Кассиан выложил два драгоценных аргумента и споткнулся на третьем, видимо, не таком драгоценном. Дэвитс продолжал смотреть. Если достаточно долго смотреть на человека, который только что замолкал, он рано или поздно начнет говорить вновь — уже хотя бы для того, чтобы выяснить, не парализовало ли его собеседника в столь неудобной позе. Трюк работал практически безотказно, стоило запастись нужным количеством терпения. Сработал он и на Кассиане.
Стоило ему открыть рот и произнести первые слова нового аргумента в пользу растраты финансов Восстания, как Дэвитс понял: всё пропало. В его голове мгновенно нарисовались лица Совета, когда он будет объяснять им, что Восстание потратило пять тысяч кредитов на девушку, которая показалась одному из разведчиков «интересно и странно говорящей». Картинка была как живая. Дэвитс не шевельнулся. Это был подвиг: очень хотелось приложить руку к лицу и не отнимать ее больше никогда.
С одной стороны, он и сам когда-то был двадцати четырехлетним молодым человеком, сталкивавшимся с самыми разнообразными барышнями самого разнообразного поведения в самых разнообразных ситуациях. С другой стороны, он никогда не позволял себе тратить на них больше двух тысяч кредитов, и уж тем более — из казны Восстания. Аргументы Кассиана звучали как что-то, что он выдумал только что, и это отнюдь не добавляло им веса. Дэвитс позволил этой мысли показаться на своем лице достаточно отчетливо, чтобы Кассиан мог рассмотреть ее в деталях.
— Тебе не приходило в голову, что так она может не только продать тебя, но и заработать на тебе — и Восстании вместе с тобой — а заодно, вполне вероятно, и на заказчике документа, если вовремя обронит ему пару слов о том, с кем столкнулась в архиве?
Вопрос был риторическим и повис в воздухе особенно тяжело. Удивительно, как человек вроде Кассиана, служивший в разведке уже не первый год, до сих пор не понял, что честных людей в галактике чрезвычайно мало, и их запас уменьшается гораздо быстрее, чем восполняется. Удивительно, как человек вроде Кассиана, чьи задания порой включали встречу с информаторами и их последующую ликвидацию в целях предотвращения утечки информации, не задался этим простым вопросом. Удивительно, что Дэвитсу пришлось озвучить его вслух. Столько удивительных вещей одновременно не происходило в этом кабинете уже очень давно.
— Не приходило, — на всякий случай Дэвитс озвучил ответ на свой риторический вопрос. — Я не могу выдать тебе пять тысяч кредитов на девчонку, о которой ты подозреваешь, что она связана с кем-то еще, и о которой почти уверен, что она стоит этих денег, только потому, что она интересно и странно говорит. Таких интересно и странно говорящих в каждой кантине по десять штук, и дешевле, — жестко закончил свою мысль он. Замолчал.
Оставлять дело с этой «Танити» просто так тоже было нельзя. В идеальном мире, где у Дэвитса было достаточно людей, он бы отправил на эту встречу другого человека с приказом ликвидировать потенциальный риск утечки информации. Впрочем, в идеальном мире у Дэвитса вообще не возникло бы такой проблемы, потому что в идеальном мире двадцати четырехлетние разведчики были благоразумны и не сталкивались со всякими «Танити» в имперских архивах. Вопрос о том, как вообще возможно столкнуться с другим взломщиком в имперском архиве, Дэвитс решил не задавать. Дело уже было сделано, и Кассиан уже установил с ней контакт, и других людей у Дэвитса не было. Он нахмурился.
Сборник анекдотов медленно, но верно превращался в трагикомедию в трех актах, где они с Кассианом разыгрывали второй. В конце пьесы главный герой вербовал «Танити» в Восстание, и все жили долго и счастливо, и свергали Империю с восьми до шести каждый будний день. А пять тысяч кредитов благополучно возвращались в казну повстанцев. Дэвитс нахмурился так сильно, что его лицо стало очень сложным.
Отредактировано Davits Draven (26-04-2018 04:46:21)