Если вы хотите увидеть цитату своего соигрока (или вообще любую классную цитату) в шапке форума, присылайте её — их — в неограниченных количествах в ЛС Хартер со ссылкой на пост.
Ищем генерала, гения, популярного политика, звезду пропаганды и любителя доминировать над этим миром.
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
Не знаю, найдется ли здесь хоть один идиот, который рассчитывал бы получить за Тика с Веджем креды вместо лазболта.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
Сюда не прилетят из соседней галактики, не припаркуется за углом синяя будка, ведомая меняющим лица чудаком в разноцветном шарфе, так что если хочешь спастись — спасай себя сама.
Вейдер знает про страх все, узнает все его оттенки, и вкус страха Тени ему нравится — сейчас. Не тем особенным ощущением, когда жертва состоит из чистого ужаса, теряя себя в нем, а скорее тем, что для разумного на такой должности это... приемлемо.
Это когда получаешь командирские нашивки, пропорционально звучности звания приходится чаще высовывать нос из расположения эскадрильи, где понятие нормы было явно смещено, туда, где вы, летуны, ненормальные на всю голову — а там и умело мимикрировать под эту внешнюю нормальность.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Альтернатива » [AU] Миг тормозов, развал-схожденье, и снова — твердая земля
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Jyn Erso, Cassian Andor
Время: 6 ДБЯ
Место: где-то на просторах Галактики
Описание: в 9 ДБЯ Джин Эрсо попадает из повстанческой ячейки курильщика в повстанческую ячейку здорового человека. Умудряется даже заиметь относительно дружеские отношения с Кассианом Андором - еще не капитаном разведки. Только вот известна она ему как Лиана Халлик - и известна так примерно три года. А потом случается "ой", и приходится как-то жить с новыми знаниями. В общем, все сложно. Но весело.
Его партизаны могут и готовы умереть в любую минуту. Они и умирают, потому Со привык к тому, что его соратники часто сменяются, только он все живет и живет, теряет здоровье и конечности, но никогда - ненависть к Империи и веру в свою победу. Потому, окажись это кто-то новый, он не сказал бы и слова. Но это Найхель.
Найхель должен был помнить.
Со Геррера и теперь уверен, что Гален Эрсо, хотя и был хорошим человеком, ошибался во многом. И в первую очередь в том, что решил, что отдать свою дочь кому-то вроде него - это хорошая идея. К тому времени, как он прилетает за Джин, он уже воюет слишком долго, человека в нем уже почти заслонила легенда, и все меньшее имеет значение. Потому Со сразу видит, как можно использовать девочку, но что нужно ей, он не понимал и все еще не понимает. Скоро это перестает его волновать: она адаптируется и привыкает, их базы невозможно представить без нее: она лопочет что-то, когда его ребята возвращаются с изматывающих вылазок, и те улыбаются, мастерят ей игрушки, и воюют не только за цель, но и конкретно за эту девочку. А потом и она воюет вместе с ними, детскими пухлыми еще пальчиками разбирает и чистит бластеры, учиться драться, убивать, убегать, не оглядываться, ни о чем не жалеть и не жаловаться.
Возможно, в этом ошибка. Со привыкает к ней рядом настолько, что пропускает тот момент, когда из девочки она становится нескладным подростком - девушкой. Почти молодой женщиной. Он пропускает, а его люди, кажется нет. Со не знает, что было на самом деле и было ли хоть что-то - он никогда не спрашивал об этом у Джин. Он просто пристреливает нескольких человек - среди них свою правую руку. И правила насчет Джин, которые никто никогда не проговаривал, просто принимаются всеми остальными. Она воюет с ними, когда она немного подрастет, она станет лучше любого из его людей. Но только Со не ждет, когда это произойдет. Война - вот, что ему нужно, вот, для чего он нужен, и в нем видят человека все меньше потому, что так и должно быть, потому, что таким он и должен стать. Все, что его отвлекает, должно остаться позади. И в короткий проблеск хороших отношений с Альянсом Со отдает Джин и никогда об этом не жалеет.
Никогда не признается себе в этом.
Теперь, когда она вернулась, в нем снова просыпается человек. Тех, кто не застал Джин, это может удивлять, но они привыкнут. То, какой выросла Джин, что она умеет, на что способна, стоит того, чтобы они привыкли.
Но Найхель должен был помнить.
- Ты не оставляешь такой ресурс, как Джин, прикрывать вас, а потом сбегать. Она не умеет сбегать - она умеет только прорываться вперед, уничтожая вокруг Империю. Как и должны делать вы все.
Они оба ждут, Со Геррера спокойно, Найхель - с растущим беспокойством. Он уже знает, что если Джин не вернется, отвечать за это ему - и, скорее всего, жизнью. Все из основной группы вернулись живыми и целыми - и это почти неожиданно: в последнее время им редко когда так везло. Им всегда нужно бы оставлять кого-то, как в этот раз. Просто не Джин. Кого угодно, но не ее.
Они возвращаются довольно поздно, потому что, когда они убираются из города и с поля обзора, спешить больше нет смысла. Куртку Кассиан оставляет Джин, но сам уже больше не поддерживает ее. Теперь они идут рядом, но больше не вместе. Ему почти жаль, что так, но потом показывается база, и он вспоминает, что есть и что-то более важное, чем его желания. И потому он распрямляется, стряхивает усталость и первым делом обводит партизан быстрым внимательным взглядом. Ему кажется, что вернулись все. Нет никого, кого бы он помнил по операции и не мог бы найти тут.
Но все же что-то меняется. Какое-то общее напряжение витает в воздухе. Напряжение - и отчуждение, будто кто-то очертил вокруг них с Джин круг, за границы которого нельзя заступать. Или не вокруг них - а только вокруг нее.
Он думает о том, что, возможно, стоило забрать у нее и куртку.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Джин отводит взгляд, когда Кассиан убирает руку, чтобы он не увидел слишком явного сожаления в ее глазах. Ей правда жаль, что вот здесь все так заканчивается.
Наверное, было бы лучше, если бы не было этих нескольких часов, когда можно было подумать, что все вернулось на круги своя.
Похоже, что кругов этих попросту нет — потому что, ну разумеется, откуда бы им взяться, если нет и не было никогда Лианы Халлик.
Останавливаются они один раз — Джин перетягивает руку полосой ткани, оторванной от рубашки, накидывает обратно куртку и зябко ежится. Холодно бывает даже здесь, на Джедде, даже днем, особенно если потерять некоторое количество крови. Незначительное — по крайней мере эта потеря не сказывается ощутимо на ее восприятии мира и самочувствии, — но некоторое.
Бывало хуже.
К вечеру, правда, ей становится совсем холодно, и Джин даже думает вернуть Кассиану куртку — он ведь, наверное, тоже мерзнет? — но малодушно оставляет ее себе, потому что, может быть, он о ней и не вспомнит.
Джин тоже ощущает это напряжение, и едва слышно выдыхает, когда оно спадает. Поднимает бровь, вздернув подбородок, и даже с ее не самого великого роста смотрит на окружающих сверху вниз. Ей очень хочется спросить что-нибудь вроде «Ну и чего уставились?», но это будет совсем по-детски. К тому же, она знает — ну или примерно предполагает — чего, собственно, все так уставились.
Не ждали живыми — и это неудивительно. Удивительно то, что ей стоило подумать об этом раньше и не подставлять так Найхеля, который вроде как руководит операцией; стоило поправить Кассиана — что Со не обрадуется, если она не вернется.
Но при этом, думается ей, она бы все равно не стала поправлять.
Потом они, конечно, будут делать вид, что ничего этого не было.
Но сейчас куртка Кассиана лежит на ее плечах, и Джин кутается в нее, продолжая смотреть на встречающих почти сверху вниз. Она так умеет, честное слово.
— Мы так и будем стоять? — спрашивает Джин, обводя всех взглядом, и вскоре все расходятся. Они живы — она жива — и в целом все остальные тоже. Остаются они двое, Геррера и Хель, и Джин трет кончик носа, смотрит на Со, переводит взгляд на Хеля и совершенно игнорирует Кассиана. Ну, он сам вернулся к прежним правилам.
Только куртку она все равно не вернет.
Джин говорит - нет, почти приказывает, этому она тоже научилась, пока была вдали от него, и он рад этому, потому что это значит, что Альянс не приучил ее только подчиняться. Со кивает, подтверждая приказ. Найхель остается на месте - потому что он умный, этот Найхель, умный и осторожный, только в этом деле сплоховал. Жаль, если бы пришлось его убить.
