На Явине IV было душно. И влажно.
Последние несколько часов Ведж время от времени начинал отчаянно скрести шею. Казалось, что у него вот-вот прорежутся жабры. Мысль вселяла лёгкий ужас: становиться похожим на мон-каламари Ведж в ближайшее время не планировал. Со всем уважением к адмиралу.
Лёгкий ужас Веджу нравился. Бодрил и отлично дополнял атмосферу усталого праздника.
А ещё — накладывался поверх, как пропитанная бактой повязка.
Поверх отсутствия среди круговерти знакомых и незнакомых лиц нескольких конкретных. Поверх пустующих и занятых чужими истребителями мест в ангаре. Поверх аккуратно застеленной койки, на которую Ведж тупо смотрел не меньше получаса, проснувшись среди ночи с сорванным дыханием и бешено колотящимся сердцем.
Поверх девяти имён, каждое из которых скручивало внутренности в тугой жгут.
Поверх не произнесённого вслух слова «трус».
Поэтому Ведж представлял — а у него всегда было красочное воображение — как его кожа розовеет, как глаза разносятся по разные стороны головы, как пальцы удлиняются и срастаются перепонками, и не успеешь моргнуть — а он уже сидит в кресле адмирала.
Лёгкий ужас становился всё ужаснее и всё легче, и уже не так тяжело ощущались изнурённые мышцы, и отвечать на улыбку другим повстанцам можно было искренне, а не с отчаянной готовностью, и Ведж даже перекинулся с кем-то парой шуток, не значивших ничего — и одновременно значивших, что ещё оставалось, кому шутить и с кем.
А потом Ведж увидел Джин — Джин, с которой он познакомился раньше всех, задолго до создания Красной; Джин, которая выжила, тоже выжила, третья и последняя из почти уничтоженной Красной; Джин, которую он хотел и боялся встретить последние сутки и почему-то не встречал.
На Явине IV было душно и влажно, а у Веджа пересохло во рту.

Руки у Джин были такие же маленькие, как и она сама.
И такие же сильные.
Ведж сжал протянутую ладонь осторожно, как будто что-то очень хрупкое. Так же осторожно потянул вверх.
И почувствовал, как его настойчиво тянут вниз.
Может, ему и показалась эта настойчивость, робкая и отчаянная, одно связано с другим — Джин полна была этой настойчивости до краёв, как только помещалось. Как будто не была уверена в своём праве что-то брать — и было забавно и грустно, насколько избирательно это право проявлялось.
Ему вообще многое казалось в Джин.
Ему вообще многое казалось в людях.
Он ни у кого не спрашивал, казалось или нет. Потому что подозревал, что ответ ему не понравится.
Может, просто показалось — Ведж предпочитал чувствовать. Это было сродни полёту с пониженной компенсацией перегрузок: не так комфортно, зато успеваешь отреагировать на более мелкие изменения, чем с полной.
Ведж склонился, чтобы не задеть головой крыло, переступил через ноги Джин и последовал за тянущей рукой. Садиться ей на ноги он не решился, так и остался стоять на коленях, ощущая голенями колени Джин. На всякий случай Ведж внимательно вглядывался в её лицо: я могу отстраниться, если нахожусь слишком близко, если тебе неприятно.
Пониженная компенсация перегрузок — это гораздо удобнее, чем было принято считать во флоте Альянса.
Руку Джин он так и не выпустил, накрыл её ещё и второй ладонью. Было приятно испытывать другого человека рядом, живого человека из его эскадрильи, приятно и важно — Ведж мог только надеяться, что Джин хотелось того же.
— Ты как? — спросил он вполголоса.

