Со стремительностью стрелки, ползущей по чулку, жизнь Митзи катилась под откос, летела в тартарары, превращалась в ад. Она чувствовала себя подобно Анне Карениной — ну и фамилия — которая бросилась под поезд, страдая от неразделенной любви и разочарования.
Во всяком случае, именно об этом было написано на последних страницах книги. Предыдущие сто — или двести? или триста? сколько их было? точно много, — Митзи пролистала.
Так вот.
Митзи страдала от неразделенной любви, пока жизнь, подобно чулкам, расползалась по шву. От неразделенной любви к деньгам, разумеется. Раздобыть стакан-другой джина (неразбавленный, спасибо, уберите вашу содовую, вам не кажется здесь что-то лишним или вы совсем не очень умный) даже в эти нелегкие времена проще, чем честно заработать.
По правде говоря, «честно» можно было оставить немного в стороне. Вообще об этом забыть. Совесть Митзи просыпалась так же неохотно, как она сама после особенно бурной ночи и при особенно сильном похмелье.
Проще сказать, совесть спала мирным сном, в котором сны снились самые что ни на есть замечательные.
Нашарив слепо стакан, Митзи сделала глоток, не открывая глаз, и скривилась.
Мало того, что выдохлось, так еще и разбавленное.
С трудом разлепив глаза и посмотрев в висящее напротив постели зеркало, отставила стакан обратно на столик, скинула чужую руку — ну и волосатая же она, гадость, — и элегантно поднялась.
Элегантно же пошатнулась, схватилась за стену и стукнулась коленкой о ножку столика.
Преодолев несколько шагов расстояния, вгляделась в отражение. Оттянула веко, пытаясь стереть поплывшую подводку.
Неразделенная любовь явно давала о себе знать — подводка была паршивая. Чулки — Митзи подцепила один со спинки кровати, — тоже.
К счастью, царило раннее утро — что-то около двенадцати часов дня — и существовала возможность без лишних свидетелей позора добраться до дома.
Дом, конечно, понятие относительное.
Но там была свежая одежда, какая-то еда и шанс немного поспать до того, как придется выдвигаться в очередной клуб.
Иногда они правда пытались зарабатывать честно.
Беда основная заключалась в том, что зарабатывать они пытались в спикизи. Обычно.
А это было, ну, не самое законное место в США — независимо от названия.
Со стороны кровати донеслось сонное ворчание. Секунду поразмыслив, Митзи вздернула подбородок, подхватила разбросанные не слишком сильно вещи и скрылась за дверью.
К вещам относились платье, туфли, сумочка и порванный чулок.
А еще бумажник, который слишком неосторожно торчал из кармана пальто, брошенного на спинку кресла.
Ну как, торчал.
Митзи отчетливо помнила, что он там был.
Любовь, как известно, требовала жертв. А неразделенная — тем более.
Стрелки часов показывали что-то около половины второго, когда Митзи, небрежным движением распахнув дверь (неудачно: её немного заклинило и пришлось повозиться), появилась на пороге комнатушки, снятой на окраине Чикаго. Удивительно, она даже попала с первого раза — некоторое время ее терзали сомнения, в правильном ли направлении она двигалась, — и даже не выглядела совсем помятой.
Захлопнув дверь, прислонилась к косяку и выудила бумажник — довольно-таки пухлый, иначе стала бы она о таком беспокоиться. Помимо банкнот нашлась пара фотокарточек, бумага для папирос и визитка.
Митзи поморщилась, вчитываясь — в конце концов, неплохо было бы знать имя человека, с которым провела ночь. Ну, хотя бы в порядке исключения.
Вздохнула, закатив глаза — Рикард Лири, ну надо же, ну и имечко, выходец из гордой Ирландии, не иначе, — и бросила визитку на пол.
Еще секунду спустя, подняв ее чуть дрожащими пальцами, вчиталась снова.
Вдохнула. Выдохнула.
— Зиб! Зиб, твою мать, Зиб!
Кажется, не так давно кто-то говорил, что Лири — это сущий бешеный пес, когда речь идет о выбивании долгов.
Кажется.
— Зи-иб!
[NIC]Mitzi[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/vHvMuPY.png[/AVA][SGN] [/SGN]