Он помнит только какие-то куски.

Сначала — белая волна, мягкая и теплая, ему да, страшно, но недолго. Потом тело становится ватным, потом его будто и вовсе нет, а есть только покой, и Кассиан почти счастлив, потому что теперь больше ничего не надо, теперь он сделал все, что мог, и может просто отдохнуть, ничего не делать, не быть.

Это длится недолго.

Потом он летит во тьму. Потом его вытаскивает назад в жизнь. Вытаскивает, в основном, боль. Ему больно лежать, шевелиться, дышать, говорить, думать. Он постоянно проваливается назад в сон, хотя сначала ему пытаются мешать. В какой-то момент он просыпается под водой и думает, что все еще на Скарифе, что его отбросило в море. Он пытается выплыть, но вода вокруг слишком вязкая, а он слишком слаб. Он смотрит по сторонам, пытаясь найти какой-то еще выход. Медотсек через толстое стекло выглядит искаженно и смешно, и Кассиан понимает, что он дома. Он пытается засмеяться, но смеяться пока еще тоже больно, а потом он опять засыпает.

После бакты дело идет лучше: боль становится меньше, потом и вовсе исчезает, затаивается где-то глубоко, так, чтобы забыл о ней. Уходит и уступает место мыслям. Кассиан спрашивает о том, получили ли чертежи, выжил ли кто-то еще. Он вспоминает о Кей-Ту и скоро решает, что та, прошлая боль была милосерднее. Но сменить эту на ту уже нельзя.

Он узнает, что выжила Джин. Она тут же, лежит совсем рядом.

Он смотрит на нее, рапортуя об их миссии другому офицеру разведки, из тех, что занимаются внутренними делами. Рапортует дважды — это стандартная процедура в случаях, когда речь может идти о трибунале — они проверяют, совпадут ли его показания, и его состояние им в этом очень помогает. Но показания совпадают: врать Кассиану незачем.

Он смотрит на нее, когда к нему приходит генерал Дравен и дает понять, что никакого трибунала не будет: миссия успешна, в ней участвовали добровольцы, и хотя вся эта идея — очевидный акт неповиновения, с учетом обстоятельств никаких неприятных последствий он не принесет. Генерал мог бы и не приходить лично, но приходит. Это хороший знак, как и то, что вместо обычной строгости в его глаза читается явное желание надавать Кассиану оплеух — это значит, что у них как у людей тоже все снова хорошо.

Он смотрит на нее, временами снова ненадолго засыпая — и пропускает нужный момент. Когда Кассиан снова открывает глаза, Джин уже очнулась и смотрит на него — точно таким же встревоженным взглядом, как следил за ней он сам.

Кассиан осторожно, ожидая возвращения боли, смеется, но та не возвращается, и это тоже хорошо. Это ненадолго: жить — в принципе больно, и он все еще получит, с этим всегда успеется. Но пока что можно отдохнуть от этого.

— Выполнили, сержант Эрсо. Только постарайтесь в следующий раз отступать чуть менее ярко.

С секунду он молчит, за это время улыбка исчезает с его лица.

— Мы одни, — говорит он. — Больше никому не повезло.

— Минимальный ранг, — Кассиан смотрит на ее руку, коротко сжимает ее в ответ. Говорить об этом он не хочет, лучше про ранги, про неважные, в общем-то, вещи, про что угодно. Но на секунду от прикосновения ему становится легче, и это уже что-то, — с которым ты могла бы возглавлять миссию. Ты будешь упоминаться в отчетах о ней, но их, скорее всего, засекретят, о нас будут говорить как о группе шпионов, без имен.

О том, что он к этой операции по документам вообще не будет иметь отношения, Кассиан умалчивает. Иначе он просто не сможет больше работать: герои не бывают разведчиками.

Наоборот это тоже должно работать — и работает. Большую часть времени.

