Послышались шаги. Дверь открылась почти мгновенно, и Антиллес тут же отступил на шаг, позволяя Хорну то ли войти, то ли ввалиться.

Судя по мертвой тишине, в доме больше никого не было.

— Заходи, — тихо сказал Ведж.

Он пробежал глазами по фигуре безопасника, но создавалось впечатление, что он делает это больше по привычке, чем действительно что-то видя. Карие глаза пилота из-за расширенных зрачков казались совершенно черными, но в остальном Антиллес выглядел... обычно. Может, чуть бледней, чем всегда, и чуть резче в движениях.

Он тоже не спал всю ночь, и утром, вместо того, чтобы вливать в себя шестую чашку кафа, ввел боевой стимулятор.

Под стеной в прихожей стояла пузатая летная сумка с эмблемой Проныр на сильно потертом боку. 

После вечернего выпуска новостей Ведж первым делом схватился за комлинк, еще не веря, но уже чувствуя угрожающий треск над головой, словно небо, которое всегда держало его в ладонях, готовилось рухнуть. Это же был ситов КорБез, и это была Йелла, от которой чего угодно можно было ожидать, даже какой-нибудь безумной спецоперации с таким вот прикрытием, но голофото крупным планом наотмашь било поддых.

Он пересмотрел повтор, и снова, и еще раз, сидя на полу и сжимая комм, и не сразу понял, что промахивается при наборе всех нужных номеров. И тут комлинк затрещал сам.

Соболезнования...

Соболезнования...

Соболезнования...

Это все было не то, и он забросил комм куда-то за любимое кресло Йеллы, а потом долго искал его.

Сиал не отвечала.

Все, что он мог, все, что он умел — это действовать. И ему нужно было сделать все так, чтобы никакая гизка не могла придраться, вмешаться, остановить его, просто — успеть встать поперек дороги. И никто не смог бы сказать, что аккуратно составленные, идеально оформленные приказы генерал Антиллес писал сам, прерываясь только для того, чтобы кричать, сгибаясь от боли пополам. Он и представить себе не мог, что бывает так больно. Он и представить себе не мог, что можно испытывать такую боль и оставаться живым. Боль прорывалась через все блоки, которые он пытался ставить на ее пути, и когда его накрывало, он сворачивался в кресле в клубок, ничего не видя и не слыша, и руки потом были мокрыми, и рубашка.

Тьма отпускала и он вспоминал, что должен делать. И хватался за это, находя единственный способ не рехнуться.

Он составил этот ситов план, ни с кем не советуясь. Он составил и разослал приказы капитанам кораблей, составив из них же штаб учений, и руководителем назначил себя.

Все это обещало флоту резкие телодвижения, потому что в тексте всех этих документов хватало слов «экстренно», «немедленно» и «внезапная проверка боеготовности», но приказ есть приказ.

Он сбросил план своему адъютанту и написал, когда именно отправить его «наверх». Чистая формальность для архива, но Антиллес небезосновательно полагал, что именно этой бумажкой заинтересуются. Подставлять командиров кораблей он не хотел, подавая все нужные документы и принимая тем самым полную ответственность за происходящее.

Он закончил к утру, и перед появлением Хорна успел только принять душ и зависнуть под струями воды на полчаса, тупо глядя в стену.

Невыносимо болело сердце. Но нужно было собраться и как-то держать лицо, и он очень постарался.

Корран появился вовремя. Или нет, как посмотреть. Ведж почти собрался уходить.

— Я сегодня не пью, но тебе могу налить, — предложил он. Хорн выглядел как человек, которому очень нужно.

Веджу и самому было нужно.

Новая мысль вернула его черным глазам блеск, но только на какой-то миг. Появление Хорна могло значить как раз то, о чем он первым делом подумал: спецоперация, коварные планы, хитрая затея...

Но Хорн, чтоб его, совершенно не выглядел как человек, явившийся с успокаивающей речью.

Он выглядел крайне, крайне паршиво. Ведж знал, что выглядит не лучше. Но последняя надежда уходила из рук медленно, плохо и нехотя. Будто жилы тянула.

— Все, да? — шепотом спросил он, читая ответ по лицу Коррана. — Она — все?

Шепот упал в тишину и повис.

Антиллес глядел на него сверху вниз. Ему нужно было помолчать, потому что этот кивок был даже хуже голофото. Если Хорн подтвердил...

Он не найдет живую Йеллу.

Ее тепло, ее руки, ее губы сделались вдруг прошлым — навсегда. И никогда больше...

