейшую правду, потому что у неё минимум сто восемьдесят изящных формулировок для каждого генеральского рявка от «не любите мне мозги» до «двести хаттов тебе в...» (пункт назначения варьируется в зависимости от степени генеральского раздражения).
Минутой раньше, минутой позже — не так важно, когда они умрут, если умрут. Гораздо важнее попытаться сделать хоть что-то — просто ждать смерти Кесу… не нравится.
— Что-то с Центром? – вдруг догадывается он. Почему еще штурм-коммандос могут прятаться на Корусанте по каким-то норам?.. – Планета захвачена? КЕМ?!
— Я верю в свободу.
И тут совершенно не врёт. Свобода действительно была её верой и культом. Правда, вместе с твёрдым убеждением, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого.
— И в то, что легко она не даётся. Остальное...Остальное, мне кажется, нюансы.
Проблема в том, что когда мистрисс Антиллес не думает, она начинает говорить, а это как всегда её слабое звено.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Незавершенные эпизоды » Архив » [AU] Что же вы так убиваетесь? Вы же так не убьётесь!
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Cassian Andor, Harter Kalonia
Время: 48 ООИ
Место: Лусанкия
Описание: в этой вашей Лусанкии даже умереть нельзя по-человечески
(мир [AU] Diu vivunt in Imperium) [icon]https://i.postimg.cc/DfGyzHK7/123.jpg[/icon][nick]Harter Lehmann[/nick][LZ]<br><center><a href="https://swmedley.rusff.me">IDENTIFICATION CARD</a><br><br><img src="https://forumstatic.ru/files/0018/1a/00/18603.png"><br><br><b>Хартер Леманн</b>, полковник медицинской службы, главный врач Лусанкии</center>[/LZ]
[icon]http://sg.uploads.ru/jSHCU.png[/icon]Кес Дэмерон, хороший друг и лучший брат — Кассиан надеялся, что он все так же жив, но узнать про это было никак нельзя — когда-то так давно, что это казалось другой жизнью сказал ему, что день рождения должен быть у каждого, потому что это совершенно особенный, только твой, день, и потому ему тоже стоило бы выбрать себе свой.
Кассиан выбрал себе свой просто так и много лет продолжал считать это чем-то неважным. А потом двенадцатого числа четвертого месяца, спустя год с небольшим плена ему вдруг исполнилось пятьдесят пять лет.
В свой особый день Кассиан нашел камень.
Он был уверен, что на Зимний фестиваль его казнят, и то, что этого не случилось, воспринимал как большую личную обиду, с которой справлялся, превращая большие камни в маленькие, те в совсем мелкие, засыпая щебень в корзины и перевозя корзины в тачках к ленте. А камень лежал на земле у него на пути, обычный, твердый, только край у него скололся широко и остро. Недостаточно остро, но для начала сойдет.
Для чего именно недостаточно, Кассиан не думал. Только, подобрав камень, забрал его с собой в бараки, тихо затачивал острый широкий край во время отбоя. Или это — или считать дни до конца месяца, за которым следовал очередной праздник. Очередной криффов праздник. Хорошо, что он никуда никогда не вписывал придуманную дату рождения. Это тоже был в своем роде подарок.
Вся работа заняла чуть чуть меньше четырех недель. Можно было раньше. Но колыбельная, которую носили с собой полевые разведчики, не просто так усыпляла прежде, чем убить. Умирать без дополнительной боли и страха было привилегией, наградой за работу, и он хотел себе хоть маленький кусочек этой привилегии. Без боли не получится, и отключиться тоже нельзя, но пусть резать будет проще. Пусть хоть так.
Так и вышло, что тридцать первого под утро, незадолго до рассвета — он давно не видел его, но напоследок представил рассвет на Явине IV, который любил и, возможно, даже был там счастлив — Кассиан Андор, лежа в гамаке, перерезал себе горло. Он довел порез до середины, потом кожа стала слишком скользкой, и камень выпал из пальцев. Рука потянулась, чтобы зажать неровный глубокий порез, хотя смысла в этом не было. В ушах гудело, и было больно, но не так больно, как могло бы быть.
Все было хорошо, и когда перед глазами стало светло от того, что включили свет, легко было решить, что так выглядит Сила, с которой все сливаются после смерти, а когда к гулу добавились крики, приятно было подумать, что это голоса тех, кто ушел раньше него.