Он молчит, смотрит на Джин, потом отводит взгляд. Он не хочет ее волновать, но иначе придется молчать и дальше, а с молчанием приходят мысли, которых бы лучше не было. И потому он все же говорит:

— С чертежами что-то не то. Передачу получили, но это все, что я смог узнать. И дроиды, — он понижает голос, с трудом поворачивает на бок, — видишь, как они суетятся? Они срочно инвентаризируют все, что есть в медотсеке. В последний раз это делали перед эвакуацией с прошлой базы. Возможно, Империя перехватила чертежи в пути, а с ними получила и кого-то, кто может рассказать про Явин IV.

Он не говорит, что это значит — это и так понятно.

Они сделали все. что могли — но, возможно, этого оказалось недостаточно.

— Могло быть и хуже, — говорит Кассиан, старательно игнорируя вторую часть ее слов, и еще то, какими вдруг чистыми, будто она сейчас заплачет, стали ее глаза. — Из тебя могли бы сделать красивый образ. Героиня, которая была готова отдать жизнь, живое искупление имперского инженера, человек-надежда, человек-плакат, человек-пример. Но делать пример из самовольной миссии не захотели. И генерал Дравен немного подергал за ниточки.

Генерал Дравен, который сказал, что чертежи больше не забота Кассиана — так он и понял, что с ними что-то не так. Так и понял, что — нет, они не сделали мало, просто этого не хватило.

Это объяснять он не хочет, а вместо этого расслабляет руку, высвобождается из крепкой, близкой ладони Джин.

В таком состоянии, как у них, уходить от разговоров очень легко — в любой момент можно просто уснуть. Так Кассиан и делает.

Следующие несколько дней нет никаких новостей о чертежах, подготовка к эвакуации идет, но самой ее нет — значит, открытой угрозы пока что нет, только ее вероятность. Стабильно-критическая ситуация.

Впервые в жизни Кассиан — хороший пациент. В основном им движет страх: он может не вылечиться до конца, и как тогда дальше? Что ему дальше делать? Потому он послушен и тих, и по обрывкам разговоров, шумам, перемещением пытается понять, что происходит на базе, как у них дела. Ему ничего не снится — это во всей ситуации самое приятное. Он слишком устал для того, чтобы терзаться еще и во сне.

В один из дней поднимается тревога — настоящая, высокого уровня. Кассиан, мало говоривший с Джин в последние дни, на этот раз первым берет ее за руку. Как тогда, на Скарифе. Может, все закончится теперь.

Все не заканчивается. Тревога унимается, все идет свои чередом, дроиды продолжают готовиться к эвакуации. Новости витают в воздухе — чертежи доставлены, база скомпроментирована, Звезда Смерти уничтожена.

Во время награждения пилотов им впервые разрешают выйти из медотсека. В тот же день Кассиану приносят опись его имущества — короткий список, составленный дроидами, умещается на одном листе.

— Кто-то же должен, — рассеяно отвечает Кассиан, одновременно следя за церемонией и просматривая список.

Принцесса Лея — он знал это и раньше, а теперь это просто бросается в глаза — отлично заменит своего отца в Совете. Случайные люди, прибившиеся в процессе, получают свои медали. Вуки стоит в стороне. Раньше так много посторонних не присоединялось — это хороший знак? Хорошо бы считать, что да.

Они с Джин стоят совсем сзади, им незачем быть на виду у всех, да их никто и не замечает, только отдельные знакомые пилоты иногда извиняются, хлопвя Кассиана по плечу. Он ведь выпал из работы потому, что попал под дружественный огонь на Иду, да еще так неудачно. Кассиан каждый раз машет головой, что это ничего, но каждый раз изо всех сил старается не улыбаться. О нем не знают, можно работать дальше.

Пилот, сбивший Звезду Смерти, говорят, джедай или около того. Он так же глубоко видит, как Чиррут, или для того, чтобы видеть сердцем, им не должно мешать обычное зрение? Он выглядит очень юным, и именно он, возможно, даже больше, чем принцесса Лея, подошел бы на роль героя. Но тут как пойдет.