Страшное слово, никогда.

От тоски, их общей больной тоски, в прихожей становилось душно. Боль висела в воздухе, плотная как туман.

Хотелось орать. «Почему ты мне не сказал?! Какого сита, в душу, мать, почему ты мне не сказал?!!»

Потому что очень часто не говорил раньше. Потому что, как Ведж сильно подозревал, не хотела Йелла. У них всегда был какой-то особенный мир на двоих, и этот мир вдруг унес ее — навсегда.

Ведж стоял, глядя на сгорбленные плечи Хорна, вспоминал, как сидел ночью в той же позе и думал, что рехнется, а потом разжал невольно сжатый кулак.

— Йелла бы отвесила тебе сейчас хороший подзатыльник, — сказал он и тоже сел на пол, не напротив, но рядом, прислонившись плечом к плечу безопасника. Мышцы Хорна казались каменными, и Ведж подумал, что и он сейчас ничуть не мягче. Расслабишься — и слезы польются градом.

— Не дури. Когда она что-то решила...

Камень оказался теплым. И это было странно, потому что внутри стоял лютый холод — от того места, где когда-то было сердце, и вглубь. Ведж подумал, отстраненно и тупо, чувствует ли Корран тепло.

Черная бездна, в которой так плохо было одному, делилась на двоих.

— Эй, Хорн, — позвал он осторожно. — Вернись ко мне. Расскажи, что... Расскажи.

Ведж сжимал зубы так, что немели скулы. Ему все еще хотелось орать, но на самом деле генерал боялся лишний раз вдохнуть. Он никогда не славился долготерпением и выдержкой, а Хорн сейчас прямо подставлял борт под выстрел.

Не остановил, не отговорил, не попытался.

И еще эта запоздалая ревность! Он, ее муж, вообще ничего не знал. Не мог даже попытаться помочь, прикрыть... Потому что его не было рядом.

Его не было. Как не бывало часто.

Если кто-то здесь и был виноват, то не Хорн.

Ведж развернулся на месте татуинской песчаной змеей,  но только для того, чтобы поймать Коррана за запястье, чтобы не вздумал вновь закрывать лицо. Может, он слишком сильно сжал пальцы, но только потому, что руки дрожали уже несколько часов, а показывать этого Антиллес не хотел.

Это была не слабость, это был гнев.

— Вот что, — сказал он, заглядывая в темную, как болота на Дагобе, зелень глаз. — Он мой, понял? Кто бы это ни сделал, он мой. Но... без тебя я его не найду.

Ведж выдохнул, осознав это в самый последний момент. Не был он безопасником, чтобы слету разобраться в этой кухне, не был ищейкой, а одного только желания рыть землю недоставало для того, чтобы откопать нужное. Больше того, он мог случайно выкопать для врага прекрасную траншею.

— Помоги мне. И если ты действительно хочешь отомстить за Йеллу... — Ведж подумал и встал, и потянул Хорна за собой. — Ее убили, чтобы остановить.

Он в этом не сомневался. И ни в какие случайности не верил.

— Что бы она ни делала, ее убили, чтобы остановить. Мы должны узнать, что она делала, если ты этого не знаешь. Ты не знаешь?

С Коррана сталось бы не сказать, но в таком состоянии он вряд ли способен был солгать, понял Антиллес.

По крайней мере, он сам не смог бы.

— Нужно узнать это и довести дело до конца. Потому что...

Он не смог продолжить, задохнулся. Пришлось замолчать и отвернуться, потому что глазам стало горячо — в этот раз он говорил не о смерти своих пилотов на погребальной церемонии, нельзя было вновь повторять знакомые обоим фразы про долг и про то, что смерть не должна быть напрасной, но это снова было правдой, только сегодня звучало про Йеллу, и это был кошмар, из которого никто из них не находил выхода.

От кивка Хорна стало вдруг легче, как будто Антиллес только сейчас по-настоящему понял, что полетит не один. Комлинк Селчу ночью не отвечал, но он планировал звонить еще. Хотя «планировал» — неверное слово, он не способен был сейчас планировать ничего, кроме того, что уже сделал.

Он только чувствовал. Очень немногих Ведж хотел сейчас видеть, но те, кого хотел, были нужны как воздух. Селчу был очень нужен.

А Коррана даже искать не пришлось, хотя Антиллес думал о нем — так же, ночью. И о других. Беда была в том, что он даже не знал толком, что говорить друзьям.

