Иногда Со думал, не пора ли ему отпускать Джин. Потом она спрашивала что-то вроде такого —  и он понимал, что нет, еще не пора. Еще слишком много в ней детского. Искоренить его нужно было как можно скорее, но пока можно было все оставить как есть.

И потом, после того, как Восстание Мотмы руками Дэвитса Дравена похитило его людей, ему еще нужно было набрать новых. А Джин была хорошим бойцом и ей легко удавалось учить других тому, что она умеет. Еще немного, может, полгода. Может, немного больше. Где-нибудь в следующем году.

Пока еще можно подождать.

Теперь вот ей были интересны штурмовики. Они были удачей: что-то знали, потому для разнообразия их не убили на месте, а понемногу вытягивали. Оставь человека пожить подольше — и в нем загорится надежда. А надежда толкает людей на глупости, вредные для их стороны, но крайне полезные для Со. Они у себя в голове сами заключали сделки и чертили линии, за которые нельзя переступать только для того, чтобы на следующий день начертить их заново.

Но уже день они не давали ничего нового и, похоже, со всей этой историей пора было кончать.

— Не смогут, — согласился Со. — А смогут — мы уйдем в другие пещеры, мало ли их тут. Пока Джеда есть, и мы будем, ты же знаешь. Но вот отпустим мы их — и что тогда?

— Никто не сам по себе, мелочь.

Он еще иногда называл ее так, хотя маленькой — не внешне, а внутри — Джин давно уже не была. Так он думал — а потом она задавала такие вопросы, на которые он и не думал, что придется отвечать.

— Можно быть врагами или одной стороне, или другой. Можно быть всем сразу. Те, кто сам по себе, и думают только о себе. Чтобы купить себе свободу, они продадут нас. А то и убьют сами. Любой, кого они здесь видели и чье имя слышали, будут в опасности. Те, кто сам по себе, нам враги ничуть не меньшие, чем штурмовики.

Он говорил спокойно, но обыденно. Будто они говорили о том, почему важно стоять в дозоре или зачем чистить оружие и не откладывать эту довольно скучную работу на потом.

— Допустим, они присоединятся к нам. Потому что им больно и страшно. И что? Как только им сделает больно и страшно кто-то другой, они предадут и нас тоже. Такие люди тебе не нужны, запомни. Те, кто предал ради тебя, тебя тоже предадут. Потому что выбирают они не сторону, а жизнь. Ну а отпустим их — они вернутся. Ты жалеешь их сейчас, но на самом деле их жизни придется покупать жизнями других. Тех, кто воюет с тобой рядом, тех, с кем ты дружишь. Чья смерть стоит их свободы? Может, твоя собственная? Моя? Не знаю, Айхеля? Кого угодно еще?

— Может.

Он подумал, что ведь тоже был когда-то таким добрым. Не настолько, но не понимал, и очень долго старался не понимать. Потом он стал терять первых товарищей и друзей, и смерти незнакомых ему врагов вдруг стали казаться такой мелочью, если сравнивать их со смертями разумных, которых он знал, как самого себя.

Джин не понимала, у нее не был еще опыта. И хорошо бы, чтобы и не было.

Некоторые вещи лучше узнавать с чужих слов, чем из своих ошибок, которые обернутся чем-то страшным.

— Ты готова потом всю жизнь провести, зная, что жизнь, твоя и дорогих тебе людей, всегда зависит от «может»? Что человек может передумать и вернуться? Что он встретит тебя однажды, через много лет, вспомнит и выдаст кому-то или просто убьет? Не жди от них доброты или благодарности. В нашем деле они за скобками. Их просто нет.

Со кивнул.

Она всегда быстро понимала, и в этом ему с девочкой очень повезло. Возможно, это ей передалось от родителей, но ему все же нравилось думать, что это следствие его воспитания. Что она так все схватывает и не потеряется и потом в жизни, потому что он хорошо ее научил. Теперь она научится фокусироваться на своей безопасности, станет думать, вглядываясь в будущее. Вычищая из него лишние риски. Лишние сомнительные знакомства. Лишнюю доброту, которая может обернуться проблемой.

— Мы убиваем их не потому, что ненавидим лично их. Просто живыми они опасны нам всем. И пока нет способа контролировать, что именно станет думать и делать разумный дальше, спустя месяцы и годы, других вариантов у нас не будет. А и появись он. Разве ты согласилась бы на свободу тела взамен того, что твоим разумом будут управлять и будет что-то, чего ты просто не можешь захотеть? Смерть более милосердна.

