Ему везет с этими парнями. Им с ним везет тоже.

У них есть база. Временное пристанище на Нижних, чисто под эту операцию, но там сухо, тепло и есть где спать.

У них есть снаряга. В чем-то не хуже, чем была в свое время у их группы. За пять лет некоторые разработки «чисто для сил специальных операций» успешно утекли за пределы армии.

У них есть цель. Хорошая цель, за которую много платят. Объявления о розыске этого типа мелькают на голоэкранах едва ли не чаще, чем патриотические ролики о Звездной Защитнице.

У них нет толкового специалиста по взрывчатке, и Гэл отлично вписывается на эту роль. Собирает для них пару хитрых устройств для охоты. Им нравится, ему обещают долю.

На саму охоту его не берут. У них сработанная группа, а он новичок, чужак, еще и после пяти лет на Кесселе, и пяти дней мало, чтобы вернуть даже жалкое подобие формы. Про Кессель Гэл, само собой, не рассказывает. Врет про неудачное дело, паршивое ранение и долгую реабилитацию, которая сожрала все, что было.

Когда они отправляются, он остается на базе. Парни ему нравятся, и если у них все пройдет хорошо, он, пожалуй, останется с ними еще на какое-то время. С группой лучше, чем в одиночку. Больше возможностей.

«Варги — твари стайные».

Он не помнит, кто это сказал. Кто сказал первым, потому что им понравилось, и они часто повторяли это потом.

Нет, эти ребята его стаю не заменят. Варгов вообще никто никогда не заменит, но с этим, кажется, он худо-бедно научился жить.

Когда они возвращаются — злые, потому что пришлось повозиться, и довольные, потому что следом тащат тело с мешком на голове — Гэл искренне рад их видеть.

— Присмотри тут, — просит его командир, когда пленника приковывают к трубе в технической подсобке. Прямо сейчас его импам все равно никто не потащит.

Гэл берет с собой термокружку с кафом, подтаскивает к стене ящик и садится присматривать.

Тот-самый-Ренарт, за которого платят миллион с хвостиком, не вызывает особого сочувствия. Что-то внутри тихо смеется, мол, признай, ты остался не только потому, что голова Ренарта — сравнительно легкий способ получить сразу много денег, но и потому, что это криффов террорист, а ты все еще считаешь своим долгом делать галактику чище. Даже если это давно уже не долг службы.

Шевелиться и звякать наручниками пленник начинает довольно быстро, Гэлова кружка с кафом пустеет едва ли на треть. Мало приложили или долго везли?

Не так уж и важно. Наручники хорошие, труба крепкая, никуда не денется. А возиться может сколько угодно.

Райвор молча потягивает каф, лениво наблюдает за тем, как Ренарт понемногу осознает свое положение. Злорадства или чувства превосходства он не испытывает тоже. Ему не плевать совсем — он заинтересован, чтобы пленник оставался живым и таким же отбыл в руки Империи, но только потому, что за живого платят больше. Ничего личного, так про это говорят. Неприязнь к террористу, который не считается с жертвами среди гражданских, можно не считать.

...Ничего личного, это просто работа, и не наше дело — задавать вопросы, а некоторое внутреннее несогласие можно не считать. Так он думал, так все они думали, и учили этому своих новичков, а потом вдруг обнаружили, что «несущественной» моральной неучтенки накопилось слишком много. Что на самом деле все это уже давно — очень личное.

Неприязнь к террористу и чисто человеческое сочувствие к парню, с которым Империя обойдется куда жестче, чем обошлась со своим блудным штурм-коммандос. Так и запишем.

Гэл подается чуть вперед, безотчетно болтает кафом в кружке.

— Эй, Ренарт. Пить хочешь?

Райвору интересно, откажется или нет, и в этом ничего, кроме чистого любопытства. Но предлагает он всерьез. То, что меньше чем через сутки они передадут парня импам, не повод мучить его уже сейчас.