Говорить...

Ночью он не слишком-то мог говорить. А вот сейчас почему-то мог. Наверное, Хорн просто показал ему кое-что очень важное.

«Это я, Ведж».

«Это я, Корран»,  — не сказал Антиллес.

Это одинаково не было правдой, и одинаково — было. Ведж думал об этом, глядя на одного из самых отчаянных своих Проныр, и думал о том, что разговоры о деле помогают обоим. Собирают из пепла. Но эта обманчивая собранность на деле была собранностью перекаленного стекла — щелкни пальцем, и во все стороны брызнут осколки. Он чувствовал это в себе и надеялся только, что успеет довести начатое до конца и не сорваться, чувствовал это в Хорне — и не хотел это чувствовать в нем, потому что такого Коррана он мог легко потерять.

Еще одна смерть, это было бы слишком. Это уже было слишком. Так слишком, что хотелось поднести бластер к виску, но у него были девочки, и где-то ходил убийца.

Ведж слушал, кивал, но все, о чем говорил Хорн, хорошо понимал только он сам. Да, Сунтир Фел. Да, РУНР. Шаттл — это хорошо, наверное. Хорошо, что его можно отследить.

— Слушай, — наконец сказал Ведж. — Никогда не думал, что я это скажу...

Он невольно обозначил улыбку, шире он просто не мог, но положить руку на плечо Коррана и сжать он мог. И это была уже не мертвая хватка, под рукой был не камень, под рукой был живой Хорн, и ему было больно, и Антиллес не мог предложить ему ничего, кроме мести, этого полуобъятия и вирренского.

Пока не мог.

— Ты, может, единственный, кто сейчас поймет меня правильно.

Вышло негромко, но это потому, что Ведж легонько потянул его на себя, готовясь отпустить при любом сопротивлении. Ему ли не знать, как чувствуют себя люди без кожи — всю ночь так сидел.

— Я... В общем, я выслал флот. И... — Ведж на миг опустил глаза. — Сиал не отвечает.

Вышло неожиданно жалобно. Сквозь щит ледяной ярости, которой он пытался жить сейчас, прорвалось живое.

Антиллеса так часто призывали не переходить границу, что эти слова он давно воспринимал как белый шум. Но Хорн, призывающий к благоразумию?.. Это было что-то новое. Если бы ситуация располагала, Ведж обязательно сказал бы, что это звуки ранее не слыханные, и не мог бы Корран повторить. Но сейчас он только отвел взгляд.

Ответа не было. Максимум, что Антиллес мог из себя выдавить — «Поглядим».

Сотрясение воздуха. Ему хотелось раскатать этот ситов Осколок по камешку, а потом еще раз, и еще, пока весь жгучий концентрат боли и ненависти не выйдет наружу, оставив свежей ране шанс... не затянуться, нет, он в это не верил. Но хотя бы стать привычной.

И Ведж ответил:

— Я буду на границе. Очень близко. Так близко, как только смогу. Чтобы им в голову не пришло забыть, что я существую.

«Я» сейчас равнялось «флот». И это, конечно, не было обещание не совершать непоправимых поступков.

Про Мири Антиллес тоже сказать ничего не мог, и только покачал головой. Дочь не отвечала, но здесь у него еще теплилась надежда. Если у Фелов были проблемы, сестра могла просто ограничить малышке доступ к связи, и тогда связываться нужно было с ней. Он собирался это сделать, но уже на бегу. Ночью ему это не удалось — ему вообще много чего не удалось — но иногда люди просто не принимают звонок.

Просто. Не принимают.

Это было какое-то слабое утешение.

Ведж чуть не спросил, на что это похоже, чувствовать людей на расстоянии, но прикусил язык. Если речь шла о Йелле, он знал ответ. И какая черная дыра остается потом — тоже знал.

В его случае он мог хоть надеяться. На ошибку. На что угодно. Корран... Корран даже надеяться не мог, он просто знал.

И Антиллес искренне посочувствовал форсъюзеру.

Что-то во всем этом было не так — да ладно, сегодня все было не так, и уже никогда не будет как надо, но при взгляде на Хорна почему-то вспоминался Люк. Скайуокер никогда не жалел слов, если речь шла о его любимой Силе. По крайней мере, раньше не жалел.

Утреннее солнце наконец пробилось сквозь облака, и в гостиную упали первые лучи солнца. Ведж отошел к бару, вытащил сок и вирренское.