На альянсовского приятеля Джин Со Геррера пока что не обращает внимания. Вместо этого он подходит к Джин, почти бережно кладет руки ей на плечи, замечает, как она реагирует на это - так, будто ей больно. Со снимает с нее чужую куртку, развязывает перетянутое явно в спешке плечо, осматривает ранение. Он не говорит, не спрашивает, не сомневается даже в том, что может так ее трогать - просто потому, что он может все, и все, что он делает, приближает их к победе, и все, что он захочет - вещь ли, оружие ли, человек ли - тоже принадлежит ему.
Со возвращается к Найхелю. Он не затягивает все дольше, чем необходимо, даже не целится толком, точно зная, что попадет. И правда: его бластер лениво выплевывет заряд, и в точно том же месте на плече Найхеля появляется точно такая же рана, как у Джин. Найхель не падает, не вскрикивает, только бледнеет, и рука, которой он пытается остановить кровь, начинает едва заметно дрожать.
- Теперь идите оба подлечитесь, - говорит Со обыденным тоном. - И, Хель, не повторяй больше свою сегодняшнюю ошибку.
Он использует сокращение имени, хотя знает, что и без этого Найхель будет понимать, что ничего не изменилось, и он все еще ценный, нужный боец. Но все ошибаются - и отвечать за это тоже должны все.
Оставшись вдвоем с альянсовским пареньком, Со Геррера в который раз внимательно изучает того. В нем все так. Слишком так. Со было бы намного проще просто пристрелить его и больше не волноваться об этом - но и теперь, спустя все эти годы он не может поступать так с людьми, не может относиться к ним, как к мусору, и устранять просто чтобы потешить свою паранойю.
- Эта идея умно придумана. Я вижу, вы вернулись без оружия, - заговаривает он.
Паренек едва заметно собирается, будто ждет, что вслед за вопросом и в него полетит выстрел, но голос у него остается спокойным.
- Да.
- Не делай так больше.
- Так было лучше.
- Не спорь со мной.
Со нравится, что он спорит.
- Да, сэр.
- Как Джин ранили?
Паренек колеблется секунду, но отвечает:
- Она спасла мне жизнь.
- Это похоже на нее.
- Да, похоже.
Что-то в нем смягчается - это нравится Со еще больше. Возможно, кроме альянсовской машины в нем осталось что-то и от живого человека.
- Твой акцент настоящий? - спрашивает он и наконец-то прячет бластер, когда паренек кивает. - Откуда он?
- С Феста.
- Расскажи мне про Фест.
Андор, наконец-то вспоминает его имя Со. Его зовут Андор.
Хелю больно, но боль значит, что он жив. Он любит быть живым. Уроки Со часто слишком строгие, но они всегда в итоге окупаются, оказываются нужны, часто даже спасают жизнь.
От этого он тоже не отмахивается, а запоминает раз и навсегда. А потому сначала он занимается раной Джин, не обращая внимания на собственное плечо.
- Я все равно рад, что ты снова здесь, - осторожно улыбается Хель. - Без тебя было не так. В моих операциях, ты больше не будешь в отступающих. Не потому, что... Просто не хочу отпускать тебя далеко от себя.
Отредактировано Cassian Andor (07-10-2017 22:12:21)
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
А нравы здесь ничуть не изменились. Джин отмечает это мимоходом, только морщится, когда плечо Хеля расцвечивает кровь.
Ей не очень по душе такие методы воспитания, но она не говорит ни слова против. Видимо, Со по-прежнему относится к ней, по-прежнему за ней присматривает, но она прекрасно знает, что дядюшка Со умеет быть строгим и с ней. Не потому, что он жесток, а потому, что просто сильно переживает.
Джин знает это и всегда держит в голове.
Это, по правде говоря, немного осложняло жизнь потом, когда она стала старше, когда поняла, что общаться с другими надо очень дозировано и осторожно.
Она злится, конечно, на правую руку Со — но вовсе не желала ему смерти, даже… даже.
И теперь она совершенно точно не желает смерти Хелю — он ей очень нравится, — но она не говорит ни слова, молча кивает и осторожно цепляет Найхеля за здоровую руку.
В конце концов, она уже не маленькая девочка, а Со — не ее отец. Может и посмотреть на мальчика иначе, чем на партнера по операции.
Куртку Кассиана, которую Со бросает на какой-то стол рядом, она забирает с собой. Понадобится — придет за ней. Благо, знает, где она живет.
Не заблудится.
— Надеюсь, это в тебе говорит ностальгия, а не неожиданная любовь к боли, — Джин тихо смеется, качая головой, и поднимает голову, глядя на Хеля. Потянувшись, осторожно стирает с его щеки каплю крови, немного виновато отводит взгляд. Сразу же, впрочем, поднимая его обратно. Она ведь уже взрослая девочка, да? — Со ничуть не изменился за эти три года. А ты… изменился. Очень.
Немного морщится, глянув на перевязанную руку, и осторожно ее поднимает — больно, но терпимо. Быстро пройдет. Тянет в сторону рубашку Хеля и недовольно сжимает губы, глядя на него почти с упреком: она могла бы и подождать, честное слово.
— Я тоже, — тихо говорит, вздохнув, и поднимается, чтобы усадить Хеля на свое место и заняться его раной, — не хочу отходить далеко. Я… я хорошо тебя помню. И… скучала.
- Без любви к боли в партизанах делать нечего, так что тут нет ничего неожиданного. Это любовь не к боли. Это ты.
Со изменился, и очень. Просто когда Джен вернулась, он изменился еще раз - и таким он нравится Хелю чуть больше. Он не говорит об этом вслух. Не потому, что боится. Просто язык не поворачивается оценивать вот так их лидера, человека, лично и почти в одиночку начавшего когда-то заведомо проигрышную войну, и все еще ее не проигравшего.
Он садится на место Джен, стараясь не показывать, что ему хоть сколько-то больно. Боль все равно ничего не меняет и те, кто открыто ее демонстрируют если только, конечно, они не умирают на самом деле, не вызывают среди партизан ничего, кроме насмешек. Хель смотрит на свою старую знакомую. Или, может, приятельницу. Может, даже подругу. Она тогда была маленькой, но и Хель угодил в войну очень юным, разница у них была не такой уж и большой, потому он не просто возился с ней или учил чему-то, как другие, но и иногда просто болтал.
Она выросла; теперь он видит в ней то, что Со с его прозорливостью видел раньше всех, за что застрелил свою правую руку в назидание остальным. Из детского в ней остались только пухлые губы, которые она забавно и недовольно иногда сжимает. Движения у Джен легкие, невесомые, сама она жива и снова здесь. Хель ничего не знает о том, как она провела эти три года - знает только, что драться она выучилась здорово - но у него в голове она еще лучше, чем была. Она важна для Со, и ее ценность в глазах того Хель принимает также, как принимает все взгляды и мнения Со: как единственно возможную истину, которую нельзя подвергать сомнениям. Когда она наклоняется, занимаясь его плечом, Хелю хочется ее поцеловать в эти ее пухлые губы. Он вспоминает о правой руке Со и не делает этого, только улыбается и улыбается, и никак не может остановиться.
Возможно, это в нем говорит потеря крови. Конечно, он терял куда больше и без таких последствий, но чем-то же нужно объяснить себе то, как впервые за долгое время не каждую минуту жизни Хель думает об Империи и о том, как они отщипнут от нее еще один кусок. Возможно, с Джен вернулся и кусочек его растоптанной войной юности. Но если она не будет мешать в деле - то почему бы и нет?
- Ты на своем старом месте?
Он скорее говорит, чем спрашивает, потому что ну правда, где же еще быть Джен. Место у нее было отличное, но за три года его так никто и не занял. Умирали старые, приходили новые, не знали, почему так, а все же не занимали его.
- Давай я провожу тебя? Хотя бы теперь буду точно знать, что ты в порядке.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
От таких слов Джин краснеет — а этого, между прочим, давненько с ней не случалось. Не то что бы прям совсем давно, но обычно она старается прятать подобные эмоции — смущение или стыд, — но не сейчас. Сейчас она смотрит на Хеля во все глаза, ловит его взгляд, и очень-очень жалеет, что он не делает того, что, кажется, хотел бы. Или ей просто показалось — но все равно жаль.
Она и правда его помнит. Многих не помнит, а вот его — да. Потому что, конечно, все относятся к приемышу командира с теплом — ну или со спокойным безразличием, — но это все равно все не то. Потому что тогда Хель становится для нее тем же, кем становится Кассиан, когда она попадает в Альянс.