В целом все как обычно. На таких церемониях Кассиан не впервые. В списке тоже все так, как должно быть. Все на месте, все дважды подсчитано, взвешено и разделено. Он отмечает только необходимое — остальные вещи будут уничтожены. А потом он вдруг замирает.

— Джин, — Кассиан прикасается к ней, потому что иначе боится, что упадет. Горло у него сухое, голос оттого скрипит, цепляется за буквы, с каждой справляясь с заметным трудом. — Джин, я, кажется, могу... Я — криффов идиот, я же могу!

Ему не стоит пока что бегать — так говорили врачи — но это важнее рекомендаций. Позади остаются пилоты, церемония, чужие медали и паренек-недоджедай. Ему очень, очень нужно к себе — хотя на деле спешки нет никакой.

Кассиан спешит так, будто без его согласия, без его отметок что-то уже могли уничтожить, так, будто бы если он прямо сейчас все не исправит, то опоздает навсегда. Он останавливается, когда Джин держит его, но сердце все равно бухает, летит вперед, обгоняя тело.

Ноет спина. Кассиан дышит, сначала быстро, потом — у него есть время, не стоит так спешить, он только обратит на себя лишнее внимание — спокойно. Он показывает Джин опись, где шестнадцатым пунктом записан загрузочный чип. Но объясняет уже на ходу, углубляясь в нутро пирамид, сворачивая на запутанных перекрестках из коридоров.

— Это не всегда безопасно, — говорит он, — однажды его базовая программа почти сломала код. Я смог все снова починить — вернее, сломать заново так, как мне надо — но это я. Когда его берут... брали... берут, — упрямо исправляет свое же исправление Кассиан, — для команды «Браво», я никогда не знаю точно. Они могут... могли, — снова исправляется он, потому что команды «Браво» больше нет, — не суметь, не захотеть возиться, что угодно. потому когда его брали, я копировал все. Просто на всякий случай. Так спокойнее. А они брали его, чтобы вытащить тебя из тюрьмы на Вобани. Понимаешь?

Он резко останавливается, открывает двери заходит в комнату, где иногда ночует, но толком не живет. По комнате этого не скажешь — в основном потому, что по ней в принципе ничего не скажешь. Ни фотографий, ни личных вещей, за которые может зацепиться взгляд. Тут с большей вероятностью мог бы жить техник, а не офицер разведки, потому что все, что ему нужно для настроек и профилактики Кей-Ту, Кассиан обычно хранит тут же.

Он зарывается в вещи, которые дроиды успели пронумеровать и расставить в порядке, который наверняка удобен и понятен им — но не Кассиану. На какое-то время он будто полностью теряет интерес к Джин и перерывает свои же вещи, по привычке возвращая их точно на место, чтобы не было понятно, что кто-то тут бы. Но к Джин же первой он поворачивается, как только находит чип, и улыбается, возможно, впервые с того момента, как очнулся на Явине 4:

— Я могу вернуть Кей-Ту.

При каком издыхании он будет, совершенно неважно, как и то, что скажет КейТу — главное, что скажет.

Наверное, ему не должно это быть так важно — это Кассиан понимает. Погибли люди — кто при таких обстоятельствах горюет о дроиде? Но люди отправились на Скариф добровольно, а КейТу был там, потому что так сказал ему Кассиан. Но он слишком привык к тому, что рядом с ним есть кто-то, кто зовет его по имени, кому можно доверять, кого не бросишь так, как бросаешь всех остальных.

Он и теперь не хочет бросать КейТу — и это важно, важно, потому что иначе все немедленно станет, как прежде. Но достать имперского дроиде трудно, потому что...

Кассиан, почувствовав прикосновение, фокусирует взгляд, направленный куда-то далеко, на ней. Она говорит «нам», так, будто и правда не прочь остаться рядом. Это «нам» звучит одновременно удивительно и привычно. Привычно не только из-за Скарифа — Кассиан умеет выбирать союзников и прикрывать их, но он помнит Джеду, помнит, как перед завертевшимся боем им хватило пары взглядов, чтобы понять, как работать дальше вместе. И у них получилось неплохо — даже с учетом всего, что было после. Настолько неплохо, что на Иду оставить ее на платформе он уже не смог.

