Все сейчас так, как бывает иногда после миссий, когда уже оставил ненастоящее имя, но еще не отзываешься на свое, когда снял чужую одежду, но своя все еще сидит как-то не так, когда уже провел достаточно времени, пытаясь вместе с грязью сцарапать с себя пережитое, а все равно все еще его помнишь. Ему все говорят, что со временем к такому привыкаешь, еще несколько миссий — и будет не так. Но пока что он прилетает, и каждый раз ему кажется, что вокруг — дома — все ему незнакомо, что он здесь впервые в жизни и никого тут не знает, просто обманом пробрался на чужую базу, где все почему-то принимают его за своего.

Все точно так же. Он смотрит на Лиану и не понимает, не верит.

Смотрит так, будто видит ее впервые в жизни. А он, похоже, и видит — она ведь, как вдруг оказывается, не Лиана, которой он когда-то дано показывал базу и помогал устроиться, потому что она была растеряна и напугана, он был ненамного старше, а для его уровня доступа к секретным данным задач в отделе пока не было, и потому там он только мешал. Не Лиана, а кто-то совсем другой.

Джин Эрсо, мифический рычаг давления на лучшего инженера Империи. И она здесь, и была здесь все это время. Все три года, пока он не знал, кто она, пока рассказывал ей почти обо всем, кроме того, о чем рассказывать вообще было нельзя.

А он-то думал, что это он рано начал работать в разведке. В тринадцать о таком внедрении он мог еще только мечтать.

— И... — он не знает, зачем говорит тихо, будто боится. что еще кто-то может услышать и узнать, — кто и зачем тебя прислал к нам?

— Невозможно разочароваться в ком-то, от кого ничего не ждешь. А я ничего от тебя не жду — я тебя даже не знаю.

Кассиан говорит это быстрее, чем успевает еще раз все обдумать. Прежде, чем видит, как болезненно ходят ее суставы, и от этого ему хочется потереть собственные костяшки.

Но он знает, о чем говорит: у него хорошо получается становиться другими людьми. Ты меняешь всего лишь имя — а меняется все. Манера говорить, манера даже мыслить. Прячешь себя настоящего поглубже, в закрытый ото всех до поры до времени уголок души — и все: то, что ты делаешь, то, что говоришь, то, что даже чувствуешь, больше не имеет к тебе никакого отношения.

И с Лианой — нет, не с Лианой, она не Лиана больше, она никогда ей и не была, это просто маска, просто ненастоящая личность, просто ширма, которая закрывает спрятанного настоящего человека — все должно быть так же. Умом он понимает, что нет смысла злиться на нее, нет смысла в чем-то обвинять: она слушалась сенатора, скрывая свое настоящее имя, а до того слушалась Со Герреру — и вот уж странно, что он первый не использовал ее. Но это умом — на деле же Кассиан все равно чувствует странную, но очень острую обиду. Он вырос среди повстанцев, но близких людей у него тут мало, всегда было мало.

И теперь вот оказывается, что одной из них на самом деле не существует на свете.

Наверное, не стоило и пытаться.

Она хороша.

Кассиан ловит себя на этой мысли и почти пугается. Потому что еще минуту назад он ни за что бы так не подумал. Еще минуту назад он не стал бы оценивать Лианну — Джин, вернее, она Джин, нужно это запомнить, но только не произносить вслух — так, как оценивает других, когда видит их на задании. Минуту назад ему бы и в голову не пришло, что можно быть на задании тут, на базе, дома.

А вот поди ж ты.

Но она и правда хороша — хорошо настолько, что ей не то, что хочется — ей веришь. Тем страннее чувствовать это и в то же самое время точно знать, что она врет. что это все — просто игра. Что она просто прячется за Лианной, потому что так учил ее Со Геррера, потому что сказала ей Мон Мотма, потому что так безопаснее. Потому что вряд ли она доверяла тут хоть кому-то все эти три года. Просто здесь было наименее опасно, особенно если суметь с кем-то подружиться и стать своей.

Кассиан знает, как это работает. Видит, как теперь она пытается спасти ситуацию.

Ему почти хочется утешить ее.