Или тогда уж Кассиан становится тем же, кем был ей Хель?..
— Терпеть не могу боль. Хуже боли — только полное ее отсутствие, но это просто значит, что ты мертв, — все же говорит она, надеясь, что лицо цветом не напоминает знак Альянса. — А в остальном… не знаю. Но я, наверное, какой-то неправильный партизан.
Это сложный вопрос, и Джин совсем не хочет над ним задумываться, не сейчас. Тем более — зачем? Когда все равно всем понятно, что Кассиану нет до нее никакого дела. И вообще.
И Джин тоже нет до него никакого дела. Вот честное слово.
Поэтому она неловко завязывает рубашку, чтобы прикрыться — ее оказалось проще разрезать, чтобы отодрать от корки подсохшей раны, и добраться до самой кожи, и как-то запоздало Джин понимает, что надо было завязать ее раньше. Правда, тогда, наверное, Хель бы не смотрел на нее такими глазами — а такие глаза, что уж скрывать, Джин очень нравятся.
— А где еще, — пожимает плечами, болезненно кривится, мысленно сетуя на собственную рассеянность, и затягивает повязку плотно, но не пережимая руку. — Проводи.
Наклоняется ближе, чтобы удостоверится, что затянула повязку правильно, и теплым дыханием касается его плеча.
Она не очень сильна во всех этих женских штучках — но, может быть, хоть немного получается?
Хель вовсе не уверен, что сейчас не ломает то, что пытался донести до них Со, которого, впрочем, не видно, как и Андора, так что объяснить все еще раз, подоходчивее, тот все равно не может. Со хотел, что все знали о том, что Джен особенная и что так, по-особенному, к ней и стоит относиться. Партизаны теперь не те, что три года назад. Теперь они не знают особых отношений, они у них просто или есть, или их нет. Потому с таким трудом ввинчивается в их компанию Кассиан Андор - они все не уверены, могут ли общаться с ним, как с остальными, не уверены, сможет ли он общаться с ними также, или будет реагировать как-то иначе, непонятно им - кто там их разберет в этом их Альянсе. Но с Андором разобраться проще - его всего лишь нужно обстучать со всех сторон и посмотреть, примет ли он нужную форму, поведет ли себя правильно. Пока что ему это удается - иногда он ходит, раскрашенный партизанскими синяками, но все равно ему удается.
С Джен сложнее. Сначала ее принимают, потом оказывается, что Со хотел чего-то иного - и вокруг нее сгущается пустота. А теперь Хель идет с ней рядом, на глазах у всех, хотя все понимают, что если по возвращении на нем не было ни царапины, а теперь перебинтовано плечо, то это не просто так - это из-за Джен и того, что ждет от них Со Геррера.
Это сложно. Хель не уверен, что и сам понимает до конца, а все равно идет с ней вместе под взглядами ребят, идет, когда эти взгляды остаются далеко позади, и глохнут звуки среди пыльных камней. Он и потом, когда они уже пришли, все не уходит, а стоит, думая о том, как все было раньше, о Джен прежде и о том, какой она стала теперь, об ее дыхании у него на коже, о ее губах. Вдруг он думает о том, что у них останутся одинаковые шрамы. Сувенир на память о том, как они снова встретились, который останется с ними на всю жизнь. Напоминание о том, как из-за неправильных решений Хеля может пострадать кто-то другой, и что жертва эта не гарантирует ему безопасности.
Он уже собирается уйти, но, проверяя напоследок повязку на Джен, вдруг наклоняется - она не вытянулась, так и осталась низкой - и целует ее, вжимая в камень, вжимаясь в нее. Он задерживает дыхание, будто ныряет с обрыва в неизвестном месте, не зная наверняка, глубоко тут или он сломает шею на мелководье. Думает о том, что теперь Со Геррера убьет его. Вспоминает, что Джен выросла, теперь она в состоянии убить его самостоятельно, если ей что-то не понравится.
Если ей не понравится.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Джин тоже видит эти взгляды, чувствует их, но вовсе не собирается сжиматься, ускорять шаг или как-то еще попытаться стать незаметной. Вот еще. Наоборот — выпрямляется только больше, только ближе держится к Хелю и осторожно, даже немного робко сжимает его руку. Только робость эта вызвана совсем не тем, что на них смотрят. Глупости.
Просто ей будет грустно, если ему это не понравится. Она этого немного боится — и потому лишь касается его так осторожно.
Но он не отдергивает руку, и это радует.
Джин не может поймать, отследить этот момент, когда сожаление о Кассиане так резко переключается на чувства к Хелю, но и не хочет даже этим заниматься. Зачем бы?
Она только оставляет себе его куртку — несет ее в свободной руке, — и все.
Все равно куртка оказывается брошена где-то на полу, когда Хель вжимает ее в каменную стену и целует.
Она тоже смотрит на него долго и чего-то ждет. Хель стоит в «проеме», не зайдя в этот закуток, не выйдя, и эта неопределенность немного нервирует. Волнует. Но в волнении этом есть нечто… приятное. Даже притягательное.
А когда он, закончив проверять повязку, целует ее, это волнение отступает.
О чем волноваться, когда теперь все прозрачно и ясно?
И Джин осторожно, чтобы не задеть рану, обнимает его здоровой рукой за шею, неловко отвечает на поцелуй. Сначала — просто позволяет целовать себя; потом — пытается отвечать. Это не слишком-то просто, ужасно неловко и немного страшно — а вдруг ему не понравится, что она совсем не умеет? — но все равно хорошо.
Приходится немного привстать на носочки, чтобы было удобнее, но это ничуть не мешает. Совсем наоборот.
Когда поцелуй прерывается, Джин прижимается лбом к здоровому плечу Хеля, кончиками пальцев легонько касается его шеи и чудовищно горячо краснеет — румянец добирается даже до ключиц. И дальше, но этого не видно под остатками рубашки.
— Если, — тихо, переводя дыхание, говорит она, — ты останешься, то теперь я точно буду знать, что ты в порядке. Ты… останешься?
Со точно убьет его - но только Хелю все равно.
- Останусь, - обещает он, - я останусь с тобой, я буду с тобой, и с нами обоими все будет в порядке, я обещаю, Джен.
Он не может давать таких обещаний, но сейчас они ощущаются правдой, потому - почему бы, собственно, и нет?
Хель снова целует ее, на этот раз коротко, потом тянет к постели. Садится сам, усаживает ее на колени лицом к себе, пытается распутать узел на ее рубашке. Тот несложный, Джен завязывала его торопливо, но только пальцы у него почему-то путаются, не могут разобраться с ним сразу. Может, потому, что он отвлекается: теперь, когда они на одной высоте, он целует ее в губы, в шею, чуть наклонив голову, целует в кулон, который она носит с детства. Потом рубашка все же поддается, и Хель спускается ниже, и ниже, и ниже.
Хель на стороне справедливости, а не закона, уже много лет. Он стал партизаном намного раньше, чем стал мужчиной. Он убивает, взрывает, разрушает. И все же только теперь он чувствует, что делает что-то, что не должен бы. Нарушает правила, возможно, даже закон. От этого в крови бурлит страх и странное, опасное и веселое возбуждение от того, что он все еще жив. Что они оба живы и оба здесь.
Он заводит руки ей за спину, гладит ее лопатки, кожа на них натянута так, что, кажется, вот-вот лопнет, но не лопает, потому что Джен куда крепче и сильнее, чем выглядит и кажется. Хель отстраняет ее, когда ему нужно больше места, чтобы поцеловать ее куда-то, куда он не мог дотянуться прежде. Притягивает ее, когда хочет почувствовать кожей, какая у нее горячая кровь. Не отпускает ее. И, хотя хочет сказать и объяснить ей многое, бормочет только ее имя, заменившее на время Хелю все остальные слова, что есть на свете. Джен для него и жизнь, и смерть, и война, и мир, и одиночество, и надежда.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Для Джин это все впервые. Почти впервые, но об этом почти она старается не вспоминать - никогда. Особенно сейчас - потому что совсем не к месту то чувство омерзения, отвращения, которое она испытывает.
Она даже не помнит, как его звали. Помнит, что у него очень ловкие руки и он знает множество фокусов с монетками - да и только. Все остальное она не хочет помнить.
И вспоминать - тоже.
Поэтому крепче прижимается к Хелю, зарывается пальцами в его волосы, когда они оказываются на одном уровне, и старается не отставать.