Ведж не стал удерживать её руку. И очень постарался скрыть, насколько его обеспокоило то, что Джин отстранилась.
Ведж любил Красную, любил входивших в неё пилотов, как нечто цельное и как множество разных. Эскадрилья была одна — людей было двенадцать.
И девяти из них уже не было.
И как будто на каждого из оставшихся троих легло больше, и дело было не только в убитых импах, уничтоженной Звезде Смерти, погибших друзьях — хотя и в этом тоже. Как будто каждый из них должен был заменить собой по меньшей мере четверых — для остальных.
У Джин, может, никогда не было всех одиннадцати.
Пожалуй, это было грустно.
Пожалуй, она и не была обязана.
Ведж сел рядом, опёрся спиной о шасси — так, чтобы между его плечом и плечом Джин осталось хотя бы символическое пространство. Принял бутылку из её рук, широко улыбнулся.
— Как истинный кореллианин, заявляю: это подделка.
Если уж пить виренское выдержанное не первый час, то точно опьянеешь. Да и если первый — тоже. На то оно и виренское выдержанное.
Он осторожно понюхал горлышко. Слегка пахло дымом — не безнадёжным дымом пожарищ, а чем-то домашним и уютным, дымом ручного огня. Ведж нахмурился и глотнул. Виски приятно согрело горло, оставило во рту древесный привкус. Совершенно точно не подделка.
Он непонимающе посмотрел на Джин. Снова заулыбался, немного неуверенно. Отсалютовал бутылкой.
— Chakta Sai Kae.
Ведж сделал ещё один глоток и передал бутылку Джин.
У него и так был заметный кореллианский акцент, но эти слова было особенно важно произносить по-кореллиански. Может, потому, что без этого в них ничего и не было.
Может, потому, что с этим в них было всё.
Ведж посмотрел на Джин, пожал плечами.
— Просто тост. Не спрашивай, что это значит, я не знаю.
Он не знал, что ответить на её вопрос. Ему было, что сказать; у него была пустая койка Биггса, и собственный подбитый крестокрыл, и девять имён, которые теперь навсегда останутся только именами, и, ситх подери, Звезда Смерти, которой не было, и это было так здорово, а радоваться почему-то не получалось, и Ведж прекрасно знал, почему, потому что у него была пустая койка Биггса и…
И он больше не был контрабандистом, а Джин не была баржей, чтобы её грузить.
— Я, ну… я это я. И я здесь.
Разговор не клеился.
Ведж добавил, чтобы что-то сказать:
— Я думал, все пили вчера.

Ведж только кивнул.
Он честно пытался найти какой-то другой ответ. Более искренний, может, более полный — находились только более глупые. Ляпнуть глупость не хотелось — не с ней, не сейчас, не…
Что тут скажешь.
Плечо Джин вжималось в его собственное. Даже дурацкий комбинезон пилота не мешал чувствовать это прикосновение — живое, такое до боли живое.
Решившись, Ведж слегка отстранился, протянул руку между шеей Джин и шасси её крестокрыла, и, сжав плечо, привлёк Джин ближе к себе. Держал он не до боли, но крепко. Как будто пытался стать опорой для той, кто всегда была сама себе опорой и успешно с этим справлялась.
Дурацкое ощущение.
Даже хуже, чем комбинезон.
Ведж не помнил, чтобы Джин когда-то говорила об отце. Тем более, о папе — это звучало так по-детски, что Ведж смутился ещё больше. О Со Джин не говорила тоже.
Вокруг ходили слухи — среди пилотов Красной и других эскадрилий, среди других членов Альянса, среди случайных посетителей кантин, в голонете — много слухов. Иногда в них фигурировала Джин, иногда…
Нет.
Ведж мог бы вспомнить то, что слышал сам, приплюсовать то, что знал из новостей, разбавить получившуюся смесь общей эрудицией — и получить какую-никакую версию. Скорее, не одну. Скорее, не версию, а историю — и она с примерно явной вероятностью могло оказаться как абсолютной правдой, так и чушью от первого до последнего слова. Дело было в другом — ты либо уважал другого, либо пытался выведать то, о чём он молчит, и вряд ли потому, что просто позабыл. Второе было удобнее, первое — как будто честнее.
Хорошо бы Ведж не ошибался.
— Ты не рассказывала.

Рассказывать и не хотелось.
Не потому, что он не доверял Джин. Да и было бы, что доверять: в его биографии не было ровным счётом ничего примечательного. Ведж вообще не любил говорить о себе, всегда чувствовал себя неловко, как будто привлекал внимание к тому, что внимания не стоило. Тем более сейчас, когда говорила Джин.
И что она говорила.
В каком-то смысле её слова были хорошими. Обнадёживающими даже. Значит, не все те ужасы, которые Ведж слышал об отрядах Со Герреры, были правдой. Но какие-то ей всё-таки были — и Джин вполне могла считать их чем-то нормальным.
Мелкая девчонка по имени Джен.
Ведж вздохнул и крепче прижал её к себе.
— Знаешь, у меня была скучная жизнь. Родители погибли несколько лет назад, меня усыновил Бустер Террик. Он вообще очень мне помог. И мозги вправлял знатно.
Он невольно улыбнулся, но тут же посерьёзнел.
— А дальше ты знаешь.
Ведж помолчал, попытался пожать одним плечом. Не преуспел.
— Сегодня мне снился Босс. И Биггс. И Поркинс, то есть Джек. И…
Перехватило горло.
— И все они, — закончил он изменившимся голосом и счёл за лучшее заткнуться.
Ему не снился Люк и не снилась Джин. И Ведж боялся, что наступит момент, когда они всё-таки приснятся.
Но сейчас Люк был на Явине IV и выглядел, когда столкнулся с Веджем, таким же сияющим, как и когда принцесса Лея вешала ему на шею медаль. Почему нет. Люк был способным, но совсем пацаном, а такая награда за первый же боевой вылет должна кружить голову не хуже виренского выдержанного.
И Джин была на Явине IV, почти лежала на Ведже, такая восхитительно живая. Но Веджу кружило голову всё-таки виренское.
Напиться и правда было отличной идеей.
Тем более, что долго молчать у него всё равно не вышло.
— Погоди. Какое отношение твой… твой отец имеет к Звезде Смерти?

