Он же Фалкрам, конечно, он часто вербует, и это тоже его работа, хотя, если так подумать, а что тут не его работа — все, куда ни посмотри, хочет сказать Кассиан и говорить и дальше, перевести это все в шутку. Но только он не говорит, ждет, бегает пустым взглядом по ровным строкам, которые даже не пытается читать, выхватывает только отдельные буквы, которые никак не складываются в слова.

Он ждет, и Джин, думая вслух, решает. Она не то, чтобы хочет остаться на самом деле — просто, похоже, не знает, что ей еще делать. Кассиан и хотел бы ей помочь, но только не в этом. Ему нечего ей подсказать, нечего посоветовать. Он и сам вряд ли уже успеет научиться чему-то еще. Обычно это совсем не расстраивает его. Не расстраивает и теперь — потому что на первый план выходит довольно неожиданная радость. И Кассиан сначала глотает улыбку, а потом нет.

— С нами, — говорит он, снова, как и в самом первом их разговоре под «мы» имея в виду «я». — Хорошо. Ты еще подумай, но — хорошо.

Он снова улыбается в ответ Джин, пытаясь заодно стереть и памяти то, какой грустной она выглядела. Потом коротко трясет головой, стряхивая и улыбку, и все, что случилось за день, сосредотачиваясь на тексте перед ним.

— Я еще посижу. Ты спи. Душ вон там, — Кассиан кивает на дверь в углу и тут же объясняет. — Это офицерская привилегия, у нас не везде так шикарно даже тут. А как будет на новой базе, вообще непонятно, кроме того, что там будет холодно.

— Это они по привычке. Если бы мне и правда нужно было еще лежать и не носиться, меня бы просто не выпустили из медотсека. Поверь, они знают, с кем имеют дело.

С другой стороны, напоминает себе Кассиан, они знают и что атрофированный, по мнению многих, здравый смысл ему заменяет Кей-Ту, который напомнит, убедит и для надежности сделает так, что не следовать рекомендациям и продолжать комфортно существовать будет просто невозможно. То есть, уже не заменяет — а только заменял. И будет заменять снова, если на Вобани все получится.

Он поворачивается. От Джин тянет теплом, чистотой, мылом. Волосы у нее еще мокрые и вьются, сама она выглядит сейчас совсем юной, слишком юной для базы, Альянса и войны. К этому времени ни на не Джин, ни Кассиане не остается ни синяков, ни любых других отметин. Будто и Скарифа не было. Будто ничего не было.

— Ладно, ты права.

Кассиан раскладывает бумаги на те, что он успел просмотреть и их нужно уничтожить, те, что успел, и на них нужно ответить, и те, что не успел. Потом он быстро, хотя в спешке нет никакой нужды, он просто так привык, моется, пока кожа не начинает скрипеть под пальцами; от горячей воды исчезает напряжение и тяжесть в спине. Хорошо: через три дня он будет в норме. Относительно, но норме.

У него достаточно широкая кровать: когда они возвращались с Иду, было куда теснее. Но тогда Кассиан засыпал, теперь он долго лежит, чувствуя, как волны сна набегают на него — и снова отступают, как отлив, постепенно утягивая его с собой в мир тьмы и неприятных снов. 

Он не всегда их видит, куда чаще его сны — просто звуки и голоса; чаще всего голоса кричат. Теперь к ним добавляет вспышка звезды смерти. Это не делает сон на базе проще, но делает его не таким привычным, и иногда Кассиан просыпается, выпадает из сна, и каждый раз ему странно, что он проснулся, а не умер.

Кассиан смирно лежит в темноте, не тревожа и без того не самый спокойный сон Джин. Он может и не спать, просто лежать в темноте, привычно, почти уже незаметно после всех этих лет отсчитывая про себя время лучше любых часов. Но, думая об утренней проверке, решает, что дурные сны помогут ему больше, чем невыспавшийся вид, и потому обреченно ждет, пока его снова не утащит в вязкий сонный ужас. Потом просыпается Джин — и, значит, можно и повременить немного.

Цвета, которые она называет, яркие, чистые. Красное солнце в зеленом небе вымывает из его памяти оранжевый и белый, которые снились ему. Сразу становится легче. Кассиан улыбается в темноте, высвобождает ладонь, предлагая вместо нее другую, а освободившейся рукой обнимает Джин, притягивает ее ближе, чтобы она чувствовала, что не одна, и что сны — пока еще — не властны над ней, не могут вырвать ее из реальности — потому что ее слишком крепко держат.