— Да. Нам, — Кассиан пробует слово на вкус, потом кивает, решив, что звучит оно хорошо, — нужен имперский дроид. Но достать его не так легко — миссию под это я не выбью, а снова без одобрения действовать нельзя — Совет закрывает на подобное глаза только определенное количество раз. Это может стать проблемой, но... — он снова остро смотрит на Джин, у которой теперь может начаться совсем другая жизнь, которую не стоит втягивать в его личное дело, которое ничего ей не принесет, — ты поможешь мне? Пожалуйста?

Когда он понял, что они все же не умерли, то был уверен, что Джин снова исчезнет, как только сможет. Но она, хотя и все еще не в Восстании, но все еще тут, рядом. И соглашается помочь легко, даже не раздумывая. Кассиан глотает улыбку, кивает:

— Экскурсия в какое-нибудь нетривиальное место устроит?

Он задумывается, быстро перебирая в голове возможности. Дроидов серии КХ без компании сопровождающих людей можно найти не везде, а им нужна тихая, быстрая операция, желательно без жертв. А еще лучше — операция с какой-то основной целью, как это было, когда...

— Ты не хотела бы вернуться на Вобани? — спрашивает Кассиан. — Тебя доставали быстро из-за срочности миссии, потому про бумаги наверняка никто не подумал. И вытащить и уничтожить их — первое, что стоит сделать, если ты все же присоединишься, — он делает голос очень ровным, чтобы Джин не считала, что это единственный для нее вариант и отказаться от Восстания она уже не может, и быстро добавляет, — но даже если нет, учитывая, что ты для всех нас сделала, затереть этот след — меньшее, что для тебя тут могут сделать.

Кассиан снова задумывается, замолкая на несколько секунд. Он придумывает план на ходу, и потому придумывает его наоборот, не уверенный до конца, что сможет все свести в стройную, свободную от риска последовательность действий. С другой стороны, сейчас порицать его за такое некому.

— Дроиды нужной серии и модели есть почти в каждой тюрьме, — объясняет он. — Кей-Ту, например, я встретил в «Замке Ашмида». А еще во многих тюрьмах данные хранят не только в сети, но и на физических носителях. Их приходится, если нужно, уничтожать вручную, посылать кого-то. В одном случае из десяти это ловушка, чтобы поймать разведчика, но в девяти остальных — глупая бюрократия, и за бумагами даже никто не следит. Это простые миссии — меня на такие отправляли одного, как только взяли в разведку. Теперь отправят тем более. Если все сложится, как я думаю, тебе предложат поучаствовать, и нам выдадут эту миссию через день-два. Но для того, чтобы все сложилось, тебе нужно у кого-то спросить то же, что ты спрашивала у меня — о том, как тебя нашли и можно ли все еще тебя найти по тому же следу. Лучше всего — у принцессы, Леи Органы. Она умная и добрая, это довольно редкое сочетание. Она захочет помочь и предложит миссию. Но сейчас эвакуация, все заняты ей, свободные люди вряд ли найдутся немедленно. Ну, а у меня завтра проверка в медотсеке — они хотят знать, что после Скарифа с головой у меня все еще все в порядке. Я совру немного не так, как обычно, но сейчас это не вызовет подозрений. Они решат, что мне обязательно надо чувствовать себя нужным и не надо быть в одиночестве.

Кассиан вдруг усмехается:

— Странно. Я понял, что большая часть моего плана — о том, как выбраться с Явина, а не о том, что делать в тюрьме. Но там все просто. И удачно: когда мы все закончим, тебя будет труднее найти, когда ты исчезнешь. Если ты исчезнешь.

Кассиан не ждал, что она зацепится за эту его фразу.

«Да,» — хочет сказать он сначала.