— Есть, — коротко отвечает Гэл, удержавшись от шутки про то, что отвечать вопросом на вопрос невежливо. Подсовывать разумным взрывающиеся ловушки, надевать на голову мешок и приковывать к трубе тоже вообще-то нихрена не вежливо.

Уточнение он решает считать согласием. Выходит ненадолго, чтобы прихватить из запасов бутылку воды. Делиться своим кафом с Ренартом он не собирается.

Полностью снимать с него мешок — тоже. Гэл присаживается рядом с пленником, подтягивает ткань так, чтобы освободить рот, но не глаза, прикладывает в его губам бутылку. Потом возвращает мешок на место. Но не отходит.

— Ты в самом деле в это веришь? — вдруг спрашивает он. — В эту вашу борьбу за свободу. Или просто хорошо платят?

Райвор видел много разных восстаний. Больших и маленьких, стихийных и тщательно организованных, настоящих и таких, которые существовали только ради того, чтобы выманить на свет несогласных, отделить зерна от плевел. И теперь ему интересно, кто такой Ренарт на самом деле.

Выйдет бесконечно смешно, если они взяли парня, вся задача которого — стачивать местное протестное движение об самоубийственные миссии и сплачивать Центр против «этих долбанутых террористов».

Рассчитывать на честный ответ было бы верхом незамутненного оптимизма, но Гэл и не рассчитывает. Просто ему скучно сторожить пленника молча и тянет поболтать.

Идейный, надо же. С другой стороны, кто бы признался в обратном.

Правду говоря, Гэл хорошо представляет, кто. Но Ренарт абсолютно не похож на этот тип разумных. На тех, кто пытался бы сейчас выторговать свою жизнь, перекинуть ответственность на своих спонсоров, командиров или союзников. Смешно, он видит его первый раз в жизни, они едва обменялись парой слов, на этом основании нельзя делать никаких выводов о том, что за человек перед тобой. Но это что-то вроде чутья, и если бы Гэла спросили, он сказал бы, что знает эту породу.

— А мне хорошо платят, — он пожимает плечами. — Твоя голова стоит дорого.

Дороже, чем голова кореллианского сенатора, Фенна Шиссы и еще нескольких десятков разумных, тоже здорово доставших Империю. Может, потому, что остальные из этого списка не роняли на Центр Разрушители.

Еще воды Ренарт не просит, и Гэл закручивает бутылку, а потом возвращается на свой ящик. Недалеко, но за пределами досягаемости пленника. Он знает эту породу, и сейчас ему совершенно незачем провоцировать Ренарта и нарываться самому. Судя по тому, что про него рассказывали, на себя бы Гэл сейчас не поставил. Даже с учетом того, что из них двоих именно Ренарт прикован к трубе.

Гэлиан прикладывается к кружке, блаженно щурится. Каф хороший.

После Кесселя его безумно радуют самые обычные вещи, так, как не радовали даже после долгих месяцев «в полях» и после самых долбанутых миссий. До странно щемящего чувства внутри, и временами это почти пугает, а временами, вот как сейчас, он простодушно наслаждается этими маленькими глупыми радостями. Каф хороший, ящик удобный, Ренарт пойманный.

Вопрос у него вполне ожидаемый, логичный. Гэлу бы, наверно, тоже хотелось знать, на какую глупую ерунду потратят его жизнь, сконвертированную в кредитный эквивалент.

— У меня длинный список, — неопределенно отзывается он, пожимает плечами. — Хочу отыскать старого друга. Дорогое удовольствие по нынешним временам.

Райвор сам не знает, зачем уточняет, зачем вообще говорит правду пленнику, когда даже своей текущей команде не сказал. Они, впрочем, и не спрашивали. В этом есть что-то от попытки оправдаться: прости, парень, просто твоя жизнь и свобода — мой путь к человеку, которого, возможно, и в живых-то давно уже нет, но я не могу не попытаться. Как будто для Ренарта есть разница, уложат его на пыточный стол ради чьих-то женщин и бухла или ради каких-то более высоких целей.