Вместо этого он напрягается, когда Джин — теперь он точно понимает, что это Джин, всегда была Джин, а он общался и дружил с маской; он понимает это и сочувствие исчезает — приближается. От Лианны он знал, чего ждать, а Джин для него загадка, неизвестный человек, с которым лучше бы никогда не расслабляться. На место сочувствия приходит что-то вроде уважения: она и правда неплохо справляется.

— Не бойся, — говорит Кассиан. — Если сенатор Мотма знает и так должно быть — и я никому не скажу. Только не надо...

Он почти протягивает руку, готовый подобрать вот-вот готовую упасть вниз слезу с ее глаза.

— Тебе больше не придется притворяться передо мной. Я постараюсь, чтобы мы встречались достаточно редко для этого.

Сначала три года дружишь с кем-то, кого даже не существует, а потом тебе говорят, что у тебя проблемы с доверием, и нужно больше совместных миссий, чтобы исправить это, и почему бы не начать прямо сейчас.

Сначала решаешь держаться от кого-то подальше, а потом вы бредете друг за дружкой с мешками на голове, спотыкаясь, когда под ногами оказывается особо коварный выступ, но удерживаясь на ногах, отчасти из-за того, что партизаны Со Герреры не дают упасть, отчасти из глупой гордости.

Сначала отдаешь девочку Восстанию, пока она не стала рычагом давления, а потом Восстание отправляет ее назад не как рычаг, но как убийцу.

Короче, жизнь — забавная штука, отличающаяся любовью к злым шуткам. Кассиан бы и сам посмеялся с ней вместе, но он пока что занят: пытается прикинуть шансы на то, что Лиана — да нет же, не Лиана, а Джин, она всегда была Джин Эрсо, всегда ей и будет — которой он на самом деле на этом задании совершенно не нужен, не позаботится еще и о том, чтобы ее тайну снова знала только сенатор Мотма.

Получается, что где-то такие же, как и на то, что Со Геррера, не поверив в то, что Лиана, вернувшись, привела с собой в партизаны еще одного бойца, просто убьет его в первые пять минут после знакомства. Может, чуть повыше: Геррера — просто параноик, а у Лианы есть хороший настоящий мотив.

Шанс на то, что хотя бы встреча пройдет хорошо, есть, он не очень большой, но Кассиан полагает, что бывало и хуже. Всегда бывало хуже — у него довольно большой опыт в «хуже», он знает, о чем говорит.

Вместо очередного выступа — спуск, и этого Кассиан не ждет. Он почти падает, его удерживает за плечо партизан, а потом наконец-то стаскивает мешок и все шансы, сомнения, недоверия, партизан, который вел его, мир, вообще все заливает свет, режущий глаза. Кассиан жмурится, постепенно привыкая к нему, пытаемся проморгать этот свет поскорее. Это не так просто — глаза режет не только солнце, но еще и блики, отбивающиеся от поцарапанных временем и зарядами бластеров Со Герреры, который тут, совсем близко, легко и опасно близко, настолько, что, кажется, задание легко выполнить прямо сейчас. Кажется — об этом стоит помнить, и Кассиан помнит. Если бы это было так просто, они бы тысячу раз убили Со Герреру и его лучших людей.

Он поднимает на того глаза, но только потом, а сначала оглядывается, ищет взглядом Лиану — здесь ли она, цела ли?

Половины он не стоит. Это знает Кассиан. Что еще хуже — это знает Со Геррера. Сначала они почти одновременно бросают короткий взгляд на Джин, затем — тоже почти одновременно — смотрят друг на друга. Кассиан старательно выскабливает из взгляда любой намек на вызов. На фоне Со — да что там, на фоне почти любого из его людей — он выглядит совсем ребенком. Но это не значит, что ему нечем поддержать ложь Джин. В конце концов, силы у партизан и так хватает, потому их все еще не уничтожила Империя.

— И почему ты стоишь половины? — взгляд у Со Герреры прямой, неизбежный, как выстрел бластера. Кассиан встречает его спокойно.

— Потому что умею то, чего не умеют ваши люди, — он не меняет голос, но звучит все равно похоже на Со. Тут нужны лишь чуткое ухо и умелый язык: он копирует интонации, звуки, паузы. Это совсем простой фокус, но он часто впечатляет людей.