А потом он потерял сознание, думая, что умирает. И смерть была лучшим подарком, который он мог бы сделать себе на день рождения.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
«Заключенный А-113. Попытка самоубийства. Госпитализирован: отсек Н1, бокс №4».
Сообщение расцвечивает экран датапада красным, и звуковой сигнал не унимается, пока Хартер не смахивает сообщение с экрана раздраженным взмахом ладони. Захочешь – не проигнорируешь. Она хотела бы, потому что номер выглядит слишком знакомо. С другой стороны, ей интересно, как он ухитрился: разбил голову о стену, прыгнул откуда-то, морил себя голодом, наглотался каменной крошки, что-то еще? Вообще-то за таким следят. Нужно сказать им, чтобы следили пристальнее, когда дело касается заключенного Андора. Не следует его недооценивать. Не следует недооценивать отчаяние человека, воля к жизни которого когда-то была сильнее смертей, пыток, арестов, неудач и многого другого.
— Пытался перерезать себе горло! – старший медик встречает ее в боксе с таким видом, словно заключенный нанес ему личную обиду этой своей попыткой. – Урод недобитый, когда его уже…
Хартер останавливает эмоциональный всплеск подчиненного хлестким холодным взглядом. Тот смолкает, конвульсионно сглатывая вставший в горле ком. Пятится назад в палату, потом, подумав, бочком выбирается из нее и пытается просочиться мимо главврача куда-нибудь в другой место. В любое другое место, кроме этого.
— Недобитых уродов здесь хватает, это верно, — вдоволь насладившись произведенным эффектом, Хартер наконец подает голос. – Доложите о состоянии пациента.
— Ушили рану, наложили бакта-повязку, затруднен глотательный рефлекс, повреждены связки – голос частично отсутствует, на восстановление потребуется от трех до десяти дней – в зависимости от возможностей организма.
— Без моей визы не выписывать. Зондовое питание на ближайшие двое суток, повязку менять каждый четыре часа, об изменениях в состоянии отчитываться лично мне.
— Но он же просто… — медик зачем-то продолжает сопротивляться.
— Просто повстанческий генерал, который нужен Императрице? Вот именно. Вон.
Получив разрешение, мужчина выматывается долой с глаз начальства с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Подавив вздох и запретив себе любые эмоции – она это умеет, она научилась – Хартер входит в палату и, не глядя на пациента, куда больше интересуется монитором у его постели, на который выводятся жизненные показатели, передаваемые через тонкие дюрастиловые обручи, обхватившие голову и запястье Кассиана.
Она не знает, жалеть о том, что ему не удалось – жалеть его – или нет. [nick]Harter Lehmann[/nick][icon]https://i.postimg.cc/DfGyzHK7/123.jpg[/icon][LZ]<br><center><a href="https://swmedley.rusff.me">IDENTIFICATION CARD</a><br><br><img src="https://forumstatic.ru/files/0018/1a/00/18603.png"><br><br><b>Хартер Леманн</b>, полковник медицинской службы, главный врач Лусанкии</center>[/LZ]
[icon]http://sg.uploads.ru/jSHCU.png[/icon]Он не умирает. Не умирает, потому что после смерти не бывает больно, потому что после смерти не пахнет бактой, после смерти не попискивает монитор рядом с больничной койкой. После смерти нет Лусанкии, а потому и нет ее медотсека.
Медотсек Лусанкии Кассиан знает хорошо. Врачи здесь хорошие, у них оборудования и профессионализм — они не давали ему умереть уже много раз, даже когда он хотел. Не дадут и теперь; вслед за осознанием, что он жив, его накрывает волна отчаяния. С Лусанкии не бегут — это все знают. Он только никогда не думал, что с нее не бегут во всех смыслах этого слова.
Он не спит, но все равно лежит с закрытыми глазами, потому что так не видно, что они у него мокрые. Все должно было получиться. Все почти получилось, но вот он все еще здесь.
Почему ему нельзя умереть? За что — нельзя умереть? Зачем он должен жить? Потому что так хочет Айсард, но, все же, зачем?
Местному врачу он не особо нравится. Это уже что-то — если им случается лечить заключенных, обычно врачи ведут себя так, будто их пациентов не существует. Это Кассиан хорошо понимает — в разведке они иногда вели так себя с теми, кого допрашивали. С дистанцией легче, как будто тебя здесь нет.
А он здесь. Все еще здесь.