Сначала Ведж решил, что в кое-то веки задал отличный вопрос. Его обрадовало живое тепло прижавшейся теснее Джин, а то, как она почти клюнула Веджа носом в шею, и вовсе добавило в траурную атмосферу мажорные нотки.
А потом — в одно мгновение — она закрылась, оставив у Веджа только ощущение, будто его щёлкнули по носу. Он послушно убрал руку, прижал локоть к боку, другой рукой — чтобы не лезть к Джин — растерянно взъерошил себе волосы. Склонил голову, покусал губы, внимательно оглядел Джин. Как будто это могло объяснить, что же он сделал не так.
Ведж не особенно доверял словам «всё в порядке». И вообще не доверял им, если их повторяли дважды.
Если бы этот Гален Эрсо… отец Джин не рассказал об уязвимости Звезды Смерти, не указал, где найти чертежи — Босс был бы сейчас жив. И Биггс тоже, и Поркинс, и любой из Красной эскадрильи, и любой из оставшихся на Скарифе — все они были бы сейчас живы.
Для того, чтобы быть уничтоженными Звездой Смерти вместе с планетой, на которой оказались бы в неудачный — для себя ли, для планеты — момент.
Для того, чтобы склониться перед Империей, потому что никто не захотел бы для своей родины и семьи судьбы Альдераана.
Для того, чтобы получить путёвку в спайсовые шахты Кесселя по поддельному обвинению или просто как политические преступники — кому нужно заморачиваться, если в игру вступают предыдущие два пункта.
Ведж почувствовал смутную симпатию к этому Эрсо.
— Парень, который разрабатывал Звезду Смерти, должен быть очень умным, — протянул он, хмурясь. — Ты-то почему такая дура?
При желании она могла бы справиться с Веджем с завязанными глазами — на земле так точно.
И что?
Он положил ладонь Джин на заднюю сторону шеи, достаточно крепко, чтобы она не смогла отстраниться; другой рукой подхватил её под колени и притянул ближе. Закинул ноги Джин себе на колени, надавил на них ладонью, чтобы не убрала, и, подумав, уткнулся носом ей в макушку.
Закрыл глаза, приготовившись получить тычок под рёбра или что похуже.
Вот так было хорошо.

Это напоминало какой-то абсурд — с того самого момента, как Джин устроилась головой у него на груди, а Ведж едва не ухнул подбородком вслед за ней. Кажется, за считанные секунды он успел чересчур расслабиться. Это было плохим признаком.
Ведж огляделся в поисках бутылки, запоздало вспомнил, что одна его рука лежала на коленях Джин, вторая — на её шее, а третья не была предусмотрена комплектацией. Тоскливо поразмышлял, положение какой руки ему нравится меньше, и не смог выбрать.
А потом Джин посмотрела на него своими огромными глазищами, и Веджу показалось, что он лишился дара речи.
Впрочем, только показалось.
— Остаться на Скарифе?! Ты…
Он глубоко вдохнул; обязательно наговорил бы лишнего, если бы не запутался во многообразии вариантов.
Если уж Дарт Вейдер тебя не убил, то я точно справлюсь.
Я тебя сейчас ударю.
Точно с тобой что-нибудь ужасное сделаю, честное слово.
Веджа останавливало то, что, во-первых, в подобном позе его угрозы вряд ли смогли бы прозвучать убедительно.
А во-вторых…
Он тряхнул головой, чтобы убрать волосы со лба, но стало только хуже.
— Знаешь, я потерял почти всю эскадрилью.
Горло снова сжало.
— Я знал их два года. Почти всех. И если ты и Люк знаете их меньше…
Ведж кашлянул, упрямо уставился на Джин.
Нет уж, если он хочет сказать — он скажет.
— Красный-лидер участвовал ещё в Войнах клонов, летал вместе с отцом Люка. Он как будто считал нас своими детьми, хотя у некоторых уже начинали седеть волосы. Красный-три в первый вылет сбил пять «колёсников», но другой пилот сказал, что третьего из засчитанных Биггсу «колёсников» сбил он, и с тех пор Биггс отдавал Карску вообще всё третье. Его третьим вылетом был вылет на Альдераан.
Ведж облизнул пересохшие губы. Надо бы побыстрее, но слова были тяжёлыми. Говорить их приходилось с усилием.
— Красный-четыре был так неопытен, что его сбил «колёсник». Красный-шесть вне вылетов носил позывные «Бегущий живот» и «Хрюшка», а я летал с ним на его первом задании. Красный-восемь мечтал учиться в Академии Райтала, но вместо этого его учил я. Красный-девять родился на Кореллии и участвовал в битве при Скарифе. Красный-десять до вступления в Альянс был контрабандистом. Красный-одиннадцать порвал с семьёй из-за того, что она поддерживала Империю. Красный-двенадцать погиб первым.
Ведж замолк. Сжал зубы, чтобы не шмыгнуть носом. Понадеялся, что его сведённые пальцы всё-таки не делали Джин слишком больно.
— И я счастлив, — сказал он голосом, далёким от счастливого, — что мне не нужно рассказывать истории вроде того, что Красный-пять был джедаем, а Красный-семь — единственной девушкой в эскадрилье.