Со Геррера впечатленным не выглядит, но спрашивает, нависая над Кассианом:

— И откуда ты?

— Меня готовили для разведки, сэр.

Кассиан звучит достаточно честно, его молодость играет на него. Готовили — это значит, что он успел выучить полезные трюки, но еще не превратился в ищейку Альянса, готовую вынюхивать, не терять след и не выпускать добычу — так о них думают, это он знает.

Что-то происходит с лицом Со Герреры — словно что-то разрезало его, вспороло шов на нем — это губы расходятся в улыбке.

— Девочка привела нам человека, понимающего в уважении к старшим — учитесь!

Кассиан кивает, но только внутри себя. Конечно, он понимает, что происходит. Он успокаивается — значит, в первые пять минут его не убьют. Сперва Со хочет выделить его, а потом будет смотреть, как он сможет держать удар, оставшись с партизанами с совсем иной выучкой и порядками.

Пока же он теряет весь интерес к Кассиану, и как-то теплеет на вид, поворачиваясь к Джин.

— Что ж, девочка. У нас крови хватает — своей, чужой, смешанной. И теперь... Теперь я бы взял тебя назад — ты, кажется, стала сильнее, а не размякла, как я боялся. Тебя я приму. Его... Тоже, но ты знаешь правила. Если ты ручаешься за него, ты отвечаешь за него головой. И вы вместе обрезаете себе путь назад.

Со полагает, что Джин еще помнит. Конечно, помнит, она всегда была умницей и запоминала все, что нужно. Любой новый партизан начинает с преступления, совершенного вместе с человеком, его привевшим. Начинает — и этим навсегда привязывается себя к той стороне, которую чистоплюйный Альянс считает для себя слишком темной. Той, на которой и выигрываются войны.

— Куратор у вас будет, но о том, кто он, вам знать пока что не стоит.

Со не объясняет — знает, что незачем. Он не доверяет людям, ни своим, ни чужим, и только потому жив он, потому живы партизаны, потому Империя, неспособная их задушить, сдохнет, рано или поздно, так или иначе. Он был дружен с Галеном и помог его дочери — но дети растут, и кто перед ним теперь, Со не уверен. Одно он знает точно — он научил ее всему, что посчитал нужным; она опасна. Она, возможно, опасеа для него. И потому, если она играет во что-то, показывать пальцем на человека, перед которым ей нужно играть чуть лучше, он не собирается. За ходом операции будут следить тайно.

Со отсылает своих людей, чуть поколебавшись, не дает — пока еще — увлечь с виду хартичному, но преданному вихрю партизан, паренька, которого привела с собой Джин. Если его готовили к разведке — а похоже, что и правда так, нигде больше Со, как ни стардается, не может его представить — то его реакция может дать больше, чем реакция Джин — ее ведь Со учил врать с детства, такой опыт сложно перекрыть.

— Альянс нам больше не союзник, — говорит он, когда они остаются втроем. — Даже хуже — Альянс нам враг, еще один. И Альянс хочет меня убить. Или захочет в скором будущем.

Голос Со Герреры звучит равнодушно — к тому, что его смерти хотят все, он давно привык. Когда-то это наполняло его азартом, теперь стало рутиной — так же, как стала ей война.

— И на этой планетке у Альянса есть свои люди, которые доносят обо всем, что происходит. А их не должно быть. Потому я дам вам имена — если только твой друг сам их не знает — а вы позаботитесь о том, чтобы людей, которым они принадлежат, не стало. И мне не нужны чудесные побеги, исчезновения, раскаяния и смена сторон. Мне нужны их смерти — скорые и достаточно внушительные, чтобы Альянс еще нескоро нашел себе новых информаторов.

Со Геррера смотрит на Джин, но следит и за шпионом, которого она притащила.

Кассиан в это время представляет, что слышит еще один негласный приказ, получает еще одну миссию по ликвидации. О информаторах он знает — их пять, это мирные люди, три мужчины и две женщины, через них он планировал передавать сведения о ходе операции на базу, а теперь их придется убить — придется, других вариантов просто нет. Он остается спокоен, кивает, услышав, что на все у них пять дней.

Он остается спокоен даже когда слышит, что пять — потому что дни им выделяют по количеству людей.