У Ренарта странно знакомый голос. Это не привлекало внимания, пока он говорил короткими фразами, хрипло и неразборчиво из-за мешка, но сейчас, когда он толкает короткую речь про «я тоже могу тебе заплатить», Гэл вдруг понимает, что уже слышал этот голос. Не сегодня, нет, а когда-то давно. Где-то в прошлой жизни.

Райвор ожесточенно чешет небритую щеку. Эти приколы мозгов с ним не впервые. Он пять лет то и дело дергался, замечая краем зрения знакомую фигуру или манеру двигаться, слыша похожий голос, случайно встречаясь взглядом со знакомыми глазами. Отчаянное стремление отыскать командира иногда выливалось вот в такие ложные узнавания, всегда — ложные. Вот и сейчас, стоило подумать о Гарме...

Наверно, виной всему эта короткая мысленная пауза, когда долю секунды выбираешь между множественным и единственным числом. Когда вспоминаешь, что в тот день вы вернулись на базу втроем. И теперь ему, для разнообразия, глючится не Гарм, а Ретт. Такой себе укол совести — «А его ты, значит, искать не собираешься?».

Собирается, конечно. Хотя бы для того, чтобы получить нормальное подтверждение смерти, а не молчание особиста в комплекте с этим маленьким червячком на краю разума, злой насмешкой, которую кто-то назвал красивым словом «надежда».

Ренарт все-таки торгуется за себя, но так, по-нормальному торгуется. Только полный дурак бы не попытался. Проблема его предложения только в том, что Райвору связи среди невисекских мятежников до светильника. Ему для решения его задачи нужны ровно противоположные. А еще он не верит, что Ренарт действительно может заплатить. А еще...

— Хорошая попытка, — в его голосе нет сарказма, он в самом деле так считает. Будь на его месте кто другой, это бы даже могло сработать. — Но я не привык быть засранцем и кидать нормальных парней ради смутной выгоды. Прости, приятель. Не твой день.

— Имперцы? — Гэл усмехается с некоторым удивлением, но, с другой стороны, а что еще мог Ренарт подумать. — Нет.

Политическими взглядами своих напарников он не интересовался, но по общему впечатлению им было глобально насрать. Вокруг могла быть Империя, старая или новая Республика, военная диктатура лорда Вейдера или полная анархия, в которой каждая планета и даже каждое локальное планетарное сообщество сами по себе, эти парни просто продолжали бы делать то, что делали, потому что в любое время и при любом правительстве для кучки толковых разумных с оружием найдется работа.

А он сам... Пока у него есть своя задача, и он только пару дней как может планировать что-то больше чем на час вперед. Видит вселенная, со своим кризисом идеологической идентификации он разберется как-нибудь потом.

— Нормальность не шевроном определяется, — едва слышно ворчит он, пока откручивает бутылку. Ему не жалко.

Райвор возвращается к пленнику, повторяет процедуру с мешком.

— А Разрушитель на гражданских твои нормальные ребята нахрена скинули? — интересуется он между делом. — Или это не твои?

В конце концов, не всегда теракты принадлежат тем, кому их приписывают. Мало ли отбитых отморозков.

Райвор, задавая вопрос, ждет чего-то такого же спокойного в ответ, как и весь их разговор. Или не спокойного, но...

Вообще-то он спросил, чтобы занять Ренарту голову. Чтобы тот отвечал, рассказывал, возражал, а не думал про то, как половчее пнуть своего охранника.

Ну, вот он рассказал и возразил. Гэлу бы пожать плечами и пойти обратно на свой удобный ящик пить свой хороший каф, да только эта отповедь главаря мятежников очень уж точно прилетает ровно в то, что однажды завело его на Кессель. Со снайперской, крифф его, точностью.

— Да нихрена ты не знаешь, что я видел, — рычит он с неожиданной злостью. Сжимает пальцы в кулак — очень уж хочется вмазать пару раз по накрытой мешком морде. И останавливает его только то, что парень-то прав, и не его вина, что эта его правота одному бывшему импу колом в горле становится.

Отдельно бесит то, что Ренарт звучит так похоже на Ретта. И тембр голоса, и отдельные интонации... и то, что именно он говорит.

