— Мне. — Только так себе можно будет доверять, а другому..?

Произнеся то, что произнесла, женщина замерла, настороженно обдумывая легкомысленно брошенное слово. Закрыть глаза и пойти в руки к тому, кто уже один раз почти убил. Она и тогда закрывала глаза. Закрывала, в слепой жажде своей... в слепой любви. Любовь слепа...

Хмурится древняя жрица, встряхивает тяжелыми локонами волос.

— Тебе. Я передумала. — Но сама она тоже закроет глаза. Потому что не сможет не опасаться собственной силы, с которой сжилась, поистерласть, как галька на берегу моря, до гладкого понимания, что нет больше острых граней, но есть тяжесть неумолимого рока.

Касание рук. Переплетение пальцев.

Сквозь тонкий дым, совершенно не такой, как требуется курильням, разобрать и лицо, и выражение глаз. Но Медуза смотрит, чувствуя, как пересыхает во рту и наливается тяжестью голова. Смотрит, подаваясь вперед, практически ложась грудью на стол, смотрит в дым.

Ей мешает стол, строгое платье, туфли, линзы, город. Ей не хватает мрамора, солнца, моря, песка и камней.

Жара углей и сгорающих трав.

Медуза почти стонет от ненависти к обстоятельствам и от восторга эха прошлого. Голос ее становится глуше.

— Оно выйдет из разверстого тела и пожрет тех, кто не успеет властвовать и владеть. А ты будешь жить, потому что не намерен быть ни тем, ни другим.

Дыма мало.

Каталептически колотится сердце. Жрица тянет на себя за руку, пока сама не впивается в губы, стирая остатки помады о чужие горькие губы. Мало дыма. Значит — мало огня. Нужно ещё.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Она глупа, если поддается тому же проклятию, тому же проклятому человеку опять.

Пускать. Быть глупой — благо, а не кара. Сейчас. Ненадолго. Немного. Вот. Вот так — огибая преграды, чтобы оказаться на чужих коленях, в чужих руках. Знакомые касания, хотя с веками стали куда мягче — нет необходимости больше держать в руках меч и щит. Нет необходимости руками удерживать взбешенных кабанов и морских драконов, ловить Пегаса.

Мир стал пресным?

Мир стал слабее?

Мир стал иным.

Горгона — Горн шипит проклятие слишком болтливому бессмертному, забирая шелковую, плотную прошитую полосу его галстука, касаясь пальцами шеи, сжимая бедрами вжимающегося в нее мужчину.

Жертва ли это всем богам на удачу?

Пусть смотрят боги?

Пусть ослепнут.

Чудовище закрывает глаза герою, плотно затягивая узлы ткани на затылке, целуя прохладную полосу ткани поверх его глаз. Линзы собственных все равно почти сгорели уже — сгорят.

Город внизу и напротив — тревожный, залитый светом муравейник, а здесь хорошо, если ослепнуть и самой, закрывая глаза, напоследок запоминая тень безумия в каждой черточке лица мужчины, когда ладонью скользнула вниз, вжимая сквозь ткань брюк, оглаживая.

Где-то там убивает их серийный ритуалист, в противовес — где-то рождаются и зачинаются новые люди и новые боги. Здесь лишь пылает... ненависть?

Не похоже, но в ответ на ласку чужих рук и губ, жрица с наслаждением тянет чужие губы, прихватывая зубами, прежде чем толкнуться языком и всем телом, выгибаясь, будто обезумевшая кошка по весне.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Нежность остается в подреберье только — остальное — жаркое стоглазое зарево пожарищ.

«Жаль ему. Жаль ему. Любил он...» — обида сияет ярче солнца. Обида и непрощение. Становление на крови и из крови.

Тонкий шрам, опоясывающий тонкую шею, навсегда.

— Любил. — Стонет уже женщина, выпутывая пуговицы, сминая белое полотно чужой рубашки.

С грохотом соскальзывают на каменный пол туфли, браслеты с рук.

Медуза открывает глаза, когда целует в ответ, когда перехватывают её лицо сжимающие пальцы, целует костяшки, а после, откидывая голову назад, подставляя ту самую, растерзанную когда-то предательством шею, куда ниже, чем там, где целует сейчас Персей, прихватывает его за волосы, вынуждая склонить голову ниже — рубец шрама ощутим под языком?