Держит.

— Страшно, — соглашается Кассиан.

Нужно сказать, что это просто сон, но он не говорит. Это Джин знает и сама. Да и что толку, что просто сон, если он снится и снится, и подчиняет незаметно себе то, как ты спишь и живешь.

— Но он там, а ты тут. Хочешь, я так и буду держать тебя, чтобы ты и во сне помнила об этом?

Джин засыпает — он чувствует это по тому, как обмякает ее тело в его руках; Джин просыпается. Всего через несколько минут. Потом что-то меняется: Кассиан много лет делает то, что он делает, за это время он научился слышать, чуять опасность. Он осознает ее, не напрягаясь, ничего не говоря, пока Джин изучает его ключицы.

Где-то на задворках сознания он думает: если ему вдруг и не кажется — ничего страшного в том нет. К этому моменту ценной информации на Явине должно остаться совсем мало, у Джин хорошая память на дороги, это он помнит еще с первой их встречи, но она не так уж много где была здесь, а потому она не нанесет Восстанию никакой невосполнимый урон.

То есть, если представить, что она хотела бы.

Вдруг Кассиану становится спокойно. Ощущение опасности — это хорошо, это привычно. Это то, что он почти всегда чувствует на заданиях — просто на всякий случай. А на заданиях ему никогда не снятся плохие сны, потому что там всегда есть им более важные дела, чем терзаться какими-то посторонними, личными вещами. И сейчас все точно так же.

Впору поблагодарить за это Джин, но это будет совсем странным, потому он молчит и осторожно поглаживает ее, давая понять, что он все еще тут, с ней, рядом. На всякий случай — хотя Кассиан какое-то время пытается бороться с собой и не делать это — он еще раз прокручивает тот вариант, в котором все, что было раньше — какая-то одна большая ошибка, и Джин тут с какой-то иной целью, а не потому, что решила присоединиться и помочь ему, и опасна, и может убить его — очень легко, он же видел, что она умеет в бою. Нет, если бы и так, то никого, кроме себя, он не поставил бы в уязвимое положение, никто бы больше не пострадал — и, значит, все хорошо.

Все хорошо — и это последнее, о чем он думает прежде, чем уснуть и не видеть сны.

Кассиан спит крепко, спокойно, как во время перелетов, когда беспокоиться еще — или уже — не о чем. Правда, обычно ему спокойно от того, что он один и опасности нет, теперь — от того, что он не один, и опасность, возможно, лежит сбоку, прижавшись, накрыв его сердце ладонью.

Просыпается он рано — даже глаза открывать не надо, чтобы знать это. Какое-то время лежит, перебирая дела на сегодня. Дел у него теперь немного; это непривычно. Можно занять свободное время чем-то полезным, но если никто все еще не хватился, что не знает, где находится Джин Эрсо, значит, вероятно, знают — тогда от него ждут, что он будет рядом с ней. Это несложно. Это даже приятно.

Она просыпается легко, почти незаметно, совсем как он. Кассиан ждет, пока она не начинает шевелиться, потом открывает глаза, смотрит, перебарывает в себе мимолетное желание поцеловать Джин. Шутливо морщится:

— А я планировал выглядеть похуже на этой своей проверке.

Он смотрит на нее, пока ему не кажется, что удерживать взгляд и дальше неудобно. Тогда он встает — телу, привыкшему к теплу Джин рядом, становится холодно — осторожно потягивается, хрустя чем-то в спине, но чувствует себя хорошо. Да, ко времени миссии он будет в норме.

Он быстро чистит зубы, жалея о том, что запасной щетки у него нет: он не помнит, брала ли ее вчера Джин. Могла бы и нет: она, скорее всего, заботилась только о самом важном.

— У меня еще есть около часа, — он сплевывает воду, возвращается в комнату. — Пошли завтракать? Расскажу тебе, где найти принцессу Лею. И, Джин, — он на секунду хмурится: Кассиану не нравится, что он в основном предполагает, а не точно знает, как и что решили с тем, чтобы не терять ее из вида, — возможно, пока меня не будет рядом, ты заметишь, что за тобой кто-то ходит или следит. Если так будет, притворись, будто не замечаешь.

Что она заметит, он даже не сомневается. Джин столько лет бежала, пряталась, меняла имена, что не замечать она просто не могла.

