Даже когда наступает тишина, в голове продолжает крутиться тот мотив, напеваемый Кассианом, и Джин не сбивается, позволяя ему вести. Это необычно, но приятно — довериться кому-то даже в такой мелочи, просто... позволить решать, куда идти. Переложить на чьи-то плечи возможность выбирать и решать, и искренне этим наслаждаться.

Когда нет ни угрозы для жизни, ни спешки, ни взрывающейся под ногами земли.

Когда так... хорошо. Правильно. Настолько правильно, что Джин не сразу понимает, что меняется; не замирает, не напрягается, почти никак не реагирует — только чуть склоняет голову, чтобы не столкнуться носами.

Обычно она занимается чём-то подобным, чтобы выполнить задание — или получить для себя какие-то выгоды. Но ей не нужно от Кассиана ничего такого, о чем просто нельзя попросить — ведь он даже танцевать ее учит просто так! — и ему самому, наверное, тоже.

Но если люди танцуют для удовольствия, то и другие вещи они тоже могут делать для удовольствия?

Это кажется логичным.

Поэтому Джин отвечает, целуя его в ответ, гладит по шее, водит ногтями вдоль линии роста волос — здесь у людей обычно по-приятному чувствительная кожа.

И когда поцелуй прерывается, снова кладёт голову Кассиану на плечо, улыбается, льнет ближе.

— Когда-то были. Но, — привстает на носочки, заглядывая в глаза, — не в этот раз. Раньше.

И целует его теперь сама.

Джин не даёт ему договорить — это самый лучший танец в ее жизни, и вовсе не потому, что единственный, и самое... тут она с трудом подбирает слова — самый лучший поцелуй? объятия? Самые уютные полчаса?

Трудно подобрать, выбрать, и она просто целует Кассиана снова, закрывая глаза, прижимаемся крепче.

— Лучший или не лучший, — тихонько говорит она немного позже, по-прежнему обнимая его за шею, — но мне другого и не надо.

И правда — не надо. Ей, кажется, достаточно того, что есть и так. Объятий, вот этого танца, поцелуев... Это все хорошо — не только потому, что можно заниматься всем этим для себя и для собственного удовольствия, но и потому, что это Кассиан.

Наверное, с ним можно даже рис перебирать — и это будет для собственного удовольствия.

Запрокидывает голову, чтобы заглянуть ему в лицо, и гладит по щеке, большим пальцем задевает губы. Тянется и целует снова — если Кассиан первый это сделал, то ему, наверное, это приятно тоже?

Ликвидация — это то, чем Джин не занималась уже долг; и она рада об этом не вспоминать — после того, как Со оставляет ее, убийство становится вынужденной мерой, но не основной целью.

Задания на убийства Джин не берет никогда — это не для неё.

На самом деле, для того, чтобы уничтожить данные о Лиане Халлик, достаточно пробраться в какой-нибудь архив или участок — необязательно отправляться аж на Вобани. Лиана Халлик — не шибко важная персона, чтобы создавать множество носителей с ее личным делом.

Но Вобани так Вобани — Кассиану все ещё нужно достать нового дроида, чтобы сделать из него старого дроида, а в тюрьме это сделать несколько проще.

Джин все ещё сжимает руку Кассиана в своей (своих — у него руки крупнее), водит пальцами по костяшкам, и может показаться, что она его совсем не слушает.

Слушает, конечно, и Кассиан наверняка это понимает — Джин умеет слушать, даже когда она одним глазом спит.

Им нужно уничтожить информацию — и все. Тихо прийти, тихо сделать дело, тихо уйти. Это даже проще, чем то, чем она обычно занимается — ведь ничего не придётся выносить.

Если, конечно, забыть про новый корпус для старого доброго КейТу.

Кассиан специально это не проговаривает или собирается положиться на волю случая?

В то, что он решает отступиться от первоначальной задумки, когда выпадает такой удачный шанс, отчего-то не верится.

