Джин рассеянно кивнула — она могла бы возразить, объяснить, что Уэс ее не так поняла, что она имела в виду совершенно другое, но… но слова Уэса тоже звучали похоже на правду, и какая-то истина в этом определенно была: сложно не опасаться того, что однажды Со Геррера вернется за своим дитятком, а дитятко вдруг померло.
Сейчас Джин знала достаточно, чтобы понимать: как бы то ни было, как бы все ни сложилось, Со любил ее. Как, наверное, мог бы любить свою дочь, как когда-то любил Стиллу — пока бор-галит, которого Джин нашла в пещерах, не забрал его память о сестре. А вместе с ней — то, что делало Со человечнее.
Да впрочем…
Мысли уходили в совершенно ненужную сторону, и Джин встряхнулась, отгоняя их, заставила себя улыбнуться.
— Да уж. Полная свобода действий.
И ни одного разумного рядом, которому не было бы на тебя плевать.

Платье — скорее даже платьице — попало в корзину почти случайно. Не то чтобы Джин нуждалась в нем, не то чтобы оно не было бесполезно — здесь, на ферме, где из развлечений — смотреть на закат, стрелять по банкам и валяться на ковре, уставившись в датапад или экран, где крутится что-то, что в Сети называют незабвенной классикой, — не то чтобы она вообще любила платья… Но тем не менее простенькая красная тряпка оказалась в корзине быстрее, чем Джин успела об этом задуматься.
За тряпкой последовали более практичные и привычные вещи: пара штанов, маек, футболок, рубашек, кожаная куртка, вроде бы кажущаяся добротной, целая россыпь трусов и носков и ботинки — такие, в которых раньше Джин гоняла и летом, и зимой. Ее одежда, конечно, пережила стирку, но даже на взгляд Джин выглядела плачевно.
А то, что выглядит плачевно, привлекает внимания не меньше, чем слишком роскошный шмот. Зависит, конечно, от обстановки — но как-то ни шикарных приемов, ни драки с жителями нижних уровней Корусанта за последнюю пачку хлебного порошка в жизни Джин не наблюдалось.
Хотелось надеться, что и впредь наблюдаться не будет.
Сумма получилась пристойной, но все равно было… неловко. Поэтому крышу над головой, горячую еду и непредвиденные расходы Джин отрабатывала старательно, как только могла.
Что именно думал Уэс о свалившейся на голову радости она точно не знала, но предпочитала не уточнять: если не намекает, что пора бы и честь знать, можно и подзадержаться. Отчего-то бросаться с головой в привычную — прошлую — жизнь не тянуло. По крайней мере, не так сразу.
Прошел месяц — долгий, тянущийся, словно карамель, — прежде чем Джин заскучала.

— Я сделала каф, — Джин оглянулась через плечо, когда Уэс появился в кухне, и поставила его кружку на стол. — И даже почти не сожгла яичницу.
Это было достижением — если с тем, как жарить несчастные капелланские клубни, Джин разобралась довольно быстро, то яичница удавалась ей раз из трех. Она не сдавалась — но было у нее смутное подозрение, что Уэса ее эксперименты не слишком-то и вдохновляли.
Означенная яичница — те ее части, которые выглядели наименее подгоревшими, — плюхнулись на тарелку, а тарелка — на стол. Ну и что, что время к закату? Нигде не было указано, что противозаконно на ужин есть яйца и пить каф. И вообще — может, у нее бурная ночь намечается: еще не все вечные хиты из дюрасталевой коллекции посмотрены…
Джин подперла бедром кухонную столешницу, сделала  глоток из своей кружки и стопой, затянутой в белый носок, потерла голую коленку. То платье оказалось короче, чем Джин ожидала, и носилось исключительно дома: впрочем, не то чтобы был большой выбор, куда его надеть.
— Слушай, — заговорила она, оглянувшись на остатки яичницы в сковородке и подумав, что ужин на ночь глядя — не такая уж и обязательная вещь. Месяц спокойной жизни, кажется, неплохо ее избаловал — и к мясу на костях добавилась избирательность в еде. Правда, вся эта избирательность заканчивалась ровно в тот момент, когда они возвращались с очередного поля — неважно какого. Тогда Джин была готова и живого банту съесть, не то что сгоревшую яичницу. — Где у вас здесь можно подраться? Ну, знаешь, подпольные клубы и все такое. Размяться.