«Я же сказал, что совру,» — почти отвечает он секундой позже.

Он молчит, смотрит на Джин, которая совсем близко, и это кажется естественным, правильным. Кто может быть ближе, чем человек, рядом с которым собирался умереть?

— Как и всем, — наконец, отвечает он и пожимает легко плечами.

О тревожных снах, которые снятся ему на базе, но не снятся на миссиях, никогда не снятся, пока он занят делом, Кассиан решает тоже рассказать завтра. Врачи ему поверят — в этом он не сомневается. Кто-то из разведки может догадаться, что он что-то затевает, но все теперь слишком заняты: некому присматриваться и искать причины нетипичного поведения.

— Тебе нужен отдел снабжения. Там тебе дадут все, что нужно для миссии. А если у тебя там с кем-то будут хорошие отношения, то сверх того тебе дадут все, что ты попросишь — пока ты будешь просить в разумных пределах, конечно. У меня там хорошие отношения практически со всеми, — Кассиан изо всех сил старается, чтобы не казалось, будто он хвастает. Он и не хвастает: просто у него было достаточно времени, чтобы узнать людей на базе, а тем преимущественно нравится, когда в них видят не только должность и источник полезных ресурсов. — И у тебя, значит, тоже. Пошли, я покажу, где это, и познакомлю с нужными людьми.

На этот раз Кассиан не спешит. Даже не сразу замечает, что даже на ходу все еще держит Джин за руку, рядом.

— Тебя устроили где-то? Нашли, где спать, жить, пока ты с нами?

— Должны. Командование не очень любит, когда по базе болтаются люди, которых непонятно, где искать. Особенно если эти люди — не члены Альянса. Ты была приписана к медотсеку, но теперь больше нет. Это значит, что на стол кому-то должна была лечь информация или о том, где ты будешь теперь, или о том, что ты покинула базу.

Кассиан еще когда говорит понимает, что есть и третий вариант — там может быть имя кого-то, кто присматривает за чужаком. И тогда Джин, возможно, действительно забыли отвести какой-то свой угол: если рядом с ней находится офицер разведки, слишком легко решить, что сработал именно третий вариант. Но с этим всем еще будет время разобраться.

— Даже если за беготней об этом забыли, — обещает Кассиан, — место мы тебе найдем.

— Никак, прости, — качает головой Нитин Найт, изо всех сил коверкая базовый — совсем игнорировать его в Альянсе она не может. — Все свободные комнаты уже опечатаны. Все несвободные... ну... несвободны.

— Проверь еще раз, — просит он, переходя на ее родной атоанский.

Нитин морщится от его акцента, но все же улыбается. А потом качает головой.

— У тебя нет сердца, — говорит Кассиан.

Они оба смеются над этой вечной шуткой. Нитин обрывает смех первой — возвращается Нг, ее напарник на сегодня. Он драбатанец, Пао был его лучшим другом. Кассиан хотел бы рассказать ему о Скарифе. Но по документам его там не было, и потому он молчит, стирая улыбку с лица.

— Часть того, что у нас есть, проинвентировали. Часть уже отправили на новое место. Самое важное, в основном, — говорит Нг так, будто бы ничего не случилось. Война тут у всех забирает близких, и свое горе они привыкли носить глубоко в себе. — Но остальное — смотрите, берите. Вернете — впишем назад. Только, — он косится на Джин, потому что Кассиану, конечно, напоминать об этом не надо, — не болтайте об этом на базе.

Он распахивает складские ворота, манит Джин за собой. Кассиан смотрит ей вслед, но не идет, остается тут.

— Проверь еще раз. Пожалуйста.

— Комнат нет, — устало повторяет Нитин. — Но могу предложить новую куртку. Я слышала, на новом месте холодно. Хочешь куртку?

Кассиан вздыхает, признавая поражение:

— Хочу.