— В общем, средней сложности, — Джин прислоняется щекой к плечу Кассиана, глядя так на него снизу вверх, и все ещё держит его руку, изучая на ощупь. Теперь, когда можно, когда это точно не вызовет отторжения, Джин нравится касаться его — она, на самом деле, вообще очень любит тактильный контакт, любит узнавать мир вокруг себя через прикосновения, но ввиду образа ее жизни подобные порывы приходится давить — опасно. А вот здесь, а вот прямо сейчас — можно. Не опасно. Приятно. — Скажи только, что у тебя для всего, — она выразительно выделяет это слово — ну, могла бы и не выделять, он и так поймёт, не идиот же, — есть план. Чисто вот так теоретически. И этот план продуман чуть больше, чем «а потом мы просто достаём чертежи».

— Основное, — повторяет за ним Джин, склонив голову к плечу, — и единственное. Ну... ладно.

И пожимает плечами — а что ещё она может сказать?

Кое-что может.

— Но если что-то изменится, сообщи об этом хотя бы за пару минут. Я, — она улыбается, — не очень сильна в импровизации.

Другими словами — если ты, Кассиан Андор, всё-таки решишь достать новый корпус для старого-доброго КейТу, предупреди, чтобы остался хотя бы один дроид.

Ну как-то так.

Наступает тишина, и молчание почему-то кажется теперь неловким — словно они не говорят что-то важное, что могли бы. Так кажется Джин, и она почти судорожно перебирает в памяти весь этот день, вечер, разговор — от того, как она спрашивает, что делают эти люди и зачем, до последних своих слов, — и не находит того момента, когда вдруг начала чувствовать себя неуютно.

Неуют — это что-то неправильное; что-то такое, чего не должно быть, но оно есть. Развод на стекле, который просто нужно стереть.

Она не умеет вербовать, не умеет доверительно говорить по душам и проникать человеку под кожу, чтобы почувствовать себя в его шкуре; обычно она просто говорит прямо — и, наверное, не стоит отступаться от привычек.

— Кассиан, — Джин придвигается ещё ближе, коленками касаясь его коленей, и, помедлив, скрещивает ноги, опирается о них локтями, — я сказала что-то не то?

Дурацкая ситуация — и хочется прижаться спиной к стене, чтобы чувствовать и знать, что никто не подкрадётся сзади, и от этого становится как-то невесело. За последнее время она как-то привыкает, что рядом с Кассианом... спокойно. Безопасно — насколько этот мир вообще может быть безопасен.

— Я не все... эмоции понимаю хорошо, — прикусывает губу, хмурится практически беспомощно — она не понимает, а Джин не любит не понимать, это слишком опасно и немного, самую малость страшно. — Но мне кажется, что сейчас что-то не так.

Кассиан отвечает, и Джин не уверена, удивлена она этому или нет. Не уверена, что удивление здесь вообще возможно — он мог ответить, мог не ответить, и оба эти варианта она может обосновать. Но Кассиан отвечает — и Джин этому точно рада.

На прямые вопросы не всегда дают прямые ответы, и с этим приходится считаться, как с неизбежным.

Склонив голову к плечу, Джин слушает; потом немного хмурится, словно пытается сложить в мыслях картинку, и пожимает плечами.

— Хорошо. Документы — задание основное, потому что единственное, — она кивает, словно ставит галочку в списке и убирает его в сторону.

Постукивает пальцами по колену Кассиана. Не нервно — размеренно, спокойно, выстраивая мысли в правильную, последовательную цепочку.

— Здесь нет «всех», которые мне рады. По правде говоря, я надеюсь, что здесь вообще не слишком много людей, которые знают, кто я такая и как связана со Скарифом. Это было бы лишним. Здесь определенно есть люди, которым я не нравлюсь и которые мне не рады, есть люди, которые наблюдают за мной. Вполне возможно, что эти две категории даже совпадают. Поэтому я не чувствую себя частью чего-то большего здесь — те, с кем я могла бы это чувствовать, остались на Скарифе. Кроме тебя.

Еще есть, конечно, Лея — но если посмотреть правде в глаза, то очевидно: даже если наберется вдруг десяток человек, которые Джин рады, это уже очень много. Она и в самом деле надеется, что знают о ней не слишком много — надежда так себе, конечно, но это было бы очень неплохо.