Он провел рукой по волосам Джин.

— Тебе не обязательно видеть как они умрут. И еще запомни: не хочешь убивать — не попадайся. Не показывай лицо, не называй имя, не приводи в свой дом. Это тебе совет на будущее. На потом.

— Нет, конечно. Тогда тебе придется убить, чтобы не совершить еще одну, более серьезную ошибку.

Иногда он не мог понять, откуда в ней это. У кого Джин набралась этого непонятного милосердия, почему все еще не может принять, что в их деле личное влияет на глобальный, основной выбор. А такие повседневные, рядовые смерти от личного стояли в стороне. Они не были вопросом ненависти или жалости, а только безопасности.

Со не мог вспомнить, был ли он когда-то таким же. Может, и был. Может, он только после первых протезов стал считать не только части своего тела, но и разумных, не более чем инструментами. Вещами. Деталями, которые иногда ломались и которые стоило вовремя выбрасывать.

— Империя — это не только государство, мелочь. Не только Император. Люди, о которых ты так переживаешь — они ее пальцы. Ее глаза. Ее уши. Может, они не хотели ими становиться, но ведь они и не отказались. Они заняли свое место, и с ним потеряли немного своей хм... человечности. Разумности, если хочешь. Способности ощущать. Они стали функцией. Любые члены больших организаций — что Империи, что больших Восстаний — запомни это — всегда скорее функции, чем разумные существа. Убийство их — не большая печаль. На их место скоро придут новые. Просто новым нужно будет все начинать сначала. А старые, если ты их отпустишь, доставят тебе еще очень много неприятностей. Уничтожать эти функции — не ошибка. Никогда ей не было, и никогда не будет.

Как это часто бывало с Джин, выводы она сделала правильные, но от них пошла в какую-то другую, неожиданную сторону. Может, это в ней говорило прошлое. Может, она помнила что-то с того времени, как и правда была по ту сторону. Может, все еще представляла себе, как могла бы жить на Корусанте, и все у нее было бы хорошо. Кто знает, в каких мечтах дети ищут утешения. Самому Со его прошлое иногда казалось скорее придуманной историей. Не настоящими событиями, а поучительной историей о том, как можно сделать все правильно — и все равно проиграть, просто потому, что поверил не тем людям. Урок этот Со усвоил, и давно уже не верил никому, кроме себя.

Наверное, это вещь из тех, которые можно понять только на собственной шкуре.

Но он все равно покачал головой, грустно улыбаясь.

— Ты не понимаешь, да? На той стороне прямо сейчас кто-то именно это и говорит о тебе. Их всех учат этому — в учебках, в академиях их, на учениях. Им повторяют это так часто и на разные лады, что они в принципе не задаются такими вопросами, как ты, мелочь. Они знают это как факт, как закон физики: в той стороны — не люди, и жалеть их бессмысленно. Все равно, что жалеть дерево, которое нужно срубить, чтобы развести костер или построить дом. Они не считают нас чем-то большим — и тебе не стоит. Эту войну не выиграть жалостью и попытками понять другую сторону. Если кто-то попытается сказать тебе обратное — он соврет.

— Все мы функции, — просто ответил Со. — и ты, и я тоже. Но мы все функции с разными данными, известными и неизвестными. Они — функции, которые оправдывают истребление и порабощение других разумных рас, которые уничтожают все планеты, куда приходят, чтобы создать еще одну типовую военную базу. Я — функция, которая не хочет этого допускать. Ты, кажется, еще неизвестная. Ну, пока еще время есть. Но не очень много. Реши, чего хочешь, мелочь.

Он с любопытством посмотрел на Джин и продолжил.

— Ты пока еще путаешь методы ведения этой войны — и ее цели. Разные вещи, которые ты сводишь до «только» — это причина, по которой оккупирована моя родная планета. Причина, по которой мы ничего не можем дать взамен за помощь местным Джеды, но они все равно нам помогают, и не помогают имперцам, у которых достаточно сил, чтобы запугать, и средств, чтобы подкупить. Причина, — он умолк на секунду, — по которой погибла Лира. Ее смерть — то, что Империя считает правильным. Ты можешь с этим согласиться или нет. И если нет, то дальше у тебя есть такой выбор: молчать об этом — или нет. Если ты снова выберешь нет, то дальше выбор такой: погибнуть или убить. Других нет.