Просто Гэл столько раз говорил ему — заткнись, не нарывайся, служи свою службу и не пиши в рапорт такое, за что открутят башку и тебе, и командиру, а Четверка всю дорогу был прав, и был в своей хронической неспособности молча делать работу куда более нормальным человеком, чем он сам — в своей неспособности пойти против системы в открытую.

И теперь вот какой-то левый хмырь предъявляет ему за имперскость и мораль с интонациями их Дока.

Повинуясь острому желанию отделаться уже от криффова призрака, Райвор сдергивает с головы пленника мешок. Плевать, что Ренарт увидит его самого или офигенно информативную техническую подсобку. Ему самому очень надо увидеть...

К удару Райвор, занятый маленьким адом своей головы, оказывается не готов. Отвлек пленника, чтобы тот не дергался? Молодец, отвлекатель хренов.

Ногу прошивает болью, о том, чтобы удержать равновесие, речи не идет вообще, и он мешком грохается на пол. Машинально группируется, закрывает руками голову, и второй удар ловит предплечьями. На какую-то секунду ему кажется, что кости под тяжелыми армейскими ботинками хрустнули, но нет, вроде бы нет...

Третьего удара Гэл не дожидается. Наваливается на Ренарта, придавливает его ноги всем своим весом, не глядя бьет локтем куда-то в ребра, или в живот, или крифф его знает, куда получится.

Надо было, наверно, просто откатиться в сторону хотя бы на полметра, и пусть бы Ренарт сколько угодно пытался его достать. Но Гэл успешно забывает о том, что пленник прикован к трубе и сильно ограничен в передвижении, а прошитый на уровне рефлексов опыт говорит, что выпустить противника можно тогда, когда ему достаточно отбили желание продолжать драку. И Райвор работает над этим.

Пленник перестает дергаться. Райвор бьет еще один раз, больше по инерции, останавливается и с трудом поднимается на ноги. Вытирает лицо предплечьем, тихо матерится — может, кости ему этот засранец не сломал, но руки разбил качественно.

— Ну и какого хрена? — спрашивает он, уперевшись ладонями в колени и пытаясь отдышаться.

Понятно, в общем, какого. Парень не хочет в руки Империи и пробует драться за свою шкуру, как может. Или даже рассчитывает, что нарвется достаточно, чтобы его убили до того, как им займутся те неприятные ребята из службы дознания.

— Вот тебе и хорошее обращение с пленными...

Просто отличное. Дать воды, отбить все, что не успели отбить при захвате. Что, причинил добро, гуманист хренов?

Удивительно, как на их возню еще никто не явился. Не слышали, или решили не отвлекать подельника от маленького садистского удовольствия?

Ренарт свисает с трубы так, словно вот-вот отдаст концы, и Гэл понимает, что, кажется, мог здорово не рассчитать силу. Нет, команда ему точно спасибо не скажет, если их ценная добыча здесь загнется, потому что кое-кому башню подсорвало.

— Эй, ты же подохнуть не собираешься? — Райвор наклоняется к пленнику, приподнимает ему голову. Он не думает, что это может быть уловкой, потому что бил хорошо, качественно.

Смотрит в светлые глаза. Вечность, кажется, смотрит, потому что этого не может быть. Так не бывает.

Но вот оно есть. А все, на что его хватает — коротко хрипнуть:

— Ретт...

Ретт смотрит на него так, как будто не узнает. Или узнает, но не верит. И выглядит, правду говоря, хреново.

— Ну же, док, — Гэл опускается рядом с ним на колени, берет его лицо в ладони. — Это я, Гэл. Узнаешь?

Не похоже.

В какое-то мгновение Райвор всерьез думает, а не мог ли он обознаться. Не могло ли выйти так, что этот парень просто очень похож, по чистой дурацкой случайности, и ему просто некого узнавать.

Но нет, нет. Не настолько он просадил свои мозги на Кесселе, чтобы так ошибиться. Ретт, наверно, просто еще не понял. Ему и так досталось при захвате, а кое-кто еще и добавил от всей широты долбанутой души, вот же хатт...