Даже когда понимает, что в уме уже начал планировать порядок устранения.

Имена, которые называет Со Геррера — это именно те имена. Тут же испаряется легкая надежда на то, что в ком-то могли ошибиться, что хотя бы  один — а, может, и больше — контакт у них останется, его можно будет предупредить, убедить ничего не делать, вести себя тихо, пока вместо него умрет — погибнет — какой-то другой, посторонний человек. Значит, они будут одни.

Значит, будет чуть легче. Потому что информаторов Альянса Кассиан знает — а они его нет. Он знает, где их искать, знает, что друг дружку они не знают, знает, как они будут действовать, когда поймут — так, как их научили. Они свяжутся со своим контактом. А тот не станет ничего делать.

Результат всегда важнее отдельных людей. В этом большая проблема войны идеологий: даже тот из них, который выступает за права людей, свои ресурсы пускает в расход, не задумываясь.

Кассиан цепляется за эту мысль, думает, что хорошо бы ее повторить потом, когда они выполнят задание, останутся, начнут превращаться в партизанов. Ему странно от того, как быстро в нем снова появилось это «мы». Кто она теперь, тут? Джин, Лианна, какое-то еще имя? Кто она за именем? Этого Кассиан даже не знает, но сейчас не время выяснять. Сейчас у него больше никого нет.

На следующий день — ночь проходит очень, слишком спокойно, и это настораживает — они уходят очень рано. Без списка имен — повторять их никто не собирается — зато с оружием, которое им выдают настолько беспечно, что понятно: подозревают. Хотят посмотреть, не захотят ли они убить Со Герреру. Но убить Со Герреру непросто, и это финал их миссии. До того, как он наступит, даже задумываться об этом не стоит. И потому Кассиан берет оружие, идет вперед, оглядывается на Джин.

Их может кто-то слушать, за ними может кто-то следить, но он не скрывал, что из разведки. Он может это знать.

— Вон там, на краю, дом Геллы Шаасы, — говорит он, — она механик, иногда помогает партизанам с починкой оружия. Ценный человек. Она почти всегда дома — проблемы с ногами, ей тяжело ходить. Морла Кимер — врач, она, напротив, много ходит по городу, ее проще будет устранить на улице. В перспективе она должна была стать агитатором и уже могла начать, поэтому ее я бы оставил на финал. Ариша Джора, кондитера, можно убить при его детях — у него их много, они продают на улицах леденцы, а еще собирают новости, слухи, передают информации, знают и видят все и могут пролезть везде, как стайка крысят. Коул Иррис — где-то такой же, как они, только постарше и ничейный, — о том, что этого паренька хотели забрать на базу и научить сражаться, когда он станет чуть старше, Кассиан умалчивает. Альянс не очень любит, когда на его стороне воюют дети, а вот в информаторы их набирать любит. — Лиир Рей — ростовщик, имеет большие связи на местном черном рынке. Шантаж, — предвосхищая вопрос, объясняет он, — у Альянса была информация, которая причинила бы ему больше вреда, чем он сам может причинить себе, если будет сотрудничать. Начать, думаю, стоит с этих последних двоих. Информаторы не знают друг друга, но могут что-то заподозрить. Но мальчики вроде Кооула умирают постоянно, а смерть Лиира воспримут как передел рынка. Так у нас будет небольшая фора и те, кто мог бы попытаться сбежать, даже не сообразит, что время уже пришло, что пора — пора бежать.

Побег будет провалом миссии — об этом Кассиан не напоминает, а только ловит себя на том, что отсутствие на планете информаторов будет даже кстати — так на базе не будут знать о том, как именно они получают место среди людей Со, чем еще будут заниматься прежде, чем смогут сделать то, что должны.

У нее не дрожат руки.

Кассиан замечает это после Морлы Киммер, когда она на короткий миг берет его за руку. Это — та граница, которой ему не хватало, которая расставляет все по местам. Лиана бы так не смогла и, значит, на ее месте Джин, а с Лианой он прощается навсегда — снова, в который уже раз. Раньше у него никогда не было сложностей с тем, чтобы прощаться с кем-то.