И Хартер тоже здесь. Он слышит ее голос и вытирает лицо ладонью. Кассин не любит встречать здесь Хартер, думать, что если бы она не испугалась когда-то давно, они могли бы быть на одной стороне. С другой стороны, она могла бы быть мертва или погибнуть. Или оказаться здесь. Наверное, она тоже про это думает. Как какой-нибудь другой врач так же проверял бы ее показатели после того, как оказалось, что сбежать невозможно вообще никак.
Он смотрит на нее снизу вверх.
— Доктор.
Голос спотыкается, что-то в его горле свистит, хрипит, что-то в нем лопается и взрывается болью.
— Не надо вам было меня спасать.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
С Лусанкии не бегут, это знают заключенные, но те, кто работает на Лусанкии, тоже знают об этом. Работа здесь считается престижной. Достойной. Нужной. Трудной, но весьма неплохо оплачиваемой. Только она давно не уверена, что работа здесь — привилегия. Их всех как будто бы помещают под присмотр. Держат на коротком поводке, и они ведут себя хорошо даже без натяжения поводка, потому что он и так слишком слишком! — короткий. Хартер не знает, какими путями оказались здесь остальными, какое прошлое у них было, но если судить по себе... У нее есть то, что Империя ей простила. Есть то, за что ее не стоило подпускать к заключенным. Но она главный врач Лусанкии. С Лусанкии не бегут...
— Вам не следует двигаться и говорить, — бесцветным голосом сообщает Леманн, продолжая изучать монитор. С Кассианом сложно. Он всегда будит в ней то, что давно должно быть в ней мертво. Иногда, когда он попадает к ней в медблок, ей хочется расспросить его о муже. Ей кажется, Кассиан знает о нем что-то такое, чего так и не узнала она. Что он видел его каким-то другим. И ее, ее саму, он тоже знал какой-то другой. — Вы будете находиться под постоянным наблюдением, не рекомендую повторять попытку самоубийства. Кто знает, куда вы попадете после этого вместо комфортабельного медблока.
Порой заключенных перевозят куда-то без ее выписки и даже без ее ведома. Обычно их или пытают, или казнят, или отдают в исследовательский отдел. Из исследовательского отдела в мир потом выходит то, о чем лучше не говорить и не думать никогда.
— Сейчас я проведу настройку, чтобы камера смотрела точно на вас. Любая попытка отключить ее или разбить активирует сигнализацию.
У нее есть код, который сигнализацию не активирует. Несколько сомнительный код с рядом допущений, который достался ей от одного благодарного за лечение охранника. Его она и вбивает сейчас в терминал возле дверной панели снаружи. Вздыхает. Возвращается, смотрит, снова вздыхает. Она ничего не может сделать для Андора. Даже сейчас, когда камера временно отключена, она ничего не может сделать.
— С Лусанкии не бегут, — повторяет она проклятую фразу, глядя на Кассиана. — Никто. Ни вы, ни мы. Чем меньше сопротивления вы будете оказывать, тем меньшую отдачу вы будете получать. Если вы этого еще не поняли — пора понять. [nick]Harter Lehmann[/nick][icon]https://i.postimg.cc/DfGyzHK7/123.jpg[/icon][LZ]<br><center><a href="https://swmedley.rusff.me">IDENTIFICATION CARD</a><br><br><img src="https://forumstatic.ru/files/0018/1a/00/18603.png"><br><br><b>Хартер Леманн</b>, полковник медицинской службы, главный врач Лусанкии</center>[/LZ]
[icon]http://sg.uploads.ru/jSHCU.png[/icon]Куда он попадет после этого? Прежде Кассиан не сомневается, что как обычно — все равно через несколько дней праздник, его должны будут забрать. Но после того, что говорит Хартер — как она говорит это — в нем появляются сомнения и настороженный страх. Они не станут делать все как обычно. И раз уж он попал в комфортабельный медблок, значит, будет что-то другое.
Просто не прямо сейчас.
Для начала в палате появляется камера, чтобы он никогда не был один, не мог забыться или расслабиться. Потом доктор Калония говорит то, чего говорить не должна была. Не при работающей камере. Не если бы была здесь по своей воле. Он цепляется за эту мысль. Отводит глаза — и все равно возвращается к Хартер. С Лусанкии не бегут — ни вы, ни мы. Даже ее совет звучит как совет кого-то, кто прошел через то же самое. Возможно, не так открыто, возможно, не внешне, внутри. Может, все это просто уловка Империи, еще один способ поиграть с ним, помучить.
Кассиан смотрит. Сейчас он жалеет, что выбрал горло. Это был самый верный способ, самый быстрый — если не получилось с горлом, то с руками тем более не получилось бы. Но если бы не горло, было бы проще говорить.