Но вообще-то это все криффня. По-настоящему плохо то, что скоро его новая команда отправится сдавать свою добычу Империи, чтобы получить честно заработанную награду. И это только что резко перестало совпадать с его планами.

— Мы сейчас свалим отсюда, — обещает Гэл. Чуть сдвигает Ретта под стену, чтобы он сидел под ней, опираясь спиной, а не висел на руках всем своим весом. — Слышишь? Продержишься?

Спрашивая об этом, он чувствует себя последним идиотом, потому что только что сам лично ухайдокал Четверку до едва вменяемого состояния.

Райвор зависает буквально на секунду. А потом вдруг понимает. Рывком прижимает Ретта к себе и смеется как дурной, почти до слез. Вся ситуация ни капли не располагает к веселью, но это все-таки Ретт, Ретт его узнал, и видит вселенная, это не самая глубокая из задниц, в которых они бывали.

— Засранец, — ворчит он куда-то в макушку Четверки сквозь приступ хохота. — Лапы ему мои не нравятся.

У него бездна вопросов. Что было с Реттом после той ситховой миссии, как его угораздило стать самым разыскиваемым террористом Центра, знает ли он что-то про Гарма... Но это все потом. Сейчас у них здесь четверка хорошо вооруженных, профессиональных бойцов, а у него из мер противодействия — кружка с кафом и эффект внезапности.

Гэл отпускает друга, ловит его мутный, плывущий взгляд.

— Я верну пока мешок, — предупреждает он. — Посиди тихо.

Потом выходит. Старается не хромать, пока идет к своему рабочему углу с самым невозмутимым видом.

Один из парней отвлекается от ковыряния в броне и лениво интересуется, что там их пленник. Райвор пожимает плечами.

— Сидит. Что ему сделается... Скучно, — отвечает он на вопросительный взгляд, пока кидает в коробку инструменты и материалы. — Хоть руки займу.

— Сильно там не раскладывайся, скоро повезем уже, — бросает командир, не вытаскивая носа из датапада.

— Угу, — равнодушно отзывается Гэл.

Это нормальные парни, и они ему нравятся, но им самим вряд ли понравится идея за просто так отпустить добычу ценой больше миллиона кредиток. Жаль, очень жаль.

Вернувшись в подсобку к пленнику, он раскладывает на ящике свое барахло. «Скоро» — понятие очень неопределенное, и Райвор старается работать быстро. Хорошо, что он привык быть запасливым и по старой армейской привычке просить больше, чем на самом деле нужно. Хорошо, что командир не пожмотился на толковую взрывчатку. Хорошо, что Ретт все-таки не сломал ему руки.

Он заканчивает до того, как за пленником приходят. Это плохо тянет на медитативную работу, чтобы занять руки, но... Или сработает, или они в полной заднице.

Перед тем как уходить Гэл снимает с Ретта мешок и раскусывает мультитулом цепочку. Вкладывает ему в ладонь кусочек пентекса и детонатор.

— Если там рванет раньше, чем я вернусь — съябывай отсюда. Выход — два раза налево. С замком разберешься. Все понял?

Райвор смотрит на то, как Ретт двигается, и понимает, что да, если за ним будет хоть какая-то погоня, уйдет он очень недалеко. Но погони не будет. Уж это-то он может сделать.

— Уйдешь, — Гэл крепко сжимает его плечо. — Возьмешь свою задницу в руки и унесешь отсюда.

Потому что если он облажается, то пусть хотя бы один из них все-таки свалит. По стенке, ползком, на матах и голой силе воли, как угодно, но свалит.

Но лучше бы ему, конечно, не лажать.

К ним в любую минуту могут завалиться, так что Райвор не дожидается новых возражений, берет свою бомбу и идет назад.

Наверно, полагалось бы нервничать, или вообще ничего не испытывать, кроме ровной рабочей собранности, а ему так удивительно легко... На протяжении этих нескольких десятков шагов он необъяснимо, по-дурацки, абсолютно счастлив.