К тому моменту, как они приходят к Аришу Джору, многие в городе говорят о том, что случилось, об убийствах, о следах, о знаках. Потому с Аришем Джором приходится попотеть — умирать тот не планирует, сдаваться тоже. Но для успеха миссии нужна его смерть, и потому на самом деле шансов у него нет.

Об этом убийстве говорят много, потому смерть Коула Ирриса случается незаметно для обычных людей. Ее замечают только те, кто должен — беспризорные дети, подростки, вечно ищущие наживы. Они находят тело паренька с изломанными костями и отрезанным языком, лежащим чуть поодаль, как мертвая крыса, они растаскивают его вещи и одежду — они запоминают, что таким может быть конец, если связаться не с теми людьми. Информаторов среди них больше не найти.

Лиир Рей остается последним, его контора наводнена охранниками и наемниками, готовыми защищать ростовщика до последнего кредита на счету. У них остается еще два дня, и этого вполне достаточно. Кассиан просто просит о встрече — а потом разыгрывает карту разведчика. Ситуация опасна, говорит он, они и так уже потеряли многие, но Лиир среди информаторов ценнее всех, он будет ценен даже не на этой планете, а просто, сам по себе. Кассиан знает позывной его контакта, а когда Лиир Рей связывается с ним, то контакт, прежде не выходивший на связь, отзывается, ручается, подтверждает, а потом обрывает связь навсегда.

Побег назначен на ночь. Лиир Рей приходит один и действительно улетает с планеты — куда-то в Силу.

Кассиан мельком отмечает, что у самого него тоже не дрожат руки. Но с ним это происходит уже довольно давно.

Так и должно быть, если он хочет быть разведчиком.

— А теперь, — Кассиан ловит Джин за руку, когда они возвращаются к Со, притягивает к себе, говорит тихо, помня о том, что даже так их вполне может кто-то слышать, — забудь про Восстание и его идеалы. Теперь мы с тобой будем хорошими, верными партизанами. Теми, кто действительно может что-то изменить.

Со Геррера ими доволен. Это видно, это чувствуется даже, но Кассиан не спешит радоваться. Он видел, как часто в некоторых людях все меняется, и сначала хочет быть уверен, что знает причину чужого хорошего настроения.

— С пекарем вышло неряшливо, — говорит Со Геррера. — Но в остальном молодцы. Никто не сбежал, никто не спасся, а в городе только и разговоров об убийствах и о том, как Восстание не может защищать своих людей.

На этот раз он смотрит не только на Джин, как в первый раз, но и на Кассиана. Он встречает взгляд спокойно, пряча вызов, цель миссии, преданность поглубже, на самое дно.

— Ты можешь остаться. А ты, — поворачивается Со Геррера к Джин и улыбается, — вернуться. Добро пожаловать домой.

Экскурсия по базе Со Герреры утомляет Кассиана едва ли не больше, чем все убийства, вместе взятые. Он запоминает дорогу, запоминает места, людей, взгляды, слова, которые случайно слышит. Пытается запоминать.

Джин он тоже запоминает, смотрит на нее, как впервые. Да это и есть впервые. Он принимает, что Лианы не было, и, значит, все, что он знал о ней — неправда. О Джин он знает, что она умеет убивать. Знает, как она умеет убивать. Знает, что у нее не дрожат руки. Остальное он открывает впервые, стараясь не сравнивать ее с Лианой.

Но все же не может не заметить, что тут она выглядит куда более живой. Так, будто здесь ее место — было, есть и будет. Ее место, которое все еще ждет ее, и куда она согласна впустить его. Ее «не буду против» звучит как приглашение, как — кажется — просьба, причины которой Кассиан не понимает до конца.

Может, и не хочет понимать. У него есть более важные дела. У них обоих, на самом деле.

Он прислушивается: разговоры, которые ведут партизаны, тут слышался как неясный гул. который легко игнорировать. Угол Джин хорош тем, как он удален, но этим же и плох. Он отлично подойдет любому, кто устает от того, что вокруг всегда есть люди, а ты никогда не один, и именно поэтому для задания он не годится. Кассиану нужно стать своим. Джин возвращается — он же тут впервые, его никто не знает. О нем известно только что, что он был в Альянсе и готовился для разведки, но ушел. Этого достаточно для того, чтобы на него смотрели внимательнее, следили пристальнее. Ему нужно исправить это, и быстро.