— Полетишь со мной сейчас? Или у тебя еще есть дела на планете? Я собираюсь догнать флот, а потом... Я думал о том, чтобы попасть в Осколок. Для начала — отдельно от тяжелой артиллерии.

Ведж задумался. Он совершенно не хотел ждать, он собирался свалить с планеты как можно быстрее, пока инертная военно-политическая машина Республики не переварила в своих недрах последние отданные приказы, пока никто не осознал толком, куда и когда он бросил корабли флота, и без того сформированного едва на 43%. Пока не посыпались вопросы, которых бы не было, если бы не смерть Йеллы. Слишком легко будет понять, что на самом деле происходит.

Смерть Йеллы.

В голове не укладывалось.

Антиллес посмотрел на часы. Несусветная рань играла ему на руку. Хорн пришел первым, но следующими будут... журналисты, наверное. Эту братию он и в обычное-то время не переваривал, а сейчас готов был отстреливать. А потом еще может выйти на связь кто-то из политиков, у кого хватит смелости или глупости, или простого, но самоубийственного желания «навести порядок».

Но может, нет.

— Сколько времени тебе потребуется, Корран? — спросил Ведж.

Если больше нескольких часов, он ждать не будет. А политиков можно и послать, посылать он готов был со скоростью лазерной пушки при зажатой гашетке.

Хорну достался стакан с вирренским, себе он оставил сок — как раз из расчета на немедленный вылет. Хотя в таком состоянии можно было не бояться опьянеть, в первые часы алкоголь не берет, сколько ни выпей.

Девочки найдутся, конечно же, он очень на это надеялся, но вряд ли все произойдет само собой. Ведж не готов был сейчас пускать на самотек то, что касалось его семьи. Остатков его семьи. Правда, при этом что-то заставляло его верить Коррану. Верить — но не принимать как должное. Он же не ситов джедай, чтобы сесть и сложить руки!

Кстати.

— Я хотел спросить...

Эта тема напоминала ему минное поле. Во всем этом Хорн разбирался на порядок лучше. Нет, на два порядка и один большой беспорядок.

— Когда-то давно Люк рассказывал мне про эту вашу Силу. Он всем рассказывал, кто хотел и не хотел, — Ведж впервые обозначил тень улыбки, и это было странно, потому что в ней не участвовали глаза, в которых стояли задумчивость и призрак тревоги, и это уже было больше, чем то ледяное сосредоточение, с которым он встретил Хорна. — Джедаи... Они же не мстят?

Ну вот, они начали называть вещи своими именами. Правосудие. Он в него не верил, кажется, еще с Гас Тэлон, и укрепился в этом мнении, глядя на все, что происходило вокруг Селчу, а теперь прямо говорил Коррану, что зовет его мстить. Не кому попало, а виновным, да, но о правосудии он и не думал.

— Я зову тебя делать то, чего нельзя. Нам не привыкать, всей Разбойной не привыкать, но это... другое, — он закусил губу, подбирая слова. — Корран. Я очень. Не хочу. Тебя. Потерять.

Он говорил, будто вкладывал ракеты в броню вражеского крейсера. Рубил слова, чеканил точки.

— Ты понял, о чем я?

Ведж надеялся, что понял, потому что слов ему не хватало, и знаний о Силе тоже. Но слова он готов был найти. Для Хорна, особенно когда тот пытался угробиться в очередной раз с каким-нибудь истинно коррановским размахом, у Антиллеса был целый запас очень хороших слов. Хватило бы, чтобы вогнать в краску небольшую джедайскую обитель. А вот от попытки представить этого человека Темным по коже тянуло холодком, потому что он и Светлым-то бывал невыносим, хорошо еще, что для противника все-таки побольше, чем для родной эскадрильи.

— Я собираюсь использовать все дозволенные и недозволенные методы. Сейчас ты выглядишь так, как будто уже сошел с катушек.

Ведж подозревал, что и сам так выглядит.

— Я думаю, что ты... Не виноват. Я — может быть. Сама Йелла — наверняка. — Это были очень жестокие слова, которые резанули по живому. «Ошибка пилота», он ненавидел это заключение и соглашался с ним в последнюю очередь, если соглашался вообще. Но у агентов все иначе, у них куда меньше техники, на которую можно положиться, у них есть только они сами, и еще их... друзья. Мужья. —  А кто еще — мы узнаем. Постарайся вернуться в норму до вылета.

«Я тоже постараюсь»,  пообещал он мысленно сам себе, уже понимая, что вряд ли сдержит слово.