Джин оглянулась, проверяя, на что там смотрит Уэс, и растерянно моргнула. Снова посмотрела на него и пожала плечами: синяки-то сошли и не то чтобы без них Джин жизнь была не мила, просто…
Конечно, она уставала; конечно, и работа в поле нагружала неплохо и Уэс справлялся с ней очевидно лучше — но это все было не то. Не то, к чему Джин привыкла, не то, после чего тело ныло знакомо и правильно.
Да и слишком много энергии оставалось, которую некуда было сбросить. Не с Уэсом же ей драться — он, конечно, был мощнее и чисто физически сильнее, но Джин подозревала, что если бы им пришлось драться всерьез, у нее шансов было бы побольше.
А не всерьез… да как-то даже неловко.
Джин сделала еще один глоток кафа, не прекращая неприкрыто разглядывать Уэса — мысли почему-то уходили куда-то не туда, в не менее приятный способ сбросить пар, — и наконец кивнула.
— Подскажи, да.
Отставив кружку, она легко устроилась на столешнице и качнула ногой.
— Не то чтобы я сильно скучала по синякам, просто… слишком много энергии. А я знаю только два способа с этим справляться, и от одного ты уже как-то отказался.

— Одно дело — без всяких изысков набить друг другу морды. Другое — рабство.
Джин осеклась, запоздало подумав, что прозвучала слишком резко — Уэс такой резкости не заслуживал. Он же даже не отказался помочь, просто… пытался понять.
Прерывисто выдохнув, она потерла переносицу.
— Прости. Я… не очень хорошо умею говорить о таком.
Она не умела говорить о многом — и за этот месяц поняла, что этого многого даже больше, чем она думала. Она в целом не умела жить спокойной жизнью и приспосабливалась с трудом — и просто радовалась, что между ее — когда она начала называть ее своей? — спальней и спальней Уэса несколько других комнат: иногда Джин просыпалась от кошмаров, и не всегда эти пробуждения были тихими.
Раньше она справлялась с кошмарами просто: уставала так сильно, что на дурные сны не оставалось сил.
Теперь же у нее хватало сил и времени на дурные сны и дурные мысли.
Скомкав подол платья, Джин разгладила его по коленке и взяла в руки кружку.
— Я не хочу сказать, что предлагала тебе секс потому, что ты кажешься одним из этих ублюдков. Я… предполагала, что ты откажешься, поэтому так и сказала. Это… дико звучит, да? Прости. У меня в голове просто… просто.
Подтянув коленку к груди, уперлась пяткой в край столешницы, положила подбородок на коленку.
— Я бы и сейчас предложила. Просто потому что нравишься, не чтобы не выставил. Но выбирая между борделем и дракой, я выберу драку.

— О, — сказала Джин, когда Уэс договорил, и посмотрела на него по-новому. О таком смысле она не задумывалась совершенно точно и просто не могла бы задуматься.
Как минимум — потому, что она не видела ни одного разумного, который шел бы в бордель по-настоящему добровольно. Это всегда оказывалось рабством в том или ином изводе: ну какая свобода выбора и решения, если ты буквально принадлежишь кому-то другому или если это — последняя возможность заработать хоть какие-то деньги, и неважно, нравится тебе клиент или нет, ведет он себя нежно или как последний обмудок.
Когда нужны деньги, возьмешься за любую работу — Джин это знала по себе и никогда не осуждала тех, кому в жизни повезло меньше, чем ей.
Если только речь не шла о тех ублюдках, которые неплохо так зарабатывали на всем этом дерьме.
Возможно, ей просто не везло и она не бывала в тех местах, где проституция действительно была добровольным выбором и обычной работой. Возможно, за эти тридцать лет что-то действительно изменилось, пусть Империя и осталась где была.
— Тебе, кажется, совсем не жаль местных цивильных мальчиков, — она наконец фыркнула и прищурилась — не зло, скорее весело. — Поверь, подраться — проще, чем кого-то снять. Не в смысле… А, короче, неважно, — она махнула рукой, соскальзывая на пол, и одернула подол. — Сейчас вернусь.
И это было как максимум — в те разы, когда Джин оказывалась с кем-то… нормальным, получалось хатт знает что. Нет, конечно, в целом всё было нормально — секс есть секс, его довольно сложно испортить (когда он добровольный), но… расслабиться не получалось совершенно. Приходилось себя контролировать, следить за тем, что делаешь, что говоришь, не кусать слишком сильно, не целовать слишком напористо — под этим напором они просто сдавались, уступали, и кайфа не было никакого.
Каф Джин допила в пару глотков, уже вернувшись на кухню; драться она могла бы и в платье, но оно ей нравилось, пусть и было совершенно бесполезным; портить его не хотелось.
К тому же так, в нормальной одежде, было больше шансов, что к ней отнесутся… нормально. Ее и так часто недооценивали, и она всегда этим пользовалась, но объем тупых шуток и насмешливых взглядов хотелось бы подсократить. 
— Я все, — поставив кружку в мойку, натянула куртку и глянула на Уэса. — Если что, ты же можешь просто сказать, где искать. Я уж как-нибудь доберусь туда и обратно.
В конце концов, ночь еще не наступила, и до города было не пятьдесят километров по гребаной пустыне.