А Джин предлагает остаться.

— Нет, — Кассиан качает головой. — Здесь я не буду цепляться за твою руку. Ты оставайся — это же твоя, хм... комната. Я сам найду себе место.

Он мельком проезжает взглядом по пыльному одеялу, тянет носом старый запах, который бывает в местах, где долго никого не было. Смотрит на Джин прежде, чем повернуться к ней спиной.

— Спасибо, что привела меня сюда и показала все. Но теперь я уйду, Джин.

Кассиан уходит, как только может и понимает, что возвращаться ему не стоит. Он, впрочем, и не планирует: никакого «встретимся завтра» не будет. Ему не нужно, чтобы о них с Джин тут всегда думали вместе. Если их будут воспринимать по отдельности, это даст куда больше: когда смотришь на мир, то видишь все, кроме того, что видит тот, кто смотрит на тебя — и потому чем большим будет расстояние между ними, тем четче будет получаться сложенная воедино картинка. Хотя, чтобы сохранять расстояние и итоговую четкость, лучше им ничего и не обсуждать.

Он находит себе место далеко не сразу. Кассиан ходит по базе, пытаясь не выглядеть ни слишком неуверенным, ни слишком быстро освоившимся. Он обходит ее всю, проверяя заодно, насколько хорошо запомнил то, что показывала Джин. Потом еще раз, теперь уже действительно высматривая себе место. Он знает, что за ним следят — не очень внимательно, с ленцой, пытаясь прикинуть, насколько легко будет раскусить, испугать, показать и ему, и всем вокруг, как слабо Восстание и те, кто присоединяется к нему.

В нем видят не так много: его готовили для разведки — они считают, что это значит, что для боя он не годится; его выделяет Джин, которую выделяет Со Геррера — они считают, что это значит, что он считает, что он тут на особом счету; он был в Альянсе — они считают, что это значит, что он считает, что есть черта в борьбе, за которую нельзя заходить, потому что это сравняет тебя с имперцем. Они не знают, что ту самую черту его научили переходить именно в разведке, и что он тут именно для того, чтобы смешаться со всеми. Объяснять это Кассиан и не планирует: все равно в группах вроде этой верят не словам, а действиям.

И он действует. Участвует в коротких, быстрых стычках, в которых иногда выигрывает, молчит о них, принимая как должное, потом выигрывает в них все чаще, а говорить начинает немного больше. Он умеет нравиться людям и нелюдям и, поняв, как работает тут общение, кто какую роль выполняет, быстро разбирается в том, как ему нужно себя вести, чтобы понравиться тому, этому, и еще этому. Он почти не общается с Джин — и это тоже работает на него, потому что и остальные держаться с ней чуть отстраненно.

Кассиан понимает, что у него получается, когда через три недели его зовут с собой на вылазку не потому, что его снова сказал проверить в деле Со Геррера, а потому, что просто зовут.

Джин быстро привыкает — вспоминает. Будто бы она и не уходила никуда, будто всегда знала, что однажды вернется.

У нее не дрожали руки, напоминает себе Кассиан глядя, как привычно и уверенно ложится в ее руки оружие и взрывчатка. Глядя, как по-дружески она болтает с Найхелем.

Найхель нравится Кассиану.

Нравился.

Теперь Джин хвастается за него, км к когда-то хваталась за самого Кассиана, и ему неожиданно трудно разобраться в том, как он относится к Найхелю теперь. А к Джин? С другой стороны — что ему до Джин? Она дома, теперь она может отдохнуть, забыть о Восстании — вернее, о том осторржном Восстании, которым пытался быть Альянс, нырнуть в то, чем является Восстание Со Герреры — и заодно найти нового человека, за которого можно и нужно держаться, пока это будет выгодно и удобно.

— Эй, что не так? Не хочешь мараться без особого приглашения Со?

Кассиан стряхивает с себя хмурый и унылый вид в один миг, улыбается остро:

— Пытаюсь угадать, в чем главная цель — нанести больше вреда им или все-таки нам? Отступление очень глупое — все мы все равно не уйдем. Части нужно смещаться с гражданскими, а потом уже тихо вернуться.

