Уэс целовал ее так, что Джин поняла: других вопросов бы не было.
Ни одного вопроса бы не было, ни одного слова, достаточно было бы просто позвать его.
После этого Джин перестала понимать хоть что-то, сразу и начисто, навсегда — если за «всегда» принять ближайшие секунды, минуты, час… сколько там понадобится?
Думать Джин перестала тоже.
Без майки позвоночник, лопатки, грудь ошпарил холодный воздух, но лишь на мгновение — его Джин потратила на то, чтобы стянуть с Уэса футболку, а затем прижаться — горячо, тесно, притираясь всей собой. Еще недостаточно, не так, как хотелось бы, — дурацкие шорты, дурацкие штаны, слишком много одежды… Но целых несколько секунд — минут, часов? крифф его знает, счет времени потерялся тут же, — этого было достаточно: горячей кожи под пальцами, грубоватых прикосновений, сильных, жадных поцелуев.
Понимания: он хочет ее так же сильно, как она его.
А она хочет — до безумия, так, что даже краткая боль, когда прижимается неудачно, когда сжимает слишком сильно, ничего не значит. Так, что невозможно даже представить, что она отстранится, перестанет его чувствовать хотя бы на несколько секунд, чтобы снять эти дурацкие шорты, чтобы хотя бы дотянуться до ширинки…
Но Джин все-таки отстранилась, поцеловав напоследок сильно, почти кусаясь, извернулась, стягивая шорты, белье, прижалась снова.
Наверное, лучше было бы немного подождать. Наверное, ее ребрам лучше было бы на условно просторной постели, а не на диване, непонятно как.
Джин было настолько кристально похрен, что в этой кристальности потерялась бы вода.
— …я поняла, зачем мне то криффово платье, — пробормотала она, седлая его бедра, притираясь тесно, жарко. Поймала взгляд — в нем было все то, что она сама чувствовала сейчас. — Трахни меня потом в этом платье обязательно. А сейчас… сейчас просто трахни, Уэс…
Имя — снова на выдохе, умудряясь даже шипящие то ли промурлыкать, то ли прорычать — требовательно, жадно, чтобы здесь и сейчас.
И чтобы не думать, ни о чем не думать.