Мелиссе хочется, чтобы да, был ощутим.

То, что женщина ненавидит с другими — касаний к следам своих поражений, Персею — тому, кто её, все-таки, скорее, убил, позволительно.

«Ненавижу.»

Ненависть её слишком похожа на самосожжение.

Жрица соскальзывает с чужих коленей и тянет за собой, вынуждая, требуя, умоляя каждым движением — и держа за пряжку ремня, и за руку — идти за ней.

— Мы её найдем. Постель.

Когда-то им даже галька штормового моря была хороша.

Когда-то они ослепляли друг друга сиянием влюбленных (или лживых) глаз.

— Как же хочется тебя ударить. — Шипит на ухо, не сдерживаясь, прежде чем забрать губами мочку, щекоча ее языком.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Он всегда сопротивлялся и был покорным наоборот — там, где Медуза уже не ожидала и не хотела ждать. Тогда, когда ей хотелось другого. Они подходили и не подходиди друг другу, как герой и чудовище.

Это тоже заводит, на самом деле.

Женщина закрывает глаза, почти покорная чужим рукам и чужой воле, выдыхает, улыбаясь от удовольствия — потревоженная касаниями тонкая кожа и мурашки волнения по всему телу.

«Я безнадежна», — думает, цепляя пальцами застежку платья, раскрывая молнию, лишая себя этого барьера.

Безнадежна, потому лучше змеей извернется в чужих руках, чтобы наброситься с поцелуями на чужое лицо, шею, сильные плечи, сжимая узкими маленькими ладонями чужие запястья.

Сколько она его ждала?

А сколько потом ненавидела себя за это?

Лучше одной ночи на двоих они все равно ничего не придумают.

Медь выдыхает, вдыхает запах чужого тела — века цивилизации изменили многое и узнавать человека теперь сложнее. Но она все равно знает своего убийцу: бьет пустой ладонью в грудь, но этого мало.

Нужно возвыситься, ухватить за волосы, оттянуть сильную светлую голову и разгрызть шею, потонув в крови...

Медуза опускает голову сама, трется щекой о красноватое место удара ладонью, обводит языком.

— Нет. Лучше я просто заставлю тебя посмотреть в мои глаза. Страшно? — Она сама не уверенна — не шутит ли. Персея хочется дважды: себе и убить.

— Страшно? — тянет от себя чужие руки, держа за запастья. Больше всего на свете ей не хватает взгляда этого человека, а в ответ только слепая полоса ткани. — завяжи мне глаза. Я не ошиблась сперва. — Закрывая чужой гадонью свои глаза прижимается ближе, свободной рукой уже вытягивая ремень из шлеек. — Смотри на меня.

Ей когда-то поклонялись. — ...смотри.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Люди не сильно-то меняются даже спустя века — это правда. И боги сути своей не меняют. И чудовища. Только Медуза,как бы не ярилась, в сути своей, склонна доверять тем, с кем ложится в постель, а Персей — может предать и зарезать спящую. Вот что знает Мелисса Горн о своем любовнике: в цепких его руках, мягких губах и уверенных движениях кроется возможная смерть. Всегда. Ей смерть — возможно. Этого не отнять.

Не хочется отнимать.

Потому что, супротив вечности, Горгоне очень хочется знать, что ее ждет и любит ее собственная смерть — ласковая как шелк и холодная как шёлк.

Выстонав от прикосновения, подаваясь к ладони, скользящей по её телу, женщина касается чужого лица своими пальцами. Уже — как слепая.

А ей и не надо видеть, чтобы знать хмуро-мрачное выражение на лице героя, скорбно и крепко, обычно, стиснутые губы, тени в уголках глаз от усталости.

Ладони скользят по плечам — старые рубцы шрамов — мир их — война.

— Да. Доверяю. — Ладони касаются груди, когда её саму Персей крепко держит за лицо и не хватит его поцелуев ни медленных, ни опаляющих.