Для неё это почти впервые, и Джин страшно боится сделать что-то неправильно, пусть при этом где-то внутри есть совершенная уверенность в том, что все будет хорошо.
Они сейчас на одном уровне, а Джин может даже привстать на коленях и тогда она окажется выше, и в этом тоже есть что-то... приятное. Волнующее.
Все происходящее вообще приятно и волнующе, а ещё изрядно смущает: Джин знает, что краснеют у неё сейчас даже плечи. И не только.
Постель не мягкая, скорее жёсткая, но до этого нет никакого дела; куда важнее то, что руки у Хеля чуткие, пусть и шершавые и мозолистые, и оказываются они, кажется, везде. И Джин старается за ним успевать - гладить, касаться, отвечать на поцелуи поцелуями, - и все остальное.
Ей нравится, что можно прижаться теснее, потянуть прочь рубашку - только мешает - и провести ногтями по шее, не царапая, но касаясь едва-едва; можно поцеловать в шею, плечо; можно осторожно надавить, заставляя лечь, и нависнуть сверху - и тогда почему-то целоваться особенное приятно и хорошо.
Для неё это все внове - и она нетерпеливо тянется за каждым движением, ловит каждое прикосновение и спешит повторить.
Плечо отзывается глухой болью, но Джин не обращает внимания: если ничего не болит, то ты попросту мертв, скорее всего.
А она сейчас живет - живет, как никогда прежде.
Послушный Джен - да и своему желанию тоже - Хель ложится. Слишком резко и быстро, плечо со свежим хранением его за это не благодарит. Правильно: им некуда и незачем спешить. Операция была успешной, они оба почти целы, оба рады друг дружке и заслужили, конечно же, немного удовольствия. Ему уже не так удобно целовать ее, как и держать руки слишком высоко. И Хель спускается ниже, приподняв Джен, он стягивает, насколько позволяет ее поза, с нее штаны. Теперь под его руками - ее ягодицы, бедра, лобок; он кладет руку между ног Джен и гладит клитор, приподнимается и целует ей живот. Ее кожа кажется горячей, как огонь. Возможно, Джен и есть огонь, который принял на яремя форму женщины.
Хель снова ложится на спину, высвобождается из остатков одежды. Джен двигается так, будто не уверена, что с ним стоит оставаться - неуверенно, почти робко. Но сам Хель не сомневается в том, чего хочет, как и его тело, как и его пенис, чуть ли не прижимающийся к животу. Он тянет Джен вниз, но почти сразу останавливается. Плечо напоминает - она может делать только то, что хочет. Там, где у Хеля верность, Со позволил Джен оставить кусочек свободы. И эту свободу Хель тоже хочет, все-таки хочет, и потому сжимает бедра Джен, сдвигает ее повыше, а потом снова чуть отстраняет, так, что она скользит по всей длине - но пока что и только.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Технически - все это происходит с ней не впервые. Только технически.
Потому что об этом "технически" она очень не хочет вспоминать, старается не думать, но получается скверно. Паника не накатывает, нет поглощающего страха - его и тогда не было, - только омерзение.
Но ведь здесь - рядом - Хель, это его руки сжимают ее бёдра, от его пальцев наверняка останутся наутро следы. Это Хель. С ним - хорошо.
Джин старается думать об этом, а не о прошлом. Техническое - это не так уж важно. Оно было давно.
Хель направляет ее, и Джин опускается до конца, прикусывает губу и на мгновение жмурится. Не боль, но немного неприятные ощущения есть.
Они, впрочем, скоро проходят - или не проходят, а она попросту перестаёт их замечать, это не так важно.
Важно, что Хель сжимает ее бёдра, что дышат они оба совсем не ровно, что, кажется, ему нравятся ее поцелуи.
Она опирается двумя руками о постель за его спиной, но левая рука отдаётся резкой вспышкой боли: забылась. Зря. Отклоняется назад, пережидая, пока пройдёт, и двигается едва-едва, скорее покачивается; словно на волнах прежде бушующего, теперь успокаивающегося моря.
Все эти ощущения ей незнакомы, они совсем вновинку. Но ей нравится - это Джин чувствует совершенно точно.
Наклоняется, опираясь здоровой рукой, целует Хеля.
Целоваться, наверное, ей нравится больше всего.
Она жмурится, неловко двинувшись, что рука снова отдаётся болью, и тихо смеётся, утыкается носом ему в шею. Прихватывает кожу зубами легонько, прежде чем признаться:
- Ужасно... неловко, - она краснеет, тяжело дышит и совсем не хочет останавливаться. Но приходится, чтобы выпрямится - так, может быть, будет удобнее?
Тихонько всхлипывает, приподнявшими и опустившись, и смотрит на Хеля из-под ресниц; прогибает спину, вжимается, чтобы принять больше.
- Иди ко мне, - просит.
И когда старшие товарищи впервые отвели Хеля к продажным женщинам Джеды - продажные женщины Джеды ему нравятся с первого взгляда и навсегда, нравится их худоба, их полнота, их мягкая кожа и тонкая сеть растяжек на теле, которую не сразу и заметишь, их ласковые чуть усталые голоса и томные чуть печальные взгляды, то, как они преимущественно разделяют взгляды партизан, и то как из-за этого иногда остаются с ними подольше за просто так - и потом, когда он ходил к ним уже сам, все было одновременно так и не так. Ему было хорошо, как хорошо и теперь.
Но прежде он, хоть и был сверху, всегда понимал, насколько меньше он знает и умеет. Теперь же осторожные движения Джен, ее слова, ее смех, румянец на ее лице - все совершенно не вяжется с тем, как она сидела на нем верхом и как решала, как им быть дальше. Но только от этого она почему-то еще сильнее нравится Хелю, от этого он еще крепче хочет держать ее и не отпускать. Да что там - он почти благодарен Со за урок. Потому что как иначе они оказались бы здесь и сейчас?
Хель знает, что делать. Он снова кладет руки ей на бедра, собираясь помочь ей с силой и темпом. Но Джен зовет, и вот уже руки - по крайней мере одна, здоровая - нужны ему для опоры. Хель осторожно, чтобы не сбросить, не сдвинуть даже Джен, привстает и подается вперед. Целует ее в ключицу, задрав голову, тянется и дальше, выше.
Убедившись, что сидит достаточно ровно, Хель обнимает Джен, прижимая и - иногда - вдавливая ее в себя. Он двигается не так быстро, как мог бы: времени у них достаточно; к тому же, он подольше не хочет выпускать ее из объятий. Он чувствует, как под ее кожей бежит горячая, как у него, кровь, как у нее на груди выступает соленый, как и у него, пот, как внутри у него растет что-то, какое-то чувство, странная смесь противоположных друг другу эмоций - как, возможно, и у нее.
Скоро Хель, неспособный опираться всему этому, ускоряется, движения его становятся быстрее, сильнее - и он следит только за тем, чтобы Джин не отставала, чтобы и она тоже получала свое.
Отредактировано Cassian Andor (18-10-2017 12:53:27)
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
До этого в ее жизни не было мужчины - в этом смысле. Только тот помощник Со - и все, и Джин сомневалась бы во всем, что делает, но на это нет ни сил, ни делания.
Силы и желания есть на другое - например, прижаться теснее к Хелю, обнять его крепче за шею - насколько позволяет рука - и двигаться так, чтобы ему было хорошо. Чтобы им было хорошо.
Джин, кажется, даже улавливает этот темп, особенно когда Хель крепко сжимает ее бёдра, направляя и насаживая, и все, что ей надо - это не отставать.
Это хорошо, пусть даже иногда мелькают не самые приятные, немного даже болезненные ощущения. Хель нежен - и это вроде бы неожиданно, а вроде бы и нет. Джин немножко сказать точно, насколько этом соответствует ее ожиданиям - ведь этого она даже не предполагала.
Но ей нравится развитие событий. Определённо.
Нравится, как он целует ее, что к вечеру и на несколько дней обязательно останутся мелкие синяки от пальцев - у Джин тонкая кожа, расцвечивается она без особых усилий, - и эти метки не будут ни унизительны, ни неприятны.
Наоборот, и это понять тоже неожиданно, ей нравится мысль о принадлежности.
Не полной, ничего, наверное, особо не значащей, но такой приятной.
Джин подаётся Хелю навстречу, гладит его волосы, грудью вжимается в грудь; а иногда приподнимается, выгибаясь, и тогда тихо, на выдохе прерывисто стонет, немного даже недовольно, хотя это смешно - пропадает ощущение наполненности, острой близости.
