Вообще-то, в этом доме ещё лет пять тому назад Гарм надеялся проводить большую часть времени. Если говорить точнее, то всё - а для всех желающих, просящих, гневливых, лизоблюдствующих и требующих в этой вилле был предусмотрен большой стол, которому в гостиной отводилось центральное и почётное место. Как на его вкус, этого было более чем достаточно для удовлетворения всех необходимостей и потребностей открыть рот перед ним и извергать оттуда какие-то звуки, складывающиеся в слова, а эти слова - в какие-то вопросы или, не дай Сила, претензии.
Тем лучше, конечно, что иногда этот стол использовался как-то иначе - вот, например, позволял сервировать ужин больше, чем на одного человека. Сам Иблис, вероятно, слишком много видел в своей жизни всевозможных дипломатических приёмов, переполняющих расписание, что избавивишись от таких обязанностей питался из рук вон - Ворен просто следил, чтобы на кухне в любое время дня и ночи было что-то подходящее для позднего завтрака или раннего обеда. Ужин - в том виде, в каком сейчас немногословный дворецкий собирал его по деталям, расставляя тарелки и раскладывая приборы - был исключением. Не самым плохим, честно говоря.
Поминки, скажем, были бы хуже.
- Садитесь ужинать, - окликает Гарм куда-то к морю - оно пробивается из густых сумерек солоновато-терпким бризом через лёгкие шторы на открытых окнах.

Вот рука мужа лежит на её талии, а вот море лежит у их ног.
На Ди'Кувре тоже было море, и иногда дети уговаривали её выбраться с базы на берег, но ей никогда по-настоящему не хотелось.
На Крайте не было моря и уже не было сына, вечного двигателя любых ее поездок и полётов в последние шесть лет.
А здесь - море, мягкий песок под ногами, солёный и свежий ветер.
Внешняя безмятежность, впрочем, нисколько не унимает внутреннюю тревогу. Любая чёрная точка вдали - птица - кажется приближающимся шаттлом или истребителем, который ударит по ним. Любой неожиданный звук - ветер - кажется звуком двигателя приближающегося спидера, за рулём которого сидит стрелок.
Так нельзя, но так будет ещё долго.
Так нельзя, и Тавет как будто чувствует, что волна тревоги уносит её с этого берега - или борется с той волной, которая накрывает с головой его самого.
Когда его объятия становятся крепче, его руки - теплее, его губы - ближе, у страха не остается ни единого шанса, и сердце колотится быстро-быстро не в приступе паники, но от головокружительной близости любимого, единственного, её Вета.
Как в первый раз.
Как каждый раз, когда посреди войны им удавалось украсть полчаса у беды.
Как очень, очень давно.
Поцелуи - словно лекарство от страха, им обоим нужно больше этого лекарства, так быстро прерывается их долгий поцелуй, Хартер хочет ещё, хочет, чтобы земля уходила из-под ног не от тревоги, но оклик прерывает их.
- Конечно, ему же почти девяносто, нужно проявить почтение! - она улыбается и берёт мужа за руку. Он тёплый и смеется. Смеется! Невероятно. Это ведь не игра, не притворство, это правда? В ту секунду, когда Тавет смеется, ей кажется, что они со всем справятся. Потом ей снова будет казаться другое, но пусть это будет потом. - Надеюсь, мы обойдемся без высокой кореллианской кухни, а чем-нибудь нормальным, как думаешь?
Ей не хочется есть, но ей ещё со времен прибытия на Крайт не хочется, однако Хартер хорошо справляется с "поддержанием функциональности" (так это, кажется, называется у дроидов?) и дисциплинированно ест. Может быть, если Вет смеётся, то и ей станет вкусно?
- Простите, мастер Иблис, мы опоздали к ужину, потому что целовались, - она улыбается Гарму, удивительным образом сочетая в улыбке скромность и хитрецу. - У вас здесь необыкновенно располагающая атмосфера, как будто мы прилетели в отпуск. А мы не были в отпуске лет... десять?