— Но это не так важно даже. Восстание, часть чего-то больше, свое место и все остальное. Я уже сказала, что остаюсь, и я остаюсь, — Восстание не стало намного лучше в ее глазах, она по-прежнему прекрасно осведомлена о методах, которыми не брезгует пользоваться ни Империя, ни Альянс, но сейчас у нее вновь появляются личные счеты — это первое; ей хорошо рядом с Кассианом — и да, это второе.

И, возможно, она все-таки хочет стать чем-то большим, чем Джин Эрсо, но сейчас они говорят не об этом, не о большем, а о них двоих — Джин Эрсо и Кассиане Андоре, которые просто люди. Иногда большое и значимое можно и даже нужно отодвинуть в сторону — это Джин знает точно.

— В том числе и потому, что мне нравится быть рядом с тобой. Ты мне нравишься. Возможно, сейчас во мне говорит эйфория, а потом это исчезнет. Возможно, на новой базе я познакомлюсь с другими людьми, которые понравятся мне больше. Но возможно и нет. Возможно, — Джин говорит чуть тише, но по-прежнему спокойно, потому что мысль о том, что умереть можно в любой день, час, минуту и даже секунду, живет в ее голове давно и она к ней привычна. — Возможно, что мы не доберемся до новой базы в принципе. Мы спаслись со Скарифа — и я теперь даже не знаю, что может быть не-возможным. Но я знаю, что в моей жизни было не так много людей, на которых мне бы хотелось — на которых я могла бы что-то переносить. Не так много людей, рядом с которыми мне хочется находиться. Мне даже… непривычно, странно, что хочется быть рядом.

Джин говорит еще тише, и теперь сквозь спокойствие пробивается неуверенность — она не очень хорошо понимает некоторые эмоции, а еще не очень хорошо умеет говорить о некоторых вещах. И знает, нужно ли вообще о них говорить.

— Если ты сейчас что-то сделаешь… разве это будет считаться за «воспользоваться»? — прикусывает губу, глядя на него, пожимает плечами. — Можно подождать. День, три, неделя? Я не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы разобраться со всякими «возможно». У меня не так много опыта… в отношениях?

Опыта в остальном у нее достаточно — потому что иногда секс делает то, что не делает даже куча кредитов, — но в отношениях — не то что бы.

— Но я знаю, что ты мне нравишься. Здесь. Сейчас. И мне кажется, что и потом тоже. А возможно может быть что угодно.

Это очень странно — сидеть вот так вот и буквально по пунктам разбирать, объяснять, почему он ей нравится; почему она не считает, что он воспользуется чем-то там; это странно — потому что Джин умеет просчитывать, какая польза ей будет от того, что она с кем-то переспит или даст намёк на возможность этого; умеет составлять план, чтобы к этому пришло; и теперь — теперь они сидят друг напротив друга, касаясь друг друга коленками, и говорят об этом — спокойно, ровно, словно обсуждают операцию.

Это нормально для Джин — вот так обсуждать такое.

Чудно, что это, кажется, нормально и для Кассиана.

Чудно, что говорить о таком можно вдвоём — и говорить вслух, а не только думать, просчитывая и предполагая.

Джин замолкает, договорив, и смотрит на Кассиана; ждёт — и немного волнуется, что он ответит.

И он отвечает, и притягивает ее к себе, целует — и для Джин это самый лучший ответ, какой только может быть.

Без выгоды. Без взаимного использования. Без денег и без попыток эти деньги не потратить.

Просто для себя — и друг для друга, и от этого тепло внизу живота и где-то в груди, а затем — и по всему телу, до самых кончиков пальцев.

Джин улыбается куда-то в поцелуй, тянется ближе к Кассиану — и обнимает его за шею, перелезая ближе, на колени, трется носом о шею и жмурит глаза. Потом — смотрит и целует сама.

— Так намного лучше, — сбивается, чуть краснеет скулами. — Правильно.