Целует острые скулы, обветренные губы, прихватывает зубами кожу на шее и совсем не стесняется оставить о себе заметное напоминание.
Хель держит ее, можно не бояться потерять равновесие, и Джин, помедлив, опускает руку ниже, касается себя - от этого безумно стыдно и неловко, но ведь так можно - если так только приятнее?
- Хель, - зовёт, просит; не хватает слов, даже мысли в голове не складываются во что-то связное, но сейчас это и не нужно. Сейчас, кажется, Джин чувствует его всего - ток крови, сбитое дыхание, бешено стучащее сердце - потому что у неё все совершенно так же, потому что кажется, что сейчас они оба - совершенные отражения друг друга. - Хель!..
Зовёт, просит, и в одном имени сливается все, о чем можно было просить, говорить, думать; все, что единственное сейчас важно и нужно, необходимо.
И Джин совсем не уверена, что однажды сумеет сказать это иначе.
Она произносит его имя так, будто это не имя, а просьба, мольба - Хелю, привыкшему слышать в основном команды, странно, но только чуть-чуть - потому что в первую очередь ему хорошо.
Джен помогает себе, не сбивается с темпа, целует ее. Хель хотел бы, чтобы это никогда не заканчивалось, ему их близость сейчас важнее и войны, и Со, и проклятой империи - тем важнее, что он точно знает, насколько она хрупка, насколько на самом деле недолговечная.
Он первым обрывает ее, , кончает, потом выдыхает - на него вдруг наваливается приятная усталось и какое-то огромное - что это? - кажется, счастье. Может, какое-то отдаленно похожее чувство - Хель не знает наверняка, у него не очень богатый опыт с положительными эмоциями.
Хель падает на спину, утягивает за собой и Джен - пока что он вовсе не хочет отпускать ее. Он укрывает их обоих, потом притягивает Джен к себе, следя за тем, чтобы ее повязка не сбилась и не вдавливалась в постель.
Потом тихо смеется, хотя смешного тут ничего нет:
- Со убьет меня. Но мне все равно.
Он опускает руки ниже, останавливает ладонь на животе Джен, гладит ее нежную белую кожу, не тронутую солнцем Джедды, лежит так, долго - и мог бы еще дольше, но только это место - только ее, и другим тут делать нечего, а потому оставаться на всю ночь ему никак нельзя.
Но он и остается, не заметив, уснув, и только когда Хель просыпается по привычке рано, еще до предрассветных сизоватых сумерек, он понимает, что натворил, вспоминает, что сделал - но ему все еще не страшно.
Ему все еще все равно.
И все же уходит Хель до того, как Джен могла бы проснуться.
Отредактировано Cassian Andor (24-10-2017 01:18:44)
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
— Не убьет, — Джин улыбается — светло и почти счастливо, совершенно забыв обо всем мире хотя бы сейчас, хотя бы ненадолго, — прижимается к Хелю и подставляется под его руку. — Я, кажется, в тебя влюбилась.
Она немного молчит, приподнимается на локте и целует его снова.
— И это, наверное, не очень хорошо. Но мне нравится.
Потому что ей всего шестнадцать лет — и она хочет быть влюбленной, хочет быть счастливой, хочет думать о том, а как она сейчас выглядит в глазах теперь уже любовника; хочет думать, что ему нравится то, что он видит.
Она совсем не хочет думать про войну, про остальных людей и ксеносов, которые здесь есть; не хочет — и не думает.
Опять целует его, трется носом о шею и думает, что завтра с утра надо первым делом сходить в душ. Лучше бы сейчас, но не хочется.
С этим она и засыпает — с тем, что ей хорошо, что все тело сладко ноет, а под боком горячий и живой Хель.
Утро приходит ожидаемо — она чувствует, когда Хель поднимается и уходит, жалобно скулит во сне и сильнее кутается в одеяло. Было так горячо и хорошо — а теперь холодно, ей совсем не нравится.
Но Хель уходит — значит, уже утро.
Она окончательно просыпается через четверть часа, потягивается до невозможности сладко и довольно, и идет в душ — ну или как назвать эту стремную конструкцию, которая здесь отвечает за чистоту.
А совсем утром она чувствует себя до невозможности же прекрасно, и даже легкая боль — можно, конечно, закинуться колесами, но зачем, если это приятное напоминание? — не раздражает. Наоборот.
Теперь, наверное, обходить ее станут даже не за один круг, а за все десять, но это ерунда.
Ерунда.
Джин кутается в куртку Кассиана, подвернув рукава, довольно щурится, поймав случайно его взгляд, и отворачивается к Хелю.
С дядей Со она поговорит немного позже.
Он замечает свою куртку сразу же и долго смотрит на Джин. Она выглядит так, будто она в порядке, и не скажешь, что в нее вчера стреляли. Этот Хель, к сожалению, тоже, и он все рядом, все не отходит от нее, не отлипает, только иногда осматривается как-то чуть воровато. Кассиан не знает, кого тот ищет, а скоро решает, что это вряд ли настолько важно, чтобы так и пялиться на них двоих. Он тупит взгляд и постепенно возвращается к завтраку, снова поддерживая разговор. Это хороший разговор, еще вчера с ним так никто не говорил. Разговор не про Альянс и его планы, не про его выучку - просто ниочемный разговор за едой. Это хороший знак.
Кассиан знает, что это, конечно же, связано с Со Геррерой. Они вчера долго говорили, и хотя говорил больше Со, когда выпадало говорить Кассиану, он знал, что его слушают. Все это было каким-то неправильным. Со Герреру считали опасным радикалом, но он выглядел скорее разумным человеком, который видит ситуацию ровно такой, какой она есть на самом деле. В нем не было ничего безумного, ничего безрассудного, ничего вредного - зато проглядывалось что-то героическое. Этот человек лишался части тел, людей, жизнь - но было такое чувство, что он лишался их не потому, что терял, а потому, что засовывал в глотку Империи. И был готов продолжать это до тех пор, пока она не подавится.
Империя это определенно замечала, ей это совершенно точно не нравилось. Кассиан знал это, как знал и то, что из-за своей осторожности Альянс часто выглядит почти декоративным, так, чтобы Империи можно было кивать на него: смотрите, мол, против нас ведется борьба, а мы все еще не уничтожили планеты заговорщиков - и что это говорит о них, а что о нас?
И то, как звучал Со... Кассиан и когда был маленьким, уже тогда понимал, что в одиночку не выигрывают войны, в одиночку не переламывают ситуации, что эта конкретная война будет долгой, что он один из многих, кто отдаст все, что у него есть, но, вполне вероятно, даже не увидит победу - и это единственный нормальный ход вещей, потому что только так, вместе, и одерживают победы. А когда с ним говорил Со - и когда Со говорил о нем - ему вдруг начинало казаться, что и он - он один - все может изменить, что он важен, весь и полностью, а не как отдельная функция. Это было приятное чувство, оно нравилось Кассиану.
Оно и сейчас ему нравится.
Хотя он вовсе не собирается этого делать, каким-то образом его взгляд останавливается на Джин довольно часто. Но подходит к ней он только когда этот Хель - наконец-то - оставляет ее в покое, и она остается одна.
- Я сказал вчера Со, - говорит Кассиан, - что ты спасла мне жизнь. Так что какое-то время я буду приходить справляться о том, как ты. Так вот: как ты?
В его голосе куда меньше эмоций, чем могло бы быть. Он приглушает их сознательно, не уверенный в том, как будет звучать с ними - их слишком много, настолько много, что он не отлавливает их все, что не понимает причин некоторых из них.
Так не должно быть.
- Если нас больше нельзя ставить вместе при делении группы, скорее всего, нас просто не будут брать на одни и те же задания - это всем все упростит. Так что видеться мы, наверное, будем реже.
"Еще реже," - хочет он сказать, но не говорит. Лиана не была дурой, а от Джин он ждет не меньше - она наверняка все понимает и так
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
— О, — говорит Джин, склонив голову к плечу, и округляет рот — почему бы и не покривляться, если можно? — Спасибо, что предупредил. Постараюсь не сваливать, если вдруг увижу тебя, идущим в мою сторону.
В голосе ее сплошная серьезность, ни одного намека на шутку. Ведь она и не шутит. Действительно — спасибо за предупреждение. А то вдруг бы она и в самом деле соберется свалить, увидев его? Мало ли, зачем он идет с таким решительным выражением лица.
Ну, вдруг она ему мешает, стоит у него на пути?