Чуть позже он нагоняет Джин среди странного, слишком пустого даже для Восстания, которое не купается в средствах и ресурсах, склада. Нг чуть поодаль топит печаль в рутине, перепроверяя в сотый, наверное, раз, списки и вещи из этих списков, которые уедут на Хот следующими.

— Как улов? — негромко спрашивает он у Джин. На всякий случай проверяет загрузочный чип: тот все еще тихо, успокаивающе лежит во внутреннем кармане.

— Оставайся у меня. Я все равно вряд ли буду спать в эти дни.

Кассиан ухмыляется в ответ на угрозу Джин, но ухмылку свою быстро проглатывает. Спорить с ней он не собирается. Не собирается вообще, но, если все-таки придется, то уж точно не здесь.

Они задерживаются еще ненадолго: он забирает у Нитин новенькую теплую куртку для Хота, сообщает по секрету, точно зная, что секретом это будет в лучшем случае до утра, что первая волна эвакуации отправится на новую базу поздним вечером на третий день, а последняя — ранним утром на четвертый.

По дороге назад он замечает, что снова идет чуть медленнее, чем прежде. Кассиан не знает точно, это из-за его пробежки или просто вечер дает о себе знать. В любом случае ему это не нравится. Он должен восстанавливаться быстрее, у него должно быть больше сил, больше выносливости. Неважно, что прошло слишком мало времени. Он во всем слушался врачей — впервые в жизни — а все еще не выздоровел до конца, и это злит.

Но у Джин хорошее настроение, и он заталкивает эту свою злость — на врачей, на самого себя, на то, что у людей в целом такие хрупкие тела — поглубже, пока та вовсе не исчезает.

— Попробуй. Но на некоторые вопросы я, скорее всего, не смогу ответить — если это будут вопросы о том, о чем мне нельзя говорить.

Он смотрит на Джин и думает вдруг о том, как странно, что они не были знакомы еще сколько там — неделю, полторы? — назад. Как странно, что он, похоже, действительно доверяет ей.

— Что ты хочешь знать?

Он ждет, что Джин станет спрашивать о его прошлых заданиях, о базе, старой и новой, о Восстании и его людях — потому что о таком, полезном, обычно и спрашивают. Потому Кассиан и предупредил о том, что не сможет отвечать на все. Но ее вопросы — о нем, и это странно, непривычно, почти неправильно.

Он запинается, потом коротко кивает, решив, что проще всего сразу разобраться со вторым. Сворачивает в сторону маленькой столовой, где кормят неурочное время смены из отдела коммуникаций: он работает всего, круглосуточно, а потому большая часть его сотрудников в обычные часы завтраков, обедов и ужинов не попадает.

— На этот раз ягод Фарр не обещаю, уж прости, — говорит Кассиан. — И осторожнее с кавом в этой конкретной столовой. Его делают для людей, которым всегда нужно быть собранными и бодрыми, и потому он куда крепче, чем где угодно еще на базе. С ним можно не спать не только ближайшие дни, а неделями.

Быстрого взгляда на Джин достаточно, чтобы понять, что она вряд ли даст ему отшутиться об этом.

— На базе я всегда мало сплю, — объясняет он. — Тут нет ничего такого, это просто что-то вроде привычки. И чувствую я себя...

Подобрать ответ не так просто. Кассиан чувствует себя так, будто он пролетел десять метров. Он боится, что врачи врут, и на самом деле он не восстановится. И понимает, что если это случится, он просто не будет знать, как жить дальше. Этому его забыли научить — этому он и сам не особо хотел учиться.

— Бывало хуже, — он возвращает Джин ее же реплику. — Не беспокойся: к тому моменту, как нам нужно будет вылетать, я буду в норме и не буду помехой.

— Нормальный.

Кассиан укладывается контейнеры друг на друга, осторожно берет их и поглощен, кажется, только этим.

— Нас в разведке специально проверяют раз в год. А когда есть повод — то и чаще, вот как меня завтра.