— И еще: если у тебя станут спрашивать о присоединении к Альянсу — пока еще не говори, что ты согласна. Тогда тебя могут приписать к какому-нибудь из взводов новобранцев, у тебя появится свой вышестоящий офицер — все будет сложнее. Пока ты не с нами, тебе никто не может приказывать.

— Да. Сегодня там... — он смотрит вверх, вспоминая, — Болен Вокс. Он обязательно захочет тебе показать несколько фокусов с монеткой. Не отказывайся и удивляйся, когда он достает их из воздуха. Он умеет делать оружие из всего, и, если ты ему понравишься, он будет давать тебе расчески, которыми можно убить, зажигалки, которыми можно убить, нитки такие крепкие, что их можно использовать как гарроту — в общем, ты поняла. Хороший человек, мы с ним еще подростками сдружились.

Кассиан быстрыми, атоматическими и почти пугающе точными движениями застилает постель. Потом забирает загрузочный диск — он не собирается больше с ним расставаться. Перед тем, как уйти, быстрым взглядом окидывает комнату. На Базе не оставлять следов своего присутствия вовсе не обязательно, но от некоторых привычек отвыкать трудно. Тут о нем говорят только не разобранные до конца бумаги. Могло быть и лучше, но сойдет.

Столовая в это время должна быть забита людьми. Она и забита, хотя людей несравнимо меньше, чем обычно. Эвакуация, конечно: становится меньше оборудования, а с оборудованием на Хот отправляются и люди, ответственные за него. Интересно, переместили ли уже коммуникации. Разведка по стандартному протоколу отправляется одной из первых: так было, когда они покидали Дантуин. Но часть их людей все еще здесь: Кассиан замечает своих; свои по привычке стараются держаться и стен и в углах, чтобы обзор был лучше. Те, кто остались, чтобы проследить за безопасной эвакуацией членов Совета, скорее всего. Ну, и он.

Ему странно чувствовать себя исключенным из обычной рутины разведки, тем более, что никаких последствий за Скариф не будет — это ему четко дали понять. Дело может быть в проверке: возможно, врачам в этом случае наконец-то разрешат работать, а не верить тому, что свидетельствуют о себе обученные врать разведчики. Тогда, конечно, его не станут подпускать к новой информации, пока не будут уверены, что он снова будет работать в поле.

Кассиан хочет работать в поле. Он хорош в этом и ему не нравится подолгу быть на Базе. Но если он покажет, что Скариф ничего не значит и ни на что не влияет — его могут вовлечь в работу слишком быстро, и его не отправят на Вобани. Загрузочный диск Кей-Ту лежит в кармане. Кассиан время от времени проверяет его, пока рассеяно берет завтрак, ест, здоровается со знакомыми и представляет их Джин.

— Свою тебе тут не дадут точно. На новом месте... зависит. Я не так много знаю о новом месте, возможно, там всем придется потесниться.

Он замечает, что так и говорит «новое место», как будто не уверен, что Джин нужно знать, где оно. С другой стороны, не говорить важные вещи вслух даже на базе, потому что те, кто должен их знать, и так знают, без напоминаний — привычка, которая въелась в него достаточно давно, чтобы не быть связанной с Джин.

— Освобожусь через час, два — как пойдет. На комнате код — 3208, заходи, если захочешь.

Кассиан называет код сразу же. Коды от комнат разведчиков — не большая тайна, их достаточно легко узнать, нужно только понимать, у кого спрашивать или в базу данных какого дроида заглянуть. Ко всему, там нет ничего важного, что не стоило бы видеть другим. А Джин наверняка нужно место, где бы никого, кроме нее не было — она мало кого знает в Альянсе, у нее нет причин доверять другим людям и не чувствовать, будто за ней следят. Тем более, что ведь и правда следят.

Он смотрит на то, как она сидит, будто и расслаблено, но собравшись, так, что в ней практически нет открытых мест. Привыкает, изучает — его тоже. Почему-то ему странно понимать, что они знают друг дружку чуть больше недели.

— Мне скоро пора, — он с усилием отводит взгляд от Джин, так и не найдя причин, по которым ему это странно и кажется, что они должны знакомы намного дольше. — Найди принцессу Лею — и никого тут не бойся, ладно? Никто тут не желает тебе зла.