— Ещё. Дальше. — Пусть не смеет останавливаться. И она не остановится.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Узел на затылке получается тугим — как надо, иначе вместо любовника останется только холодный камень. Расстегнутое платье, как увядшие лепестки бутона розы, расходится в стороны, расстегнутое. И жрица остается почти нагой и это «почти» остается лишь одной полоской ткани.

Мир обретает форму и обьем ощущениями, ароматами, звуками.

Чуть шершавые ладони. Поцелуи колкие, крепкие, пьянящие, сильные касания рук.

Своими руками Мелисса держит Персея за волосы, отпускает хватку, гладит, прежде чем впиться ладонью с длинными ногтями в его плечо, когда поцелуи становятся почти укусами, когда она сама шипит от возбуждения и тяжелые темные кудри волос смятые вокруг головы, будто колышутся не от её движений, а сами по себе.

Прикосновение пальцев, куда более дерзкие поцелуи, чем прежде — этого не было когда-то. Когда-то, давным давно, всё было иначе.

А потом ещё и ещё.

Медуза почти уверенна, что и эта встреча осыпется горечью пепла на её губы, оттого сейчас так сладко — ловить ускользающий момент будто ловить чужое движения и подаваться ему навстречу, замыкая напряженными бедрами кисть руки, усмехаясь одуревше и сыто, вслепую, скользя ладонями по коже, тянуть на себя, пальцами, тревожно скользящими по лицу, находить губы — оцарапывать их нажимом почти, чтобы самой к ним тянуться и горячим языком зализывать раздраженную кожу, прерывая всякие слова. Будто и так не понятно, что да, немедленно, дальше!

Но в том, чтобы говорить, тоже есть свой хмель.

— Дальше, сильнее. Я хочу тебя.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Они опять срываются.

Медуза раньше не знала точного сравнения — теперь знает.

Наркоманы, намеренно выдерживающие изматывающую ломку, чтобы потом, когда нервы и всё тело будет струнами боли, пустить наслаждение в свое тело и отлететь душой так далеко, что не достанешь, поймав себя заново на иглу. Наркоманы — никак иначе, потому что этот бесконечный цикл из ненависти и восторженный шепотков — это не нормально, но все древние греки безумны. Все боги и герои — безумцы.

И это прекрасно. Сейчас.

Горгона сгибает ногу сильнее, надавливая пяткой на бедро мужчины, заставляя быть ближе, не отпуская от себя никуда.

Она в руках Персея, так пусть же он не смеет никуда отсюда деваться и не выпускает из рук свое проклятие.

От звуков хриплого голоса мурашки по коже — дрожь предвкушения и дрожь из-за каждого прикосновения, касания пальцами ли, губами, мешает нормально говорить, да Мелисса и не хочет говорить. Она хочет выдыхать взволнованно и распаленно и подаваться бедрами навстречу, прогибаться в пояснице.

— Будешь долго говорить — окажешься снизу. — Шипит, сглатывая яд своих слов, перевозбужденную одурь, слыша как в воздухе уже пьяно от аромата их тел. И будто вновь веет бризом над морским берегом в засушливое лето. — Перссссей. — Тянет-шипит-сипит почти умоляюще.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

— А ты совсем разучился меня бояться, негодяй. — Жрица смеется, от груди на глубоком хрипловатом выдохе и ей, в общем-то, этот смех скоро вновь переходит в прерывистое дыхание. Предвкушающее. Разгоряченное.

Вот то, чего не было раньше — они бросались друг на друга голодным зверьем и рвали на части, пока не оставалось даже костей. Пока смену страсти не составляла сытая тошнота друг другом. Тошнота, уходящая в омерзение и ненависть. Им же мало. Всегда будет мало просто жизни, просто мира.

Сразу и всё.

Владеть и властвовать.

«Вот же я — бери меня немедленно!» — кричит будто каждая пядь тела Мелиссы, каждая капелька влажной испарины у висков, напряженные потемневшие соски, пульсирующее тело под пальцами.

А Персей медлит. Дарует растянувшуюся горячую прелюдию, когда вся музыка мира в разорванном сердце древней жрицы грохочет. Когда сама она так жадно ловит его губы, почти рычит гневно, лишенная их, тут же почти затихая, когда он касается поцелуями шеи, ключиц, лица. Обратно.