Джин ведет уверенно, но что она быстро запоминает новые места и маршруты, Кассиан проверил еще в самый первый день. Этому он совсем не удивлен. А вот то, как она реагирует на его реакцию на опережение, застает его врасплох. Кассиан всегда работает — он живет, чтобы жило Восстание. Как-то так, через этот факт, он оценивает в себе все. Когда с ним что-то не так или когда чего-то хочет он сам, лично, а не потому, что так надо для очередной миссии, это или что-то, что может ухудшить то, как он справляется с заданиями — и тогда это нужно поскорее устранить, или это просто мелкая личная помеха, которая для дела не важна — тогда он игнорирует ее до последнего.

Исключений не так много — миссия на Скариф, например, хотя она как раз нужна была ради блага Восстания; то, как ему нужен Кей-Ту; то, как он неожиданно сильно доверяет Джин. Но и к своим сладостями он применяет все тот же принцип, и, оценивая свое состояние, решает, что их вылазке оно не помешает.

Только у своей комнаты, когда Джин снова заговаривает, Кассиан хмурится, вбивая код на двери:

— То есть что, ты спросила, потому что просто волновалась? Просто так? Да все нормально, не стоит.

— Ты, главное, им не говори, что как-то не так.

Кассиан устраивается рядом. Вокруг тихо, и ему непривычно от этого, потому что знает, что там, за стенами его комнаты, на базе все заняты эвакуацией — а он нет.

— Это наше секретное оружие, — с заговорщицким видом сообщает он Джин. — Напоминать эвоков. Пока люди умиляются Восстанию, мы тихо работаем. Очень удобно.

Про вопросы он не объясняет — это одна из тех вещей, которые просто принимаешь как должное. Принимаешь причем и ты, и все вокруг. Люди, знакомые с кем-то их разведки быстро приучаются не спрашивать ни где он был, ни что с ним случилось, ни как оно вообще. Он мог рекрутировать, мог просто передавать сообщение, мог быть в плену — по виду этого обычно не скажешь, а говорить о таком все равно нельзя.

Потому в Восстании условно принимают, что у разведки всегда все хорошо. Ну, или хотя бы нормально. Это устраивает всех, но Кассиан понимает, почему Джин это может казаться странным. Ему, в свою очередь, странно от того, что она говорит: слух цепляется за это ее «небезразлично». Он долго смотрит на Джин, но не переспрашивает, ничего не говорит.

Потом он неторопливо ест, уже в процессе понимая, что — ух ты — он ведь и правда голоден.

— Ладно, а как себя чувствуешь ты?

Джин не говорит, что она в порядке. Она говорит «наверное», говорит «должна быть». Не ответ, не жалоба, не признание — что-то непонятное, зыбкое. Кассиан вылавливает из ее речи эти полуответы, но ничего о них не говорит. В конце концов, он и сам сейчас — сплошные «должен бы» и «наверное», которые отступают, когда он говорит с Джин, когда слушает ее, когда она тащит его куда-то или запускает руку в его волосы. Ее подозрительно много в том, как чувствует себя Кассиан.

Возможно, потому, что именно Джин сковырнула что-то в его сердце тогда, по пути с Иду. А, может, она угадала теперь.

— Значит, — Кассиан улыбается в ответ.

У него не бывает проблем с тем, как вести себя на миссиях, когда он изображает кого-то совсем другого: он умеет быть своим в трущобах Корусанта, среди рабочих Акивы, среди торгового люда Кореллии, среди имперских офицеров. Но с тем, чтобы в перерывах между миссиями успевать так же хорошо узнать себя, всегда хуже. На это никогда не хватает времени, и наверняка он знает о себе то, что у него странноватое чувство юмора, и еще — что он до конца верный, до раздражения упрямый, до невозможного живучий и до смешного удачливый. Это не так уж мало, и все же теперь, рядом с Джин он чувствует себя чем-то большим, целостным. Это тревожное чувство, но Кассиану оно скорее нравится.

— Ты уже думала о том, что будешь делать дальше? Потом, когда из вопроса о том, останешься ли ты в Восстании, исчезнет «если»?