— Могу и пешком, — она пожала плечами и фыркнула. — Я, знаешь ли, откуда только не возвращалась.
К таким постоянным поездкам Джин уже привыкла; быстро приноровилась, как удобнее сидеть, чтобы и задницу не отбить, и Уэсу не мешать; вот и в этот раз обняла его за пояс, прижимаясь к спине, но не наваливаясь, сцепила пальцы в замок.
Поначалу было некомфортно, но это ощущение скоро прошло: за этот месяц они с Уэсом неплохо друг к другу притерлись и, пусть периодически и спотыкались на очередном тупняке Джин, сейчас она доверяла ему значительно больше, чем в первые дни.
Он и тогда казался ей безопасным, но в первые разы, когда они отправлялись в какую-то глушь, Джин все равно невольно примерялась — а чем, если что, она сможет драться, что окажется под рукой. Под рукой всегда был простенький нож, который она купила тогда же, в первые дни — ничего выдающегося, но все равно приятно. Дубинка, более привычная и удобная, привлекла бы внимание, а спрятать нож в голенище ботинка было совсем несложно.
Теперь она об этом не думала. Почти. Точнее казать, не так: теперь она примерялась, а чем, если что, защищать себя и Уэса.
Разноцветные поля мельтешили, сливаясь в размытую полосу, и Джин привычно уткнулась лицом в широкую спину, изредка поглядывая на дорогу, запоминая.
Не будет же Уэс возить ее сюда каждый раз, честное слово, будто бы у него других дел нет.

— А ты все это время тут сидеть планируешь? — Джин прищурилась, слезая с байка, и потянулась, разминаясь, передернула плечами. — Если надумаешь исчезнуть, хоть записку оставь. Буду знать, что тебя не хатты в рабство утащили.
Вряд ли, конечно, это произошло, но ситх его знает: выжить Джин тоже не могла, но ведь вот она, стоит, целехонька.
Пока что.
Она не обманывалась: не только она надерет кому-нибудь зад, ей тоже неплохо достанется.
Внутри она обнаружила именно то, что ожидала: шумно, душно, рваные круги света, разбавляющие полумрак, толпа народу разной степени трезвости. Ничего нового, все как всегда — Джин привычно лавировала в толпе, присматриваясь, пока не высмотрела нужного разумного.
— Да тебя переломают, — хмыкнул он.
— Ну так не ставь на меня, — Джин пожала плечами. — Тебе-то какая печаль?
— И то правда, — он кивнул, снова окинул ее взглядом и дернул подбородком в сторону одного из кругов света. — Будешь следующей. Глаза не выбивать, шею не ломать, по яйцам не бить.
Джин кивнула — здесь явно было поспокойнее и поприличнее, чем в пространстве хаттов, и скинула куртку, приткнула ее куда-то за стойку. Порвать бы не хотелось, жалко.