Когда он срывается в ритм движений и остается только вторить.

И взволнованно скользящие по его широкой, не раз исполосованной шрамами, спине хрупкие руки женщины едва не оборачиваются стальными тисками — Медуза хочет себе своё — раз отмеренное горе, навсегда ставшее счастьем быть с тем, кто тебя убьет.

Она с нажимом ведет ладонями по чужим бедрам. Не видя лица, уже и не пытается думать какие эмоции озаряют его. Ей достаточно слушать шум сердец.

И шум заглушает всё остальное.

Медь сама могла бы сказать что-то, но ловит замедлившийся поцелуй и тянет требовательно. Проникает сама языком. Ей всегда будет мало. Это тоже проклятие.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Воин выходит из горячей схватки не побежденным. И в этом его победа.

Медуза стонет тихо — как давно это было — как давно её тело на миг отказывалось подчиняться разуму, холодному, змеиному. Как давно ей хотелось кричать и крушить всё, чтобы в следующий вдох-выдох захлебываться лаской и быть готовой принять всё, что дарует не бог — человек.

И древнее чудовище замирает в чужих руках.

Будто не было веков и лет — вот ее нога так удобно повторяет изгиб его тела. Вот её руки уже ласкают грудь мужчины.

Убаюканное жертвой море пропускает суда...

Чтобы вновь становиться голодным.

Всегда.

Когда повязки больше нет, Горгона всё равно не сразу открывает глаза — проклятые жрицы тоже могут бояться. Открывая, видит героя, таким, какой он есть.

Утирает испарину с его лба, забирая ее, солёную, губами, а потом смеется, ощущая прикосновения будто смягчившихся узких губ Персея.

— Ты намерен добывать вино вслепую? Какой самоотверженный... Но я закрою глаза, я закрыла, иди. — Ладонью чуть толкая в грудь, сама ложась ничком на горячую постель, сминая ткань пальцами, встряхивая головой — темные пряди бьют тяжелыми теплыми плетьми по спине.

Затихая, женщина слушает шаги.

Ей, правда, хочется пить.

Но могла бы и не отпускать героя.

Могла бы.

И Медузе самой сейчас сложно ответить, почему она позволила ему опять всё сделать по своему.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Шаги — удаляющиеся, а потом приближающиеся, хорошо слышны. И стук бокалов. Ощутимо прогибается край широкой постели — Персей уже рядом и Медуза послушно поворачивается, не открывая глаз.

Можно шутить, что в их случае любовь не только жестока, но и точно слепа. Но Горгона зареклась шутить о своей любви или о чужой любви к ней.

— Обойдемся. — Соглашается, поднимая голову, чтобы не подавиться. Ощущая дыхание, женщина медленно открывает рот.

Губы в вине и далее — само вино — теплые неравные капли.

Вино от старого любовника старой любовнице.

Лживыми губами к так часто лгавшим губам.

Каким оно должно быть?

Какими должны быть касания друг к другу?

Ведь это Медуза ведет пальцами вдоль позвоночника героя. Ведь это она гладит его по шее.

Малый глоток вина заканчивается быстро.

Вслепую, сев на постели, женщина дотягивается до бутылки и пьет сама глоток, чтобы отдать его, перебираясь на колени сидящего на краю древнего Персея.

До последней капли отдавая, нависая над ним.

— Ты слаще. — Отдавая бутылку, чтобы были свободны руки.

Отравляет мысли только то, что это больше не берег Греции и Персей не останется здесь навсегда. Потому что спасает мир не от нее.

И Медуза злится. На себя, на него, на них, на мир. Склоняет голову и зло клеймит поцелуем в шею у изгиба к ключице.

Ей так хочется, чтобы все поменялось. Но есть лишь вот это «сейчас».

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Многое изменилось — они стали размеренными. Наверное, это старость. Та старость, которую Горгона еще может терпеть, но не хочет принимать. Ей еще кажется, ей иногда по ночам кажется, что можно вернуться в прошлое, можно быть такой же яростной, слепящей, неистовой. И всё равно, теперь, как бы не ярилась, как бы не пылала, это будет уже не то пламя, даже если вспыхнет иногда тревожно-багровой кометой во взгляде... и гаснет та вечность.