— Как видишь, я в порядке. Это, — она без стеснения показывает пальцем на засос, наполовину скрытый рубашкой, — явно не боевое ранение, так что можешь не беспокоиться. Ты, — она окидывает его нарочито внимательным, изучающим взглядом, — кажется, тоже в порядке. Значит — на этом первую из нескольких встреч можно закончить?
Кассиан глушит эмоции — Джин это видит, чувствует; ей, в конце концов, есть, с чем сравнить. Он глушит эмоции — и она чувствует себя вправе обидеться.
Не только на это. На все вообще.
Потому что, — неожиданно мелькает у нее в голове, — она пыталась встать на его место. Пыталась понять, чем для него окажется открытие о её настоящем имени.
А он, кажется, даже и не пытался.
Поэтому Джин обижается, и выжидательно смотрит — ну? Это всё или еще что-то хочешь сказать?
- Да. Это явно не боевое ранение.
Голос у него ровный. Кассиан смотрит внимательно, хотя смотреть не на что - он и так понимает, что видит. Но не понимает, что это значит - для операции, для дальнейших планов. Для них.
Джин выглядит так, будто она дома. Возможно, так оно и есть на самом деле. Она ведь росла здесь, она была здесь - была не Лианой, придуманной, ненастоящей девочкой, а собой, настоящей. Той, которую Кассиан совсем не знает, но которой должен доверять, с которой должен работать.
Можно постараться изучить ее, узнать заново. Но им не стоит теперь быть вместе, она не горит желанием часто видеться - и, вообще-то, так будет лучше для них обоих - у нее теперь есть Хель. Как он повлияет на все, что они должны сделать? Она хочет использовать его? Она вообще хочет убивать Со?
Этого Кассиан не знает. Он знает только то, что среди партизан ей хорошо и ей нравится засос, метка, знак того, что она принадлежит этому месту и, возможно, Хелю.
Он видит, что Джин ждет, и, по правде, хочет сказать многое - не уверен, правда, в том, что именно. Вместо этого Кассиан молчит, пытается понять, просчитать, решить - но все это неожиданно сложно, потому что в расчеты примешивается вчерашний день, и еще разговор с Со, и то, как они бежали по кривым улочкам, держась за руки, и этот засос, и тот день, еще на Базе, когда она сказала, что она не Лиана, и еще все, что было раньше. А всего этого не должно быть, всему этому нет никакого места в задании.
- Нет. Да, - тут же исправляется Кассиан.
Он собирается уходить, но, начав движение, останавливается:
- Если тебе что-то будет нужно - найди меня.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Она может съязвить что-нибудь на тему его наблюдательности — о, ты и правда заметил, быть того не может! — но вместо этого только молчит. Молчит, кивает и дергает плечом:
— Найду.
И ведь найдет — когда он ей понадобится.
Джин не может представить такого развития событий, и это смешно, потому что больше всего ей сейчас, возможно, хочется пойти за ним следом, потом взять за руку и сказать что-нибудь вроде «О, смотри-ка, нашла».
И она даже думает, что может быть — только может быть! — ей бы хотелось, чтобы метка на её шее принадлежала не Найхелю.
Но, разумеется, только может быть.
Поддергивает рукав куртки, отворачивается и подтягивает к груди ногу, возвращается к завтраку. Кафф даже не самый паршивый — вполне ничего.
Для нее даже не стоит вопроса — убить Со или нет.
Ей страшно признавать, что единственным аргументом, который действительно перевешивает все возможные за не-убийство, заключается в том, что она хочет вернуть все как было. В том числе — вернуть доверие Кассиана. И его самого.
Она понимает другие объективные причины, но почему-то эта одна, субъективная, перевешивает все.
Так проходит неделя — и понемногу все стирается. Границы становятся… размытее, пусть даже Джин и не может точно сказать, что это за границы и откуда они взялись. Хель — всё ещё рядом, всё ещё остро; за эту неделю он даже один раз остается на ночь в этом закутке у Джин, и ей странно — как так, почему так хорошо, когда просыпаешься, а под ладонью бьется чье-то сердце? Почему это так важно?
И почему грустно, почему странно — не то? Не того?
Выбивается из привычной схемы, не укладывается в расчеты, и Джин закрывает на них глаза.
Только кажется, что неделя — это совсем немного. Каждый прожитый день кажется чудом, ведь каждый день кто-то не возвращается.
Когда подходит к концу четвертая, Джин вылавливает где-то Кассиана — она ведь обещала, да? А она привыкла держать свои обещания, — и сначала минуту или около того молчит, просто глядя ему в глаза.
— Может быть, пора?
Два дня назад не-возвращается Хель.
И будто бы кто-то спускает крючок.
[icon]http://sa.uploads.ru/bRPJw.gif[/icon]Джин не приходит, не находит его, Кассиан сначала думает об этом какое-то время - что ж, он сам отстранялся, так лучше для задания, это вообще неважно - и почему-то это его задевает. Потом думать перестает и наконец-то берется за работу.
Его теперь часто зовут с собой на миссии, а иногда зовут просто сказать свое мнение о плане. С тем, как его все больше принимают, он начинает меняться. Кассиан бросает стричь волосы, как и многие здесь, просто сворачивает те, когда они становятся слишком длинными и начинают мешать. Его одежда деталь за деталью меняется на такую же, как у остальных. Она хуже, почти всегда поношенная, часто с неотстирывающимися пятнами, но в ней удобно и она не выделяет его.
Иногда с ним говорит Со Геррера, и почти всегда после разговоров его пускают еще дальше. Словно Со постепенно приближает его к себе. Так, скорее всего, и есть: его люди преданы и сделают ради цели все, что угодно, но знаний у них часто не хватает, живут они слишком мало, чтобы успеть набраться опыта.
Жизнь Кассиана одновременно похожа и не похожа на то, как все было в Альянсе. Тут спокойнее. Несмотря на смерти, опасность, на жару - внутри партизан царит удивительный мир. Они едины - а Альянс, если бы не было Империи, развалился бы в несколько месяцев, и об этом знают все. В Альянсе у всех одна цель, но совершенно разные мнения о том, как этой цели достигать. Здесь же путь один на всех. И не особо важно, что путь этот проложил Со - важно, что с ним соглашаются.
Где-то к концу месяца он ловит себя на том, что ему это даже немного нравится. Он точно знает, что еще недавно испугался бы этой своей мысли - но не теперь. Джин все еще не находит его, она вернулась легко, так, будто и не уходила никогда. Она часто рядом с Хелем, которого, как Кассиан отмечает с некоторым удовольствием, Со, напротив, постепенно отдаляет от себя. Она выглядит вполне счастливой. Она дома - зачем ей разрушать это? Зачем ей убивать Со Герреру? Не факт даже, что она собиралась делать это с самого начала. Значит, ему нужно продумать все так, чтобы Джин отже не знала, не поняла, не успела предупредить. Если, конечно, будет, о чем предупреждать. В конце концов, тут он действительно борется против Империи, а не лавирует среди противоречивых мнений членов Совета, покупая им время, чтобы они и дальше могли спорить вместо того, чтобы что-то делать. Так Кассиан говорит себе, при этом довольно четко понимая, что на самом деле единственная причина, по которой у него еще нет плана и подобранного удачного момента, чтобы все закончить и вернуться, не разговаривает с ним и ходит с Хелем.
Но находит она его все-таки сама, первой. Заговаривает тоже первой, и то, что она говорит, не вписывается в то, что Кассиан обо всем этом думает и ждет от нее.
- Тебе ведь хорошо здесь, - он непонимающе хмурится. - Ты все еще хочешь? Все еще со мной?
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Может быть, сказывается то, что она к своим шестнадцати успела побывать много где - среди имперцев, пусть и совсем в детстве, среди повстанцев Со, где ее научили почти всему, что она знает, среди повстанцев Альянса... и теперь она снова здесь, рядом с Со, и она может сравнить. Может вспомнить, как оно было раньше, может увидеть, как оно есть сейчас; может понять, каким здесь становится Кассиан.
Это знакомо - Со умеет увлечь, умеет сделать так, что ты захочешь пойти следом; что поверишь - здесь вы действительно что-то делаете, вы едины, вы одни против всей Империи. Этого чувства общности нет в Альянсе - во всяком случае, такого крепкого.
А Джин умеет смотреть. Ей не приходится меняться, вернувшись сюда. Она вспоминает себя прежнюю, делает поправку на возраст и обидчивость и предстаёт не совсем такой, какой ее ожидали бы увидеть.
