Какое-то время она даже пыталась курить, но быстро забросила эту идею: это оказалось дорого, нездорово, а главное - совершенно бесполезно. Не отвлекало от проблем, не опустошало мысли - возможно, для этого требовалось что-то сильнее и - вот ирония - доступнее, но у нее все еще была она сама и дети. Она все еще отвечала за слишком многое и многих, чтобы позволить себе подобное.
Поэтому в минуты отчаяния она работала дольше, чем собиралась, или разглядывала небо, неважно, ночное звездное или дневное ясное. Где-то там, в этом небе, был Тир - и она должна была его дождаться, как дожидалась всегда.
А он должен был вернуться сквозь это небо, сквозь пространство, сквозь бесконечное время, проведенное ими вдали друг от друга, как возвращался всегда.
На отчаяние Сиал - точнее, здесь она стала Тиар, изменив имя на местный манер и быстро подстроившись к непривычному акценту, - закладывала не больше пятнадцати минут в день.
Она все еще отвечала за себя и детей, и не могла позволить себе нервный срыв, истерику или чересчур долгие приступы безысходности.
Каждый день она тратила ровно пятнадцать минут на то, чтобы смотреть в потолок или небо, жалеть себя, оставшуюся без мужа, детей, растущих без отца, и собственно Тира, оставшегося без жены - чудесной - и детей - временами менее чудесных, но все-таки, это Тиар знала точно, любимых.

Какое-то время она пыталась курить, но быстро забросила, и теперь клубы дыма - искусственного и настоящего - раздражали. За ночь легкая дымка, собиравшаяся под потолком кантины, превращалась в плотную завесу, но с каждым днем Тиар все меньше обращала на это внимания, разве что чаще выходила на свежий воздух.
Многие то и дело принимали это за желание познакомиться - к счастью, одарить убийственным взглядом, мгновенно убивающим всякое намерение поболтать, она умела так же хорошо, как быть потрясающей и неповторимой.
Впрочем, много ли нужно таланта изобразить саму себя?..
И теперь, услышав набившие оскомину слова, Тиар - Сиал - сначала даже не реагирует - и только через несколько секунд останавливается, поднимает взгляд.
Не показалось.
Не бредит.
- Отменяю пятнадцать минут ежедневного отчаяния, - говорит она, делая навстречу, другой... - И, полагаю, набираю горячую ванну. Любовь моя.

Отредактировано Jyn Erso (25-05-2023 23:15:36)

— На первый раз прощаю, но с завтрашнего дня — только и исключительно на руках, — со смехом откликается Сиал и, стоит лишь ему укутать ее в свою куртку, тут же обнимает мужа за руку, притираясь щекой к его плечу, закрывает глаза. — Но сегодня дорогу покажу, так и быть.
Она так и ведет его, не отпуская, уложив голову на плечо и крепко держась за локоть обеими руками; словно стоит ей его отпустить — их тут же разнесет злое яростное течение, и снова им придется продираться сквозь пространство и месяцы друг без друга.
Сиал говорит негромко — знает, что Тир слушает ее внимательно, как и всегда; не упускает ни слова. Она рассказывает о жизни здесь, о детях — с ними каждый день за год, милый, они совсем не изменились и стали совсем другими; о работе — в том, чтобы петь в кантинах, есть определенный шарм, ничуть не хуже, чем блистать на экранах, слава богу, в этой глуши из технических достижений есть примерно ничего; о многом другом.
О том, как сильно она скучала по нему, как часто ей не хватало этих пятнадцати минут, чтобы доказать себе — все будет в порядке, все будет хорошо, ничто и никто не потеряны навсегда, — об этом всем она столь же охотно молчит.
Об этом она расскажет позже — когда они наберут ванну и останутся вдвоем; дети, к счастью, уже спят — на удивление крепко, хвала небу, — а значит, вся эта ночь принадлежит им.
Когда они заходят в дом — домишко, по сравнению с тем, к чему они оба привыкли, — Сиал ловит его руку, переплетает пальцы и тянет за собой.
— Надеюсь, ты голоден, любовь моя? — спрашивает она, проходя мимо кухни с дребезжащим от старости холодильником, прямо по коридору и налево, в ванную. — Я вот изголодалась.