Монни — так звали парня, против которого Джин встала в круге, — оказался жилистым и коренастым, выносливым. Такие ей нравились больше, чем здоровенные бугаи, выдыхавшиеся через двадцать минут. С теми бывало проще — а потому скучнее; по крайней мере, когда драться хотелось, а не приходилось.
Со здоровенным бугаем тоже могло быть сложно — но главное было не попасться, не дать себя схватить. Даже на фоне Монни Джин выглядела тонкой — кому-то побольше и вовсе ничего бы не стоило швырнуть ее метров на пять так, что костей не соберешь, если приземлишься неудачно.
Встряхнувшись, Джин медленно, почти лениво закружила, словно примериваясь, приглядываясь. Она не торопилась и бесила нарочно; зрелище будет тоже — но ведь не все сразу. 
…Монни был хорош, но если Джин падала, то следом летел он сам; если он умудрялся достать ее — затем прилетало ему. Леность постепенность сошла, словно ее и не было, но в полную силу Джин не дралась все равно; Таанаб был цивильнее пространства хаттов, и едва ли здесь кому-то нужны были трупы.
Как там? Глаза не выбивать, шею не ломать, по яйцам не бить.
Джин и не била, хотя иногда Монни словно нарочно подставлялся — не считал серьезным противником? — сдерживплась, а потому огребала чаще, чем могла бы, а потом перестала — когда Монни выдохся, она только-только разошлась, и победы, сидя у него на груди и упираясь коленом в горло — не всерьез, так, чтоб просто почувствовал, — не ощущала.
Потом стало попроще, она разогналась, и на третьем по счету дралась уже всерьез. Удары — их обоих — были сильнее и злее, и Джин знала, что на завтра вся расцветет синяками, и тело, соскучившееся по привычной нагрузке, ныло уже сейчас, но это было приятно. Словно напоминало: если чувствуешь боль — значит, жива.
Жива, а они мертвы.
Жива, а те, кто был в сотни раз лучше тебя, так и остались там, тридцать лет назад.
На этой мысли Джин замерла, споткнулась — и в следующую секунду полетела на пол. Плечо заныло, но она поднялась, как поднималась всегда, как поднималась, когда они с Касом тащились к этому  долбаному океану, зная, что после него не увидят уже ничего, и кружила снова.
И била, получала сама, кружила, кружила, пока не устала достаточно, чтобы закончить.
Она даже ничего не сломала — вывих ему вправят, невелика беда, — и за барной стойкой устроилась с таким видом, словно и впрямь сходила в бордель, а не валялась на пыльном полу пару часов подряд с переменным успехом.
В борделе, правда, губу бы скорее пропустили, а не разбили, но это даже не считалось за травму.
Подцепив куртку, Джин оглянулась, выискивая — Уэс так и торчит на улице или все же здесь? — и перебралась к нему поближе.
— Спасибо, — она довольно зажмурилась, словно лот-кошка на солнце, и облокотилась о стойку. — Ты давно тут?

— Мне помогло, — Джин улыбнулась краем рта, пряча честно заработанные кредиты во внутренний карман куртки, и накинула ее, пряча уже поступающие на голых руках синяки. — Так что правда спасибо.
Бутылку она покрутила и все-таки сделала глоток, прежде чем вернуть эль Уэсу. Пить особо не хотелось, не сейчас — да и, по правде говоря, эль и подобное она не особо любила: лучше уж или вода, или что покрепче.
Вода, как ни странно, случалась чаще: голова Джин обычно была нужна трезвой, а уж если и происходило что-то, из-за чего хотелось напиться вдрызг, то даже виски пила как воду и, крифф побери, не пьянела.
Сейчас же она и без того все еще чувствовала себя немного на взводе, и усугублять это ощущение не хотелось; хотелось, чтобы усталость перевесила, и она наконец отключилась без снов, любых, дурных или хороших, неважно.
Поморщившись — кто-то походя толкнул в плечо, пробираясь сквозь толпу, — потерла ушиб и вздохнула: такие травмы бесили даже больше вывихов и переломов, крифф знает почему.
Чуть повернулась, неприкрыто рассматривая Уэса, затем окинула взглядом толпу, бар, помолчала и предложила:
— Если что, я могу повести обратно. Если хочешь расслабиться, — подумала еще и осторожно спросила: — Или у тебя здесь есть… планы с кем-то? Ты только скажи, я не буду отсвечивать. Домой как-нибудь доберусь.
На то, как легко сорвалось это «домой», Джин даже не обратила внимания: кажется, за этот месяц она и впрямь неплохо так прижилась.