Говорить тихо очень тяжело, и потому он не понижает голос, только старается, чтобы губы почти не шевелились при этом.
— Она не пишет звук? Эта камера.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Хартер качает головой.
Не пишет. Надо сказать ему, что эта камера не пишет сейчас ничего, что экран «идет настройка» продержится там еще некоторое время, пока она его не отключит. Только она не знает, что ему это даст. Что это даст ей. Не знает, зачем она это сделала, ведь она не собирается вести с заключенным задушевных бесед. Это слишком опасно. Не только для ее положения здесь, но, в первую очередь, для хрупкого душевного равновесия, которое она выстраивала годами и до сих пор не выстроила так, чтоб было устойчиво. Но раз уж она все-таки выключила эту криффову камеру...
— Сейчас она ничего не пишет. Потом будет писать и изображение, и звук. Когда я ее включу. Можете сказать мне что-то, если вам нужно что-то сказать. Но я не помогу вам умереть и не помогу вам сбежать.
За этим «вы» Хартер даже при отключенной камере прячется от самой себя, от своей памяти. Ей давно все равно, что будет с ней самой, но у нее есть дети, дети, которым Империя тоже простила их отца, дети, которые теперь носят ее фамилию, потому что его фамилия запятнана предательством, дети, которых она должна сберечь.
— Не думайте, что это уловка Айсард, какая-то новая игра. Это просто... моя усталость и моя слабость, а еще моя память, с которой слишком сложно жить. Я ничего не могу для вас сделать, но если вы считаете, что что-то могу — скажите это сейчас, другой возможности может не быть никогда, — если коды поменяют, это уже не будет иметь доступа. Если Кассиана заберут исследователи, она не увидит его больше никогда, если казнят — тоже.
Если его казнят — это будет лучше всего для всех. Но его зачем-то берегут так много времени. Может, и правда хотят сделать что-то похуже, чем обычного мертвеца на радость толпе?.. [nick]Harter Lehmann[/nick][icon]https://i.postimg.cc/DfGyzHK7/123.jpg[/icon][LZ]<br><center><a href="https://swmedley.rusff.me">IDENTIFICATION CARD</a><br><img src="https://forumstatic.ru/files/0018/1a/00/71921.png"><br><b>Хартер Леманн</b>, полковник медицинской службы, главный врач Лусанкии</center>[/LZ]
[icon]http://sg.uploads.ru/jSHCU.png[/icon]Кассиан вздыхает, как будто с груди у него сняли какой-то тяжелый вес, которого он прежде не ощущал. Он быстро собирается снова, думает. Про уловку Айсард она говорит сама, но это может быть для того, чтобы он сразу же откинул этот вариант. Она не предлагает бежать, не поможет умереть. Ничего не сможет сделать, но если он считает, что сможет...
Он ищет, думает, хотя и так знает, что она права. Он не может попросить ни о чем, не поставив Восстание под угрозу своей просьбой. И потом, если он прав, то Восстание и так должно бы получать свежие новости о том, как он. Условно свежие — раз в полгода, но это лучше, чем ничего.
Она ничего не сможет сделать, но, вообще-то, Хартер и так уже делает достаточно. Труднее всего ему здесь от того, что он постоянно чувствует на себе чужой взгляд. Как уже почти год не может расслабиться ни на миг. Его все еще уводят по праздникам, потому другие заключенные все еще сторонятся его — и правильно делают, он и сам не спешит говорить с ними. Их встречи с Шарой записывают, к тому же, вокруг них может кружиться Аликс Вирт.
Теперь камера есть и здесь, даже здесь. Это его наказание — теперь даже в медотсеке все будет продолжаться. Что ж, хорошо, если так. Кроме медиков, он еще никого не видел, но ему заранее жутко от того, что будет. Если умирать ему нельзя, то что будет за попытку? Доктор может знать? Он смотрит на нее и решает, что спросить об этом — вполне хорошая просьба. Но слова собираются комом в горле, и он не спрашивает, а тихо просит:
— Поговори со мной.
Говорить больно, Кассиан морщится и замолкает. Приподняв запястье, приближает указательный палец к большому — поговори немного. И взмахивает пальцами, хотя не уверен, что так понятно — о чем угодно.
Вы здесь » Star Wars Medley » Незавершенные эпизоды » Архив » [AU] Что же вы так убиваетесь? Вы же так не убьётесь!