— Разделиться, чтобы ты передал сообщение своим друзьям из Альянса?

Это звучит уже не так резко и всерьез, как звучало бы три, две, неделю назад. Но Кассиан хотел бы, чтобы об Альянсе вспоминали не каждый раз, когда говорят с ним.

— Угу, — кивает он. — Передам, чтобы позвали тебя к себе — и своими блестящими планами ты убьешь Альянс месяца за два.

Он замечает, что его все же слушают. Он впервые возражает, впервые подает идею. Почти оглядывается, чтобы посмотреть, слушает ли и Джин, но вместо этого сосредотачивается на других партизанах.

— Тем, кто смешается, нужно будет отвлечь внимание на себя. Бой, погоню, внимание, взгляды. Тогда остальным будет проще уйти, а те, кто останется — вернутся, когда и если смогут. А не смогут...

— Значит, не смогут, — договариваются за него, и где-то в этом месте Кассиан понимает, что идея его остальным скорее нравится. Они тут бьются всегда как в последний раз, и идея того, что не все должно быть на грани провала и смерти, им нравится, хоть она не вполне в духе стиля Со Герреры.

И еще он понимает, кто именно будет отвлекать, смешиваться и возвращаться — если сможет. И это нравится ему совсем не так сильно.

Им снова выпадает работать вместе. Кассиан не знает, так и было все запланировано с самого начала или, на этот раз, это всего лишь совпадение. Хорошо бы, чтобы первое, иначе, получается, даже спустя почти месяц их все еще хотят проверять — а так не должно быть, если он справляется, если все делает правильно.

Он думает об этом и решает, что даже если это и проверка, то они просто снова пройдут ее — потому что как иначе? В этом задании у них нет права на ошибку. Это задание длится до тех пор, пока не будет выполнено: это значит, что права вернуться без нужного результата у них тоже нет..

Он думает об этом недолго — в основном потому, что очень скоро думать ни о чем, кроме вылазки, уже не получается. В Со Геррере есть что-то, что заставляет его людей верить — не то в идею, не то в победу, не то лично в Со. Потому они идут на самые пустячные дела так, будто точно знают, что даже если умрут, это будет не просто так, они немножко, но спасут мир, немножко, но убьют Империю. Они не берегут силы, не планируют, не осторожничают — наваливаются на врагов как лавина, оглушают тех, пугают своей безрассудной и быстрой смелостью, решительной и почти веселой смертью.

Кассиан не сразу ловит себя на том, что ему это нравится, что он почти завидует этим людям и их уверенности в том, что они делают. И, поймав, пытается хотя бы внешне подражать им, понимая, что незамеченным это не останется.

Они уничтожают небольшой отряд штурмовиков, которые сопровождали колонну с техникой и припасами провизии и воды. В технике у империи недостатка никогда нет, а вот еда на планете, вроде этой, важна. Вода — еще важнее, и ее теперь всасывает жадная, голодная земля.

Они забирают все оружие, которое могут, но технику не забирают —  по ней их легко будет отследить — а просто взрывают. Взрыв получается громкий, заметный. В соседнем здании от него вылетают окна, спешно убирающиеся с улицы свидетели, услышав его, привычно падают на землю — на несколько секунд, совершенно не демонстрируя испуг; возможно, его уже и не чувствуя.

После взрыва становится очень тихо, и в этой тишине хорошо слышен пока еще далекий, но все ближе, все ближе, топот подкрепления.

— Посмотрим, насколько хорош твой план, — летит Кассиану в спину, и все, кроме его группы, вдруг рассыпаются, теряясь в пока еще пустых улицах, где их и не станут искать — потому что у штурмовиков будет, кого искать и за кем гнаться.

Только теперь он оглядывается, ищет Джин взглядом. Думает вдруг, что хорошо бы ей не быть тут сейчас. Вытирает грязное от копоти лицо грязной от копоти ладонью.

— Готова?

Он вдруг понимает, что тут и сейчас снова — или все еще? — доверяет ей.