Будь она такой, какой ее могли бы представить, никто бы не поверил. Не бывает так, что ожидания плотностью совпадают с результатом - и Джин становится почти такой, какой должна бы быть, но только почти.
Кассиан меняется. Джин даже немного видит это - есть разница между тем, чтобы вживаться в чужую шкуру и сживаться с ней.
Здесь недостаточно думать, как повстанец Со. Надо быть им. И Кассиан, кажется, становится.
- Тебе здесь тоже хорошо, - Джин немного отстраняется, стряхивает с его плеча белого цвета известь, невозмутимо вздёргивает бровь. - Ты - со мной?
Она не хочет - конечно. Само собой разумеется, что она не хочет, что ей это не нравится, но. Но ее воспитал Со Геррера - а она умеет делать то, что сделали бы на ее месте учителя. Теперь - Джин знает это совершенно точно - Со не остановился бы. Если сделал шаг, то иди до конца. Кажется, примерно так можно сформулировать его стратегию на все случаи жизни.
Возможно, он мог бы даже ею гордиться, но лучше не надо - тогда, очевидно, это будет значить, что они не справились со своим заданием.
- Ты теперь близок к Со. Надо решить, через кого из нас подобраться. Тянем спички?
[icon]http://sa.uploads.ru/bRPJw.gif[/icon]Кассиан пожимает одним плечом. Ему везде хорошо - его учили растворяться и вливаться, привыкать и быть кем-то другим, и он был не худшим учеником. Главная хитрость в том, чтобы не притворяться, быть просто немного другой версией себя. Вторая главная хитрость - в том, чтобы не потеряться и помнить, кто ты на самом деле.
Он помнит, он вернется, хотя уже теперь знает, что будет - иногда, очень редко - но все же будет скучать. Ему действительно здесь хорошо. Неправильно, но хорошо.
Кассиан вдыхает, чувствуя, как он настоящий разворачивается в нем. Но думает он еще не о Со - что думать о Со, с ним уже все решено - а о Джин. Потому что вдруг понимает, что то, что справедливо для него, справедливо и для нее тоже. И, значит, может он все эти годы общался не с человеком, которого вообще нет и не было. А просто с немного другой версией Джин. И неизвестно, насколько та она отличается от себя настоящей, насколько эта она отличается от себя настоящей. Какая она вообще, когда настоящая?
Не хочет быть с ним, но не против, чтобы он был с ней. Это уже что-то.
- Через меня, конечно. Если у меня не получится, тебя не станут слишком сильно подозревать. Я обманул их тут, они поймут, что мог обмануть и тебя на Базе, так что ты не знала о моей настоящей цели. И тогда, если у меня не получится, ты дождешься удобного случая и завершишь миссию. Третьей попытки не будет - Со больше никогда не подпустит к себе никого из Альянса, потому тебе нельзя будет пробовать - а только делать.
Вокруг тихо, но Кассиан все равно не забывает прислушиваться, не говорит вслух о том, что они должны сделать. Он и правда близок к Со, но все еще не уверен, что тот ему доверяет. Не уверен, что тот доверяет хоть кому-то, кроме, возможно, Джин. Может, потому он и отослал ее когда-то подальше от себя, выкорчевал свое слабое место. Мудро с его стороны, но и глупо тоже - слабые места могут быть самой сильной твоей стороной, если знаешь, как их правильно использовать.
- Я думал, ты передумала и останешься с Хелем. Я...
Ему стоит сказать, что она хорошо умеет притворяться. Или что он зря сомневался в ней. Или что вдвоем у них больше шансов на успех.
- Я рад, что ошибся, - говорит вместо этого Кассиан. - Мне тебя не хватало.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
- Тогда нам нужен план, - Джин трёт кончик носа, сосредоточенно хмурится и скрещивает руки на груди. - Но это явно не здесь. Приходи ко мне - ты помнишь дорогу, - она не спрашивает, утверждает: разумеется, он помнит дорогу. Разве может быть иначе? Это же Кассиан. - Туда точно никто не сунется.
Закуток в коридоре - даже если и очень пустынном - точно не лучшее место для составления планов и заговоров. Другое дело - ее "комната", куда, как всем известно, хода нет почти никому. Конечно, зайти может любой - но никто почти не заходит. Последнее время там был только Хель, даже Геррера связывается с ней другими способами. Это нормально и привычно - и Джин, и всем остальным, даже тем, кто появился позже, чем она ушла; за то время, что они проводят здесь, к этому привыкают все.
И не будет ничего удивительного в том, что девчонка затащит к себе своего дружка, которого и привела. Она ведь девчонка - Джин хмыкает на свои размышления - ей просто необходимо в кого-нибудь пореветь и с кем-нибудь утешится смерти любовника.
- И это не будет странно, - добавляет она, ставя в уме галочку: по ней должно быть понятно, как сильно по ней ударила смерть Хеля. Никаких демонстративных рыданий, все тихо и отчаянно. А лучше - вообще без слез.
Джин осторожно касается руки Кассиана, проводит вверх до плеча и шеи, трогает косичку.
- Мне не с кем оставаться. Может, это и к лучшему, - совершенно точно к лучшему то, что ей не придётся убивать Хеля самой - и Кассиану не придётся тоже. Она бы смогла это сделать, смогла бы потом не возненавидеть себя - в этом она уверена совершенно - но вряд ли бы перенесла это легко. Убирает руку, пряча ее ща спину, и чуть улыбается. - Мне тоже тебя не хватало.
[icon]http://sa.uploads.ru/bRPJw.gif[/icon]Не с кем - и правда. Последние недели постоянно кто-то не возвращается, это происходит так часто, что их отсутствие не сразу замечаешь, не сразу придаешь ему значение. И Хель ведь тоже не вернулся. Надо посочувствовать, так принято. Но и в Альянсе смерти близких переживают тихо и на людях о них не говорят, что уж говорить о партизанах Со Герреры. К тому же, не вернувшийся Хель все упрощает. Иначе его приходилось бы учитывать. И, скорее всего, пришлось бы убить кому-то из них. А он, хоть и не нравился Кассиану, но не настолько, чтобы убивать.
Потому он только кивает и отступает от Джин. Потом ждет, недолго, пока не видит, как она идет к себе. Тогда он цепляет на лицо беспокойство и переживание, идет за ней, так, чтобы его видели. Смерть Хеля - отличное прикрытие для разговоров и планов. Это и правда не выглядит странным, в этом Джин права.
Но ощущается оно именно так.
С того первого дня Кассиан не был у Джин. Теперь ему удивительно и то, как тут тихо, и то, что у кого-то, кроме Со, здесь в принципе есть свое отдельное личное место. Сильно обжитым угол Джин не выглядит. Так, будто она в любую минуту готова была уходить. И, может, так оно и было. Кассиан решает, что правильно сделал, что не стал врать ей и пытаться провернуть все в одиночку.
- Хорошо бы нам выбраться из этого задания живыми, - он сразу приступает к делу, потому что привык к тому, что тут никогда не знаешь, когда все завертится, а потому начинать нужно с самого важного - а еще лучше, самым важным же и ограничиваться. - Это значит, что хорошо бы никому не знать, кто убил Со. Нужно застать его одного, и так, чтобы никто не знал, что рядом с Со кто-то был. Или так - или имитировать несчастный случай, но это может быть сложнее. Со не дурак, и я все еще не уверен, что он действительно верит мне, а не просто проверяет, на каком расстоянии я попытаюсь его убить.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
- Несчастный случай - это будет сложно. Непросто, - Джин падает на одеяло, подтягивает к себе ноги и, поразмыслив, кутается в куртку Кассиана. Она все ещё у неё - он так и не забрал, а Джин и не думала даже напоминать, - и в ней хорошо. Откидывается на шероховатую стену, трёт шею, где виднеется ещё не сошедший засос - они сходят долго, как и прочие синяки, - и морщит нос. - В принципе, мы можем просто взорвать здесь все. Правда, придётся очень быстро убегать, но это другой вопрос.
И она даже знает, как незаметно стащить со склада достаточное количество взрывчатки.
Кто бы там что ни думал и не говорил, она многое умеет. Не только демонстрировать растяжку - но ещё и ставить ее, ага.
- Если нужно, чтобы никто не знал, что рядом кто-то был... - Джин снова хмурится, снова морщит нос; пожимает плечами. - Можно, например, после какого-нибудь совещания. Не сразу же - а через пару часов. Когда Со точно закончит со всеми насущными вопросами. Я очень сомневаюсь, что хоть кто-то из нас сможет просто подкрасться к нему и убить. К тому же, - она передвигается ближе к Кассиану и теребит кончик его косички, рассеянно накручивает на палец, - к тому нужно убрать не только его. В идеале.