Вопросы те же, люди те же — но в этот раз проверка не чувствуется обычной. Не чувствуется простой формальностью, как обычно. Кажется, его и правда готовы убрать из работы. Кассиан не знает, из-за того это, что, поверив Джин, он собрал в обход Альянса людей для миссии, или из-за того, что с этой миссии вернулся, если считать только членов Альянса, он один. Ему это в любом случае не нравится. Он отвечает на вопросы, проходит тесты. На многие он просто знает правильные ответы, но — и это действительно тревожит его — даже тогда он не чувствует, что контролирует ситуацию.

Когда все заканчивается, он не уходит из медотсека, остается, потому что ему нужно знать решение немедленно, сейчас же. Потому что у него нет плана на случай, если врачи решат, что он больше не годится для того, что делает.

Спустя несколько часов босый на одну ногу Кассиан сидит за столом, не в силах перестать улыбаться, и отрывается от дел только на секунду, смотрит на Джин, стремительно обрастающую вещами, с оружием, с едой. Да, она легко привыкнет к жизни здесь.

— Он должен был быть в разведке, — говорит Кассиан, привычно расковыривая подошву левого ботинка.

Это ее «маля...» Кассиан запоминает, но не спрашивает об этом — и так понятно: значит, Джин с Леей знакомы, причем или довольно близко, или довольно давно. Скорее второе — иначе Бейл бы знал и сказал бы что-то на совете. Но это сейчас не имеет особого значения.

— Но из-за случайности на одной из ранних миссий он оказался скомпрометирован: его имя, внешность, отпечатки — все, словом, есть где-то в базах Империи. Стоит ему где-то появиться, попасть на любую проверку — о нем все будут знать, и это закончится для него плохо. Потому его убрали из разведки, но оставили на базе. Он всегда тут, занимается то тем, то этим, но ни в чем пока не хорош настолько, насколько был хорош у нас — ну, кроме того, чтобы превращать что угодно в орудие убийства. Не повезло.

Он пожимает плечами сам себе. Полагая, что разговор у Джин прошел хорошо — иначе она бы сказала и не вела бы себя так — он сбрасывает со счета одну проблему. Все идет неплохо. Кассиан засовывает в ботинок капсулу.

— Мне вернули колыбельную. Перед освидетельствованиями их всегда забирают, и это, — он кивает на ботинок прежде, чем убрать его со стола и снова обуть, — значит, что мне все еще можно работать в поле. Пока что все получается очень даже неплохо. У меня все еще нет назначения, но, если принцесса Лея сделает то, что должна, скоро оно появится.

Кассиан с интересом, долго смотрит на Джин. Она говорит вслух ровно то, о чем он думал, и это делает все еще более сложным. Расширяет странность, возможно даже проблему, на которую у них совсем нет времени. В конце концов, решает Кассиан, вреда от этого пока что нет. Если бы он не поверил Джин — что бы с ними всеми сейчас было бы? И он кривит губы в улыбке:

— Я же капитан разведки. Именно такое чувство я и должен вызывать. Никакого медблока — у нас в расписании вместо него тюрьма. Пункт назначения — Вобани.

Он уводит разговор подальше от того, что кажется Джин, и не дает ей возвращаться к этому, отвлекает: рассказывает о Восстании то, что может, немного о себе. спрашивает о ней. Все важное о Джин он знает, но Кассиан спрашивает не о важном, а о мелочах, о жизни, которая не попадает в отчеты и официальные документы, о том, что делает каждого именно тем, кто он есть — словом, о самом важном.

На следующий день утром его вызывают на инструктаж о новом задании. Одного — сначала Кассиан решает, что это потому, что Джин все еще не часть Восстания, но он довольно быстро понимает, что ошибся. Это не совсем инструктаж, скорее, еще один тест. Говорит с ним генерал Дравен. Кассиан не знал, что он все еще на базе, и это незнание — как укол, упрек, привычное напоминание о том, что он мог бы быть лучше. Всегда может быть лучше.

Они начинают не с задания — вместо него Кассиану предлагают повышение. Он давно и хорошо знает, как работают повышения в разведке, и знает, что никакой нужды в еще одном майоре, на базе, нет. Совсем наоборот: им, как обычно, очень не хватает людей для грязной работы подальше от базы. А, значит, это не повышение, что-то иное.