Под таким взглядом Уэса отчего-то перехватывало дыхание, а грохот крови в висках оглушал. Несколько долгих секунд Джин смотрела в ответ, напоминая себе — это всего лишь нервное возбуждение после хорошей драки, приедут домой, сползает в душ и следа от этого не останется. Напоминая — и совершенно в это не веря.
Ей просто показалось, потому что можно были бы уже уяснить: Уэсу она не нравилась, не так.
Но под взглядом было горячо, и когда он наконец отвлекся, Джин почувствовала, как скулы красит розовым. Краснела она всегда ужасно, но в «Банте», к счастью, было достаточно темно.
— Ага, — она стерла с подбородка ниточку крови, почувствовать, что слишком сильно прикусила губу, и поморщилась. — Поехали. Разорю твою аптечку.
Наверное, неплохо было бы ее обновить — кажется, одним своим появлением Джин неплохо так подредила Уэсовские запасы.

На обратной дороге поля мельтешили чуть меньше, но и Джин на них почти не смотрела; закрыла глаза, прижавшись щекой к спине Уэса, и цепко за него держалась. Прохладный воздух остужал лицо и руки.
— Поможешь с плечом? — когда они остановились, Джин слезла с байка и потерла ушиб, наморшила нос. — Как-то по-дурацки упала. Только в душ сползаю.

Ходить громко Джин так и не научилась, поэтому какое-то время просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и смотрела на Уэса. Тот, кажется, ее не замечал, погруженный в свои мысли, и выглядел…
— Я зря тебя туда потащила, да?
Бодхи лениво шевельнулась, переводя взгляд на новый источник шума, и смежила веки. Иногда они с Джин вот так же смотрели друг на друга, но чаще это бывало по ночам, ближе к утру, когда особенно не спалось. Или спалось, но так дурно, что страшно было засыпать.
Тогда Джин разворачивала стул спинкой к аквариуму, садилась на него, складывая руки на перекладине, и просто молчала. Иногда, правда, говорила — совсем тихо, чтобы уснувший дом не подхватил эхо и не разбудил Уэса, — а Бодхи, казалось, слушала ее и понимала.
Хорошо бы — потому что сама Джин не понимала ничего.
Джин устроилась на краю стола, рядом с Уэсом, расстегнула пару верхних пуговиц и спустила ворот так, чтобы рубашка не мешала. Мокрые после душа волосы перекинула через плечо — вода пропитывала ткань упорно, но небыстро.
Рубашку Уэсу Джин так и не вернула — в ней было удобно. А еще она давала непонятное ощущение тепла, расставаться с которым не хотелось.
— Спасибо, что терпишь меня, Уэс.
Джин оглянулась на него, зябко повела плечом — ныло ближе к лопатке. Ничего серьезно, но раздражало — а поле завтра никто не отменял.

Дыхание сбилось, когда Уэс нажал особенно неприятно, но вскоре выровнялось снова; Джин подтянула коленку, устраиваясь поудобнее, и расслабилась, закрыла глаза.
Прикосновения Уэса — теперь равномерные, сильные, словно он ворнскра гладит, — успокаивали, заземляли, несмотря на его вопросы. Вопрос был дурацким; как на него ответить, Джин не очень представляла, поэтому пока молчала, явно задумавшись — пока Уэс не провел рукой как-то особенно приятно, хорошо, и короткое «мх» на выдохе сдержать не удалось.
Поэтому Джин протянула дальше «ммм» и бросила взгляд на Уэса, потом снова посмотрела в окно. В окне отражались они оба.
Джин нравилось.
И здесь ей нравилось тоже, и, пожалуй, об этом можно было сказать.
— Ну, у тебя есть горячий душ, — начала она с совершенно серьезным видом, но затем фыркнула и сощурилась, словно кошка, чуть выгнула спину, подставляясь. — Можно посильнее. Можно? Так вот. У тебя есть горячий душ — и это уже звучит как отличная причина терпеть кого-то.
Она помолчала, примериваясь, подбирая слова — но складываться во что-то красивое они не желали. Она никогда особо не умела говорить — что Со, что Кассиану слова давались лучше. Что ж, пора бы уже смириться.
— И здесь мне нравится. Это… словно кусочек мира вне времени, вне пространства. Здесь тихо, и эта тишина не… не пугает. Я не знала, что может быть так. Что тишина может быть не перед взрывом, а просто так. Иногда ее слишком много, но… я бы хотела к этому привыкнуть. Если я тебе все-таки не мешаю.
Джин обернулась, ловя его взгляд, замерла, не ожидая, что чужое лицо окажется так близко.
— Если мешаю — то я уйду, ты только скажи. Но ты мне нравишься тоже, не только место.
В конце концов, место всегда заполняли люди.