Кассиан перестает чувствовать землю под ногами за секунду до того, как слышит выстрел. Быстро поднимается, кивает коротко Джин, принимается за дело. Дело у них простое — сначала отстреливаться, прикрывая отход остальных, создавая видимость того, что главное — обезвредить их, а не гнаться за другими. Как, опять же, отличишь других? На планетах, вроде этой, любой сойдет за партизана из ячейки Со. Оружие найдется у каждого второго, повод ненавидеть Империю — у каждого третьего, противоправные действия — возможно, просто у каждого. Отличить партизан можно по тому, что они что-то делают. Стреляют, например — и они стреляют. Кассиан отсчитывает про себя время, рисуя в уме то, как отходят остальные, успели ли они разойтись, затеряться, выскользнуть из цепкий имперских рук. О себе он не особо беспокоится: рядом с Джин ему спокойно, смерти он не то, чтобы не боялся, но готов к ней. Этому его научили не в разведке, этим поделился кто-то из отряда «Браво»: захочешь жить во время битвы — наверняка умрешь, будешь готов умереть — поживешь еще.

Когда он решает, что пора, коротко дергает Джин за рукав, и они покидают свое укрытие. Фора у них маленькая, но есть: нутро города все сплошь маленькие путанные улицы, понять, где именно их искать, куда сворачивать, будет трудно. Кассиан на бегу выбрасывает оружие, то же самое кричит сделать Джин. Оружия у Со предостаточно, им же так будет легче потеряться. Кассиан бежит быстро, не выпуская руку Джин, чтобы та не отстала. Лучше им было бы разделиться, но заставить себя отпустить ее он не может — понимает, что тогда будет слишком волноваться и не сможет с этим справиться. Потому что это к своей смерти он готов. Только к своей.

Он не должен бы переживать об этом, тем более, что за время здесь он уже успел понять, что в бою его защита Джин не нужна — скорее даже наоборот: это он не замечает выстрелы, не успевает убраться с их траекторий. Но переживает.

После очередного резкого поворота он тормозит, замирает. Слушает. Кажется, тихо. Погоня или достаточно далеко, или успела их потерять.

— Теперь нужно решить, как выбираться отсюда. Ты цела?

Кассиан кивает, снова обшаривая пространство вокруг них взглядом. Но, кажется, им и правда удалось.

— Дыши, — говорит он, слыша, как неровно, странно говорит Джин.

Потом он все же смотрит на нее, недовольно хмурится. В том, что ее поранили, нет ничьей вины — кроме, конечно, того, кто ее поранил. Но все равно это все очень некстати. Кассиан легко, как-то даже бережно трогает ее плечо, мельком осматривая рану. Ничего серьезного, до базы дотерпит, сильного кровотечения там нет. Еще через секунду он стаскивает собственную запыленную куртку, протягивает ее Джин.

— Надень. Так будет меньше видно. До северо-восточной части нам еще дожить надо.

У них нет больше оружия, так что теперь нужно быть предельно осторожными. И все еще лучший вариант — разделиться. Если их и ищут, то ищут двоих, по одиночке у них больше шансов затеряться. Но Кассиан все равно не выпускает Джин. Должен бы — но не может. Даже скорее не хочет. Он знает, что так будет еще недолго. Как только они вернутся на базу, все пойдет, как и шло, он снова будет сам по себе, а она опять не пропадет одна, они почти не будут общаться, не будут обращать внимания друг на дружку. Да и зачем им обращать внимание, когда у Кассиана есть миссия, а у Джин есть этот ее Хель. Если он выжил, конечно — но весь смысл плана Кассиана был как раз в том, чтобы выжили все, кроме, возможно, тех, кому выпадает отвлекать. И это был хороший план, он должен был сработать. Он и сработал, он получит свою благодарность и еще немножко доверия и уважения за это. Но хотя бы помечтать о том, чтобы ушли не все, можно?

На северо-восток они уже идут, а не бегут, хотя идут торопливо, с видом людей, которые очень боятся случайно попасть под раздачу. Сначала Кассиан не выпускает руку Джин, потом, поняв, что он мог неправильно оценить ее ранение, что ей может быть больно, трудно идти, он обнимает ее одной рукой, одновременно укрывая на всякий случай ее плохое плечо. У самого края окраины, когда город заканчивается и за домами внезапно начинается песчаная пустошь, бояться уже некого, но он все равно не выпускает ее. Просто на всякий случай.