Он прав, и, видя, как он не спешит соглашаться, генерал переходит к сути. Хвалит его за вчерашнюю встречу с медиками — очень хорошо, они снова дали добро. Говорит, что дело не в этом, а в Скарифе, в Иду — в том, что держать в поле человека, о котором неизвестно точно, будет ли он выполнять прямые приказы и действовать самостоятельно только когда у него их нет или в исключительных случаях, может быть слишком опасно. Если не знать, что делает он — не смогут защитить остальных.

Кассиан знает, что это так. Знает он и то, что и Иду, и Скариф были как раз исключительными случаями, но они были подряд, и он понимает, как это выглядит, а потому не пытается объяснить, а только отказывается от звания. Генерал кивает и не возвращается к этому — ему и не нужно.

Лея сказала и сделала все правильно. Задание звучит примерно так, как представлял Кассиан — Вобани, простой взлом и уничтожение данных. Пилоты летают за голубым молоком — разведчики ходят за документами в тюрьмы.

Все кажется простым, но именно что кажется. Кассиан понимает, что это на самом деле за задание, когда генерал скучным монотонным голосом перечисляет потенциальные угрозы и, называя среди них дроидов делает почти неслышную паузу.

Смотрит.

Знает.

Ну конечно же, знает, как могло быть иначе.

— Уничтожить информацию о Джин Эрсо — основное задание. Основное — и единственное.

Слова, тяжелые, как камни, которыми Кассиан когда-то швырялся в Империю — и как же тогда было просто — повисают в воздухе. Потом он говорит:

— Да, сэр, — потому что это единственный возможный ответ.

Загрузочный диск все еще при нем, и избавляться от него Кассиан не собирается. Но он уже не проверяет его — привык за прошедшее время просто чувствовать, на месте ли тот. Но, остановившись у двери, все же тянется, трогает сквозь ткань куртки то, что осталось от Кей-Ту.

— Вылет завтра в семь, — говорит он с порога.

Джин, конечно, здесь. Она или чувствует себя комфортнее в тесных помещениях, или не видит смысла изучать базу, которую вот-вот собираются бросить.

— Можно паковаться. Миссия на Вобани наша.

— Кто как. Часто просто готовлюсь к миссии: это может занимать много времени. Занимаюсь Кей-Ту, — Кассиан ненадолго замолкает, но тут же добавляет бодрости в голос. — Помогаю коммуникациям, учусь чему-то у техников, вписываюсь ненадолго в какую-то военную подготовку — это никогда не бывает лишним. Когда все спокойно, прошусь на тренировочные полеты с пилотами.

Звучит он как почти всегда занятой человек, и потому на этом не останавливается, быстро перебирая в уме то, чем он еще занимается.

— Бывает, что ничего не делаю — сплю, играю в сабакк, болтаю со знакомыми, учу кого-то чему-то. На Дантуине — раньше у нас была база там — я еще рыбачил. Иногда — только не смейся, пожалуйста — я готовлю что-то. Сейчас на базе помогать больше некому, так что дел, считай, нет.

Можно расспросить Джин про Вобани, но Кассиан не торопится. Вряд ли это приятные воспоминания. Да и имперские тюрьмы и трудовые лагеря по большей части похожи одна на другую.

— Ну, в общем — распоряжайся мной, — Кассиан отвешивает щегольский поклон, которому научился, пока изображал имперца. — Вплоть до семи утра.

Кассиан смотрит в датапад, на Джин, опять в датапад. На «что они делают» он ждал чего-то совершенно иного, но на экране пара танцует каленаду, потом переходит в вальс. Вальс у них лучше каленады, Кассиан подозревает, что это потому, что и партнер, и партнерша никогда не служили — точность движений, нужную для этого танца, прививают в королевской авадемии, но там же отбивают плавность, нужную для всего остального.

— Ты серьезно? — он снова смотрит на Джин и понимает, что да, она серьезно.

Она и правда не знает. На самом деле — откуда ей знать? Она если и видела что-то такое, то ла-лей танцовщиц, которые соблазняют кого-то — только одиночные танцы, но не парные.

— Они танцуют. Чтобы... Ну, эти, скорее всего, потому что хороши, и это их работа. Но обычно танцуют для развлечения, чтобы познакомиться с кем-то, пообщаться. Потому что приятны друг другу. Просто потому, что хотят. Причин много. Ты не умеешь, да?

Он снова смотрит в датапад, потом откладывает его в сторону. Чтобы забыть о чем-то, танцы тоже подходят, потому что о шагах и ритме думать лучше и важнее, чем обо всем остальном. А он сейчас довольно сильно не хочет думать про то, что будет делать с миссией на Вобани.