Тихо вздыхает.
- Совсем в идеале - лучше бы убрать всех.
[icon]http://sa.uploads.ru/bRPJw.gif[/icon]Глаза сами собой скашиваются на пальцы Джин. Ее руки все еще не дрожат - и так было и прежде, в этом нет ничего такого. Она убивала, оставаясь спокойной, что же удивляться тому, что она спокойна, когда говорит о смерти?
Кассиан старается не думать об этом, тем более, что она говорит правильные вещи, хорошие варианты. Слишком шумные, слишком грязные - но и это тоже варианты. В конце концов, они здесь для того, чтобы выполнить задание, а не для того, чтобы выполнить его чисто и незаметно.
И все же, он не может избавиться от одной мысли: а предлагала бы она это, если бы Хель был все еще жив?
- Здесь нет никого настолько же яркого, как Со, чтобы вести за собой остальных. Когда его не станет, все просто рассеются, будто партизан и не было. Кто-то, возможно, присоединится к нам. Кто-то нет - но это неважно. Мы не будем убивать всех. Или ты считаешь, что тот, кто однажды был с партизанами, навсегда потерян и не заслуживает на еще один шанс?
Он не напоминает ей, что и сама она была с Со достаточно долго. Не напоминает себе, что сам первым отказал ей в доверии, когда узнал, кто она.
- Нужна важная, крупная операция, чтобы были задействованы лучшие. Нас больше не ставят вместе - с этим повезло. Так что мы устроим так, что с ними пойдешь ты, а я останусь тут. Людей будет мало, Со... Я справлюсь с этим. Если не выйдет, ты вернешься, ты была на задании, ты ни о чем не знала. Если получится, я найду тебя в городе первым.
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Не заслуживает ещё один шанс?
Джин отстраняется от Кассиана, убирает руки и складывает их на колени. И смотрит - внимательно, спокойно, немного даже холодновато.
- Разумеется, я так считаю. Конечно, - Джин хмыкает, вздёргивает бровь. Подаётся ближе и самыми кончиками пальцев касается скулы Кассиана, ведёт ими ниже, задевая уголок губ, и дальше - останавливается где-то возле кадыка. - Ни одного шанса на доверие.
Большим пальцев обводит тонкую кость, смотрит на друга - или кто он ей сейчас? - и убирает руку. Крифф, до чего они докатились?
- Хорошо. Тогда нам нужно продумать операцию, на которой точно понадоблюсь я, но не подойдёшь ты, - Джин рассеянно ерошит волосы, стягивает кожаный шнурок, распуская хвост, и перебирает его пальцами. - Массовые убийства? Вряд ли. Но мы можем попробовать ограбить имперцев. У них, кажется, недавно была новая поставка на склад.
То, что говорит Кассиан про шанс, это смешно. На самом деле - Джин думает об этом, пока ждёт его ответа, и рассеянно постукивает пальцами по коленке. Это странно, строги сейчас сидят вот так вдвоём, что он не сторонится ее, а она не выставляет напоказ, например, очередной засос, чтобы, посмотрев в сторону бывшего друга, увидеть в его взгляде то, что хочет увидеть.
Бывший друг - а сейчас он, интересно, кто ей?
- А ты, Кассиан, как считаешь, - Джин теребит нижнюю губу, хмурится и складывает руки на колени. - Ты считаешь, что не потерян? Что заслуживает? - может быть, не стоит об этом вспоминать сейчас. Может быть, лучшее вообще не поднимать эту тему. Но то, как легко он тогда от неё отвернулся, придумав себе объяснение и не попытавшись узнать, как все обстоит на самом деле, делает больно до сих пор. Или не больно - Джин не может точно определить эту эмоцию, знает только, что от неё она чувствует ужасную грусть. - Но почему тогда... почему?
- Для Восстания - нет, не потерян.
Он знает, о чем спрашивает Джин - о том же, что имел в виду сам Кассиан. Но себя из ответа он все равно исключает, потому что это сложно: его учили ставить общее перед личным, думать о деле, а только потом о себе, но в случае с Джин так не получается, хоть он и старается, чтобы получалось.
И теперь она спрашивает, а у него нет ответа на ее "почему" - до сих пор нет, хотя тут, у партизан, вдали от Восстания и дома, он куда четче, чем прежде, ощущает себя совершенно отдельным человеком, а не частью чего-то большего.
Кассиан хмурится, потом коротко трясет головой, стряхивая заодно все ненужное, лишнее, все, что мешает.
- Послушай, - говорит он, понимая, что сама собой их проблема никогда не разрешится - разве что кто-то из них умрет. - Не сейчас. Мы поговорим об этом, я обещаю - но потом, когда закончим со всем. Сейчас это неважно.
Он доверяет Джин - и не только потому, что в одиночку провернуть все практически невозможно, и кто-то должен отвлекать партизан. Не только потому, что понимает, как соскучился по тому, чтобы не чувствовать себя одним среди чужих, но выглядеть при этом своим для них. Не только потому, что теперь у нее не будет выбора и альтернативы тому, с кем оставаться. Это даже не старое его доверие, основанное на привычке и уверенности в том, что он точно знает, кто перед ним. Совсем наоборот - он все еще мало что знает о Джин, потому что больше не строит никаких предположений о ней.
Это что-то новое. Доверие чистое и безрассудное - но оно ему нравится.
Потому что если оно оправдается, это, возможно, будет лучшим из того, что ему случалось чувствовать за последнее время. Победа - не Восстания, а мелкая, неважная в рамках войны, его личная, но важная.
- Новая поставка, да, - решив, что все "почему" теперь точно отложены, он возвращается к планированию, - и у нас не так много припасов, чтобы пройти мимо этого. Там важны будут боевые навыки - потому возьмут тебя. Ты в таком лучше меня, это любому заметно. Я попытаюсь завести разговор об этом так, чтобы казалось, будто идея не моя. Посмотрим, что из этого получится.[icon]http://sa.uploads.ru/bRPJw.gif[/icon]
лидерка партизан Со поневоле, птичка-травматичка по призванию
Джин курсант губу, хмурится. Наконец, кивает и возвращается обратно, ближе - даже ближе, чем сидела до этого; кладёт подбородок Кассиану на плечо.
- Хорошо. Но я это запомнила, - говорить так немного неудобно и она садится прямо, ерошит волосы. - Предложить обнести склад могу я. Я часто бываю в Джеда-сити... и не только там, - она морщится. Вокруг песок и пыль, и это ей совсем не нравится - слишком мало зелени, слишком мало воды, слишком много песка - песок и небо, небо и песок, и противная сухость во рту. - И обычно собираю кучу сплетен, слухов и всего остального. И я слишком давно не была на операциях. Мне, в конце концов, скучно.
Есть даже нечто забавное в том, что она, девочка, которую всегда учили убегать - ее никогда не оставляют прикрывать, она всегда бежит, - дерётся лучше, чем Кассиан. Это действительно забавно, и Джин тихо фыркает. Затянув кожаный ремешок на руке, чтобы не потерять, вытягивается на постели, на которой они и сидят. Места здесь немного - особенно теперь, когда она не одна, - и ноги Джин закидывает куда-то на стенной выступ, иногда замещающий полку или сиденье.
- Гэлад, - так зовут того парня, который становится вторым после Со три дня назад, когда не-возвращается Хель, - меня, правда, не особо любит, но вряд ли откажется. Он умный парень. И личное от общего хорошо отделяет, хотя, - она тихо смеётся, прикрыв глаза, - я слышала, что он беспокоился, что я как-то слишком близка к... командованию.
И это очень смешно, честное слово.
- Но обнести склад - полезно. У нас совсем кончается тротил - а война в самом разгаре.
Это хорошо - что теперь можно снова вот так спокойно говорить, спокойно смотреть, не пытаясь ничего показать или изобразить. Даже с Хелем было сложнее, ведь он не знал, зачем она здесь на самом деле. Не знал и очень бы не хотел узнать - Джин задумчиво проводит пальцами по одеялу рядом с собой, где обычно лежал Хель (если, конечно, вдруг не оказывалось, что он лежит у стены, а Джин валяется где-то на нем), - и, в самом деле, хорошо, что он умер вот так.
Со вырастил то, что вырастил.
И Джин не хотела, чтобы Хелю пришлось пожинать плоды этого дерева.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Альтернатива » [AU] Миг тормозов, развал-схожденье, и снова — твердая земля