А сейчас глаза женщины завязаны.

Только она не справедлива и не неподкупна, как Фемида... что уж там говорить, даже Фемиду извратили, куда уж к одной маленькой жрице, ставшей когда-то чудовищем.

И сейчас, на коленях у древнего любовника, в его руках, под расплавляющими его поцелуями, Медуза чувствует себя смертной.

И не то живой, не то мёртвой, когда касается мыслями, вновь и вновь, растравливая собственную рану на душе, что скоро они опять разойдутся. Возможно — навсегда, потому что то, во что ввязался Персей; то, во что она сама сунется теперь из-за одного глупого героя, может не оставить шансов больше.

Но плакаться и плакать твари не умеют. Твари не ходят в белом и не смотрят в глаза.

Мелисса Горн тихо выдыхает и ведет чуткими пальцами по позвоночнику мужчины от крестца почти.

— Нет. Я не представляю, чтобы по мне можно было скучать. — Припечатывает словами, потом, свободной рукой цепкой поймав за колющийся подбородок: поцелуем. Если бы могла, правда, выпила бы его, чтобы никому не оставить героя.

И может лишить целый мир, всех тех девчонок земных и ярких, свежих, вроде той официантки, на которую грек пялился в кафе.... может от всех уберечь Персея. Может уберечь его от целого мира — убить сама. Спрятать себе самую дорогую статую. Может.

Маленькое всевластие, что обернется полнейшим одиночеством.

И потому Медуза целует крепче, шало, зло.

Ненавидя их мир. Ненавидя их первую и все остальные встречи. Ненавидя и молясь на них.

Время исходит и падает в бездну каплями пролитой и бегущей по венам крови.

Женщина, сейчас, здесь, ерзая на коленях любовника, сжимая его бёдрами, просто женщина... боится приходящего рассвета.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Понемногу получается верить.

Понемногу?

Мириады касаний, ощущения током по коже бегут и бегут, накапливаются, будто на широком листе кувшинки, прежде чем потопить его полностью — захлестнет с головой такое чувство, очнешься не через месяц-два, но однажды — очнешься, а уже не свободная птица, вольная змея подколодная, а... кто будешь ты, нежащаяся в чужих-родных крепких обьятиях, подставившая горло, меченное вечным шрамом, себя раскрывшая, раздвинувшая ноги, совершенно всё божественное будто и отринув, а будто и воплотив в каждом движении собственном и общем.

Кто получится, если потонуть в чужих словах, если уверовать?

Нет большей силы на этой проклятой земле, в этом проклятом мире не обетованном, чем вера.

Нет большей силы, чем неверие.

Нет ничего, кроме того, что есть между Медузой и Персеем.

И бывшая жрица, здесь и сейчас ему не верит. О том, что глупая. Но верит, что скучал.

Потому что она скучала.

Потому что долгие годы, ночи, секунды слабости, когда в других ищешь то, что ведомо в ком спрятано, та еще мука. Когда не видишь других — одни и те же черты в других ищешь. Судишь всех одним живым мерилом. И осуждаешь — что не такие. Не так. Не с теми.

Отпихиваешь от себя очередное, на блюде поданное, а то и на рёбра насаженное или с грудины вырванное сердце, а к своему не приложить. Не приладить. Получается так по-глупому.

И Медуза молчит, потому что лишь раз говорила то, невзирая на что её предал Персей.

И этого она не простит. И не прощает, сколько бы других своим убийцей не мерила.

Покачивает бёдрами плавно, танцующе, это их танец, будто у летящих к дну пропасти птиц, последний, как чудится. У Горгоны есть все шансы верить, что поутру они уйдут на смерть. И потому надо обмануть Персея, чтобы он не знал, не видел, что она идет тоже.

Потому что не сможет, если останется опять одна, других мерить мерилом, которого уже в живых не будет.

Ненависть это, конечно же, ненависть лощенная, вылизанная, горячая, нежная. Ненавистью полны стоны женщины. Конечно же, ненавистью.