Отредактировано Jyn Erso (14-02-2024 19:13:36)

— Ты первый, кто предлагает мне остаться.
Сказать это оказалось неожиданно легко, и столь же неожиданно легко стало отчего-то плечам. Наверное, из-за того, что Уэс убрал руку — но хотелось думать, что не только.
Без горячей тяжести плечу стало холодно, и Джин заторможенно поправила рубашку, зябко поежилась и перевела взгляд на окно.
— Спасибо.
Не за то, что терпит, не за плечо — даже не хотелось уточнять, за что именно она благодарила. Наверное… за все?
За то, что было такое место вне времени и пространства, за то, что оно не было пустым. За то, что он наконец вслух сказал то, что прежде вроде бы читалось и так, но… было не тем.
Тогда, с Эриком, она ведь тоже просто осталась — как будто бы так было всегда и ничего естественнее придумать было невозможно. Но он не предлагал, он просто… разрешал?
Неудивительно, что все кончилось так, как кончилось.
Уэс, конечно, был совершенно другим. К счастью.
Джин моргнула, встряхнулась, словно приходя в себя, и соскользнула со стола на пол. Откинула чуть подсохшие волосы за спину — они по-дурацки рассыпались по плечам — и улыбнулась, словно не было этого странного, тревожащего душу разговора, словно она не хотела бы сидеть так и дальше — только чтобы все еще чувствовалась тяжесть его руки.
— Утром сорняки, да?

— И тебе, — бросила Джин — уже в спину Уэсу — и привычно зарылась в аптечку: с ее содержимым она успела неплохо познакомиться за прошедший месяц. Как оказалось, иногда спокойная жизнь и ковыряние в земле порой травмировали ее даже больше, чем старая добрая драка.
Сосредоточенно намазав ноги — коленкам тоже неплохо досталось, — Джин прихватила аптечку и устремилась в спальню: синяков было достаточно и под рубашкой, но устраивать стриптиз для Бодхи не хотелось. Да и вряд ли бы Уэс обрадовался полуголой Джин на кухне.

На следующее утро все тело ныло так, словно вот-вот развалится, но эта боль успокаивала и не шла ни в какое сравнение с отходняком от смерти.
Пожалуй, с таким вообще ничто не могло сравниться.
В «Банте» Джин появилась еще пару раз, через несколько дней, но два вечера подряд, когда прошло плечо. Могла бы и раньше, но ей хотелось отвлечься, а не доломать себя.
Впрочем, и с доламыванием тоже справлялась неплохо, но умеренно.

Джин покосилась на винтовку и, выслушав ответ, без сомнений потянулась за ней. Встретив взгляд, пояснила:
— Ты ведешь — я стреляю, вроде так удобнее? Или есть вторая? — и на мгновение все же нахмурилась, задумавшись. — Погоди, ранкоры — это которые пятиметровые злобные ящерицы? А на них точно хватит винтовки?
В животноводстве — домашнем или самообразующемся — Джин разбиралась по-прежнему из рук вон плохо, но не знать о ранкорах было так же странно, как в детстве не хотеть завести ворнскра. Со эта идея не нравилась, но Джин все равно не сдавалась.
Возможно, ей нравился сам процесс.

Двухметровые — карликовые — ящерицы по определению звучало как нечто неприятное. Пожалуй, даже опасное. С одной стороны, животные всегда были намного более предсказуемыми, с другой — да крифф его знает…
Значит, нужна вторая. Джин сделала мысленную заметку, взвешивая в руках винтовку, приноравливаясь к ощущению — в целом, не было той палки, из которой она бы не выстрелила, но месяц без оружия в руках давал о себе знать.
По банкам пострелять, что ли, подумала она, закидывая ремень на плечо.
Банки, правда, не бегают. А жаль.