В помещении, которое служит им одновременно брифинг-залом, оружейной, комнатой отдыха, мастерской и вобще всем, кроме места для сна, очень удачно собрались все четверо. На появление Райвора не обращают особого внимания. Только командир немного хмурится — кажется, ему не нравится, что разумный, которому поручили присмотр за пленником, лазит туда-сюда. Но вслух он ничего не говорит. А Гэл молча «забывает» пластиковый пищевой контейнер на ящике посреди комнаты, идет в свой рабочий угол, выбирает там несколько проводков. Виновато улыбается командиру, мол, дурак, самое важное забыл. Идет назад.

В голобоевиках обычно герои узнают о присутствии бомбы в одном с ними помещении по цифрам на большом заметном таймере. Или по зловеще мигающей лампочке, если боевик с претензией на реалистичность.

Небольшой желтый контейнер с мультяшной родианкой на крышке ничем не мигает, не светится и не пищит.

Райвор выходит за дверь, закрывает ее за собой. Сигналу она не помешает, зато оставит большую часть энергии взрыва внутри. Удачно все-таки вышло, что там все четверо...

До подсобки он не доходит всего пару метров.

— Эй, Гэл, — окликают его с порога. — Жратву свою забыл.

В дверях, оперевшись плечом на косяк, торчит Даз, самый младший из группы, и самый, чтоб его, дружелюбный и заботливый. Радовался Гэлу так, словно группа завела щенка. Или нет, скорее подобрала потрепанного бродячего пса.

И в руках у него криффов контейнер.

— Да чтоб тебя... — глухо выдыхает Гэл. Ну кто его за руку тянул, придурка. — Забей. Оставь там.

— Ой, ладно тебе, — жизнерадостно улыбается Даз и отлепляется от косяка, чтобы шагнуть в коридор.

Райвор зажимает кнопку взрывателя в кармане и падает мордой в пол.

Хорошая была бомба.

В голове пусто и звонко. Звуки наползают обратно медленно и неохотно. Однажды Гэл видел извержение вулкана вблизи: лава медленно ползла по пологому у подножия склону, неторопливо погребая все на своем пути под густой багрово-черной массой. Примерно так же на него сейчас наползает мир, глухой, удушливый и тяжелый.

Это просто в воздухе теперь пыль, гарь и вся та дрянь, которую можно ожидать, когда взрываешь что-то на Нижних уровнях Центра. Просто слишком близко рвануло. Смешно, за пять лет в шахте он почти забыл, как это бывает.

Надо встать. Забрать Ретта и убираться. Там мог кто-то уцелеть. Даз унес от них заряд. Зачем, ну зачем, придурок, мог бы дальше сидеть в дальнем углу с игрушкой в датападе, мог остаться живым.

Кто-то тянет его наверх. Воротник футболки неприятно врезается в горло, а куртка — в подмышки. Голос доносится как сквозь вату.

Гэл пробует встать и невольно вскрикивает, когда правая рука вдруг подламывается под его весом. Он все равно поднимается на одно колено, на ощупь находит то, что мешается в мышце и выдергивает раньше, чем вспоминает, что это плохая идея. Кажется, в нем торчит что-то еще, но двигаться не мешает, и он плюет на это с пометкой «разобраться потом».

Ретта он опознает чисто по силуэту и тому особенному ощущению присутствия человека, которого знаешь сто лет и которого безошибочно узнаешь, даже если засранец подкрадывается со спины. Ловит его руку, запоздало вспоминает, что опираться на него не стоит, и поднимается сам. Мир слегка покачивается, но с этим можно иметь дело.

— Лево в другой стороне, — хрипло бросает Гэл и оборачивается, чтобы посмотреть на дело рук своих. Там пыль, дым и свисают куски потолка. Никто не рвется к ним и даже не стреляет, но разобрать, остался ли там кто-то живой, решительно невозможно.

Задерживаться и выяснять Райвор не планирует. Ловит Ретта за плечо и тащит за собой к выходу.