— Меня научили для одной миссии — могло понадобиться. Хочешь, я научу тебя? Попытаюсь научить.

Джин встает сразу же. Значит, он правильно угадал — ей и правда это настолько интересно. Она стоит очень близко. Кассиан вспоминает лифт на Скарифе. Они ехали вниз, уверенные в том, что сделали все, что могли и спускаются умирать.

И вот они здесь.

— Так правильно, да. Но не для всех танцев. Так начинают каленаду. А потом они танцуют вальс — и в нем становятся вот так, — Кассиан сдвигает ниже левую руку Джин, правую берет в свою. — Что ты больше хочешь? Только...

Он быстро пробегает глазами по комнате, но, как всегда, в ней ничего никуда нельзя убрать — все на своих местах и очень компактно.

— Тут я смогу показать тебе не очень много. Нужно место попросторнее — и какая-то музыка. Хотя, можно и без нее, просто придется отсчитывать ритм про себя, чтобы не сбиваться.

Кассиан кладет свободную руку Джин на талию. Все это кажется немного странным, будто сон — но не как обычно, а приятный. Но это и правда отвлекает. И ему нравится.

— Надо расслабиться, — Кассиан успокаивающе гладит Джин по спине. — Это неопасно. Это я рядом с тобой. Я уже был рядом с тобой — и никто не умер. Не считая Джедды. И Скарифа. И всех остальных, конечно. Ты в любой момент можешь остановиться. Если тебе не понравится, скажешь. Танцевать — это не обязанность, не какое-то задание. Это для удовольствия — и да, мне нравится.

Голос у него звучит спокойно. Кассиан говорит тише, чем обычно, потому что теперь он ближе и потому что знает, что это может успокоить Джин. Нужно сделать танцы чем-то более знакомым для нее — и он быстро находит то, что может сработать.

— Танцы — как рукопашный бой, где никто никому не хочет навредить. Только в драке ты стараешься сбивать ритм каждый раз, когда он появляется — чтобы твои движения были неожиданными. А в танце все наоборот. Ритм вальса — размер — три четверти. Ты всегда можешь разложить его музыку и его движения на части. Например, на базовые три шага, которые будут повторяться в одинаковом ритме, пока не закончится музыка. В вальсе есть ведущий партнер — это я. Это значит, что тебе нужно просто следовать за моими движениями. Смотри... Нет, стой.

Кассиан вспоминает, как учили танцевать его, но тут же отказывается от этого. Его учили так, как обучали всем навыкам, нужным для миссий — так же, как учили когда-то пилотировать корабли или стрелять. Это не годится. Зато он помнит, как на приемах, которые были у кого-то дома, в раннее время можно было увидеть иногда, как имперцы учат танцевать дочерей.

— Вот что — не думай о шагах, о ритме, ни о чем. Стань мне на ноги и просто постарайся забыть о том, что ты учишься, что ты не знаешь, что делать — думай только о том, нравится тебе или нет, приятно — или нет.

Кассиан ждет, пока Джин не устроится — она обнимает его иначе, и так действительно удобнее — она слишком близко для правильной позиции. Он осторожно начинает двигаться, медленно кружится в маленьком пространстве комнаты. Сначала считает про себя, потом тихо насчитывает Джин на ухо мерный счет — раз-два-три, раз-два-три. В какой-то момент он бросает считать, потому что танцы — совсем не про счет. В движениях Кассиана сохраняется плавная, но хорошо заметная подчиненность ритму, а сам он, все так же тихо, напевает себе под нос какой-то из популярных лет пять назад вальсов. Он не уверен в том, какой именно, не уверен и в том, что не смешивается несколько в один — но это не имеет никакого значения.

— Это не используют, — он расслаблено, коротко смеется. — Ну, по крайней мере не всегда и не обязательно. Да, любовники, бывает, танцуют. А еще друзья, родственники, случайные знакомые, совершенные незнакомцы. Танец — это просто танец. Лучший способ его использовать — просто для того, чтобы тебе было хорошо. Тебе хорошо?

Кассиан закруживает Джин, держа ее за руку, вытягивается свою, так что на какой-то момент отстраняет ее, затем легким рывком снова притягивает, крепко обнимает.

— Это уже не вальс, а какой-то... м, не помню, какой точно — но какой-то из ту-степов. Но все же — тебе хорошо?