Когда они остановились в очередной раз — за действиями Уэса Джин наблюдала с любопытством естествоиспытателя, — Джин подождала, пока он устроит датапад на панели, чтобы не мешать ему, и лишь затем приткнулась подбородком на плечо, заглядывая в датапад.
Осмотр отпугивателей проходил довольно скучно, но необходимость этой скуки была очевидна: всегда лучше потратить час превентивно, чем десять — экстренно спасая ситуацию и бант. Да и скука эта, предсказуемость действий по-своему умиротворяла.
— Надо бы купить вторую винтовку, — пробормотала Джин, вглядываясь в те же кусты, куда, кажется, смотрел сам Уэс, и разжала и снова сцепила пальцы у него на поясе. — А часто они здесь объявляются? Или не спрогнозируешь? А банты не могут их задавить количеством?
Все-таки отстранившись, вздохнула — ей нравилось чувствовать рядом живое тепло, всегда нравились прикосновения, — и прищурилась.
— А у тебя есть банки?

Все, что рассказывал Уэс, Джин слушала и запоминала: в прежней жизни ей бы эта информация не пригодилась никогда, но теперь дела обстояли совершенно иначе.
Время от времени она думала о происходящем, о прошлом, о будущем; хотелось бы отдаться течению жизни и не задумываться ни о чем, но так не получалось, не умелось.
Война закончилась, Империя победила, «Звездочка», которую Джин так мечтала уничтожить, служила гарантом мира и процветания — и возвращаться на эту войну, уже забывшуюся и так по-настоящему и не случившуюся, казалось безнадежным. Бессмысленным. Ненужным.
Не нужным, в первую очередь, самой Джин — и для нее же бессмысленным.
Прошлое — для нее совсем недавное, еще болящее, для других же покрытое пылью и словно никогда не случавшееся, — оставалось прошлому. Будущее не представлялось.
Настоящее… в настоящем же ее словно и вовсе не существовало: у нее не было имени (ведь Джин Эрсо умерла тридцать лет назад), не было документов — хотя бы поддельных, не было денег — она помогала Уэсу да и на боях тоже удавалось что-то заработать, но…
У нее был только этот кусочек вне времени и пространства, где ей непонятно почему предложили остаться, и даже винтовка у нее за спиной ей не принадлежала.
И Джин понятия не имела, как выглядят банки для рассады.
Но, кажется, ей было интересно.
— Хочу конечно, — она кивнула, чуть наваливаясь на Уэса и вглядываясь в бант: те выглядели как на фотках в голонете, но казались все равно какими-то другими. Забавными и шерстяными, беззащитными. — Слушай, а местного экоконтроля у вас тут нет? Хотя туда с поддельными документами, наверное, лучше не соваться…

— Значит, буду что-то придумывать, — согласилась Джин, слезая с байка и подстраиваясь под шаг Уэса.
С документами, как ни крути, выходило накладно. Поддельные — особенно теперь, в этом Джин не сомневалась, — стоили столько, сколько за пару недель легальным способом не заработаешь, а в нелегальные способы заработка ввязываться сейчас и здесь, особенно здесь, где все друг друга знают и новые лица неизбежно вызывают подозрения, не хотелось. Настоящие документы — теоретически, даже можно было бы попытаться, но увы — свою морду из Всегалактической Энциклопедии не удалишь. Есть, конечно, разные способы, как с этим справиться, но…
Усилием воли Джин заставляет себя остановиться, перестать думать эти мысли и идет за Уэсом. Держится рядом, отставая буквально на шаг, чуть за плечом — она никогда прежде не трогала бант, не подходила к ним так близко, и потенциально мирные беззащитные существа настораживают ее чуть больше, чем разъяренные ранкоры.
С этими-то все просто — бери и стреляй, а вот банты…
Банты оказались мягкими и шерстяными, с красивыми глазами, а зарываться пальцами в мех оказалось приятно.
— Какой ты мягкий, — Джин привстала на носочки, чтобы дотянуться до переносицы банты и почесать ее, — и красивый — почесала шею, где обычно чесали фелинксов, — и, наверное, вкусный, особенно когда не вяленный. — И обернулась к Уэсу. — А у них есть имена?