Вот с этой самой ненавистью к тому, что случится, Медуза вжимается губами, толкается языком, загоняет ногти в плотную кожу на лопатках. Ей так мало той ненависти. Так мало этого настоящего, что не успокоиться, пока не разобьет спазмами удовольствия и глухими стонами.

Лучше дальше. Еще. Ещё.

...лучше загнать и себя, и Персея до смерти, потому что не сладит никто с сумасшедшими, чем...

Рыдает Медуза и горло ей дерет от наслаждения стонами, но и ужасной болью.

Потому что то ненависть. Конечно же, ненависть.

За зря пустые, перед смертью, пустые совершенно, мерилом одним расклейменные, годы.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

Слепые рассвет чувствуют кожей, как и те, кто закрыл глаза, как и те, кто проклят временем — час от часу сгинуть в событиях.

Рассвет Медуза ощущает кожей, когда по-змеиному, изворачивается из под руки Персея. Герой уснул, устав с ней биться. И она спала. Но змеи рассвет ощущают кожей. Только Горгоне больше не сбросить свою чешую. А так было бы хорошо. И самой переродиться, пуская в пламя лучей рассвета всё прошлое.

Голое тело мажут солнечные лучи не сразу — на высоту этажей этих окон солнце взбирается, карабкаясь по зубцам чужих шпилей.

Этому городу очень подошел бы вид сверху, с бомбардировщика.

Этому городу так идут сумасшедшие маньяки и те, кто спасает города и страны за «спасибо», ответствуя «подавитесь!».

Этому городу не идёт только лелеять чужие надежды и верить слезам.

Медуза и не плачет. Закуривает, прислонившись спиной к стене, смотрит в окна чужих домов. Возможно, оттуда смотрят на нее — она уже открыла глаза, чтобы смотреть на слепящее солнце, выбивающее слёзы из древних глаз.

Солнце древнее. Медуза курит, голая, босые ноги приходится подгибать, меняя стопу, которой стоять на холодном камне.

Холодно-холодно-холодно — чай, не Греция.

Скоро кому-то в бой, в расследование, в новый виток жизни, а древняя жрица смотрит на свет сквозь дым.

Если бы хоть у кого-то, кроме безумцев, был шанс быть счастливыми в этом городе.

Докурив, женщина уходит в душ, чтобы после одеваться, стараясь не шуметь.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]

За приливом всегда отлив. Медуза знает — она жила на берегу моря слишком долго. Она знает, что это — нерастраченная волна их нежности, держит сейчас чудовище и его героя рядом. Потом они опять будут прятаться, будто нарочно выдумают для себя принципы, проблемы, города и страны. Но сейчас тёплая волна омывает тело, сбивает под коленки и хочется упасть в это море и смотреть как сквозь воду солнечные лучи пробиваются ярчайшими бликами летнего счастья.

Бессмертная женщина мягко касается рук любовника, накрывает его ладони своими, гладит, улыбаясь.

— Я никуда не уходила, Персей. Просто ты бы увидел меня не только нагой, но и мятой, несобранной. Это не лучшее зрелище. — Горгона едва морщит переносицу, произнося это, а потом кивает.

— Я хочу с тобой выпить кофе и, наверное, позавтракать. Ты собираешься идти на бой с удачей голодным? — Касания к шее: щекотка, по утру ощущаемая не так, как тяжелой, будто хмельной, и горячей ночью. Поутру заниматься любовью, в таких ярких, пронизывающих лучах солнечного света, могут только те, кто обезумел и ослеп от любви: они будут видеть идеальных любимых рядом с собой, не замечая недостатков. Медузе слишком много лет — она бы тоже разглядела многое... в ком-угодно, но рядом с Персеем она слепа. Ослепленная солнцем и судьбой.

А потому не отступает, не отдаляется, слыша удары человеческого сердца.

[icon]http://s5.uploads.ru/y2Q3r.jpg[/icon][nick]Мелисса Горн[/nick][status]в глаза мне смотри![/status][sign]мне кажется, что вы больны не мною;

мне кажется, что вы больны по жизни[/sign][LZ]Медуза. Бывшая (проклятая Афиной) жрица с личным террариумом на (в) голове. Владелица детективно-оккультного салона, умница, красавица, стервь первостатейная.[/LZ]