— Да. Я знаю.
Запрокинув голову, Ведж изучал днище крестокрыла с таким рвением, как будто рассчитывал углядеть там что-то новое. Ничего нового там, конечно, не было. Крестокрыл как крестокрыл. Выглядел получше, чем его собственный.
Новым было дыхание Джин на шее, и Ведж не был уверен, что ему это нравилось.
Наверное, нравилось.
Аккуратно, чтобы не спугнуть, повернув руку, Ведж сжал запястье Джин, зеркаля положение её руки. Поколебавшись, погладил кончиками пальцев тыльную сторону её ладони.
К собственному крестокрылу Веджа не подпускали механики. Вообще-то это было обидно. Справиться с подбитым двигателем на земле гораздо проще, чем в космосе.
Может, всё дело было в том, что в космосе Ведж не справился.
Погибшие пилоты Красной погибли не по его вине. Люк выполнил задание не из-за его помощи. Джин выжила тоже не из-за него.
Вероятно, не было никакой разницы, из-за чего выжила Джин и из-за чего Люк выполнил задание.
Вероятно, была разница, из-за чего погибли пилоты. Но прямо сейчас Ведж ничего не мог с этим сделать — разве что погрызть себя ещё. И это не дало бы ничего ни ему, ни другим.
А сейчас рядом был кто-то, кому, возможно, он и сумел бы что-то дать.
Ведж глубоко вздохнул и улыбнулся крестокрылу. Запустил пальцы в волосы Джин, разлохматил их.
— Поэтому я хочу знать о тебе какую-нибудь ещё историю. Что-то о том, как у всех, кто предпочёл бы оставить тебя на Скарифе, дружно разбились носы.

— Ничего себе, — выдохнул Ведж.
Наверное, стоило бы сделать что-то другое. Как-нибудь участливо помолчать, участливо посмотреть, участливо выдать абстрактную сентенцию о море, которая показалась бы бредовой на первый взгляд, но от которой стало бы легче.
Так умел адмирал Акбар, а Ведж, несмотря на жару и влажность, не успел эволюционировать в мон-каламари. Из хоть сколько-нибудь подходящего к случаю он знал только о поверье, по которому несчастливые названия приносили несчастья и своим кораблям.
И, пожалуй, оно чересчур подходило к случаю.
Пауза затягивалась, и Ведж начинал паниковать. Джин, наверное, ждала не такой реакции — ситхово семя, да она точно ждала не такой реакции, иначе не жалась бы так к нему, не рассказывала об отце, и о Со, и о детском прозвище — что ещё это могло быть — не поделилась бы страхом, что её затравят. Веджу очень хотелось сказать, что этого ни за что не случится, но врать так было бы не только нечестно, но и бессмысленно.
Джин бы всё равно не поверила.
А в Альянсе всё равно нашлись бы ребята, кажущиеся нормальными, но посчитающими это удачной шуткой. И тем более не кажущиеся — с такими Ведж за два года тоже успел познакомиться.
Когда Ведж был младше, он часто приставал к Бустеру с разными дурацкими вопросами. Однажды спросил, что такого в ударе в солнечное сплетение, и вместо ответа Бустер ударил его — так слабо, что скорее просто ткнул. Ведж не почувствовал боли, зато почувствовал разочарование. И прежде, чем успел возмутиться вслух, мешком повалился на пол.
Сейчас он ощущал себя примерно так же.
Медленно подбирая слова, Ведж всё-таки сказал:
— Твой отец, должно быть, очень по тебе скучал.
Это была очень неловкая тема для разговора. Ведж не знал, нужно ли её продолжать, нужно ли что-то спросить или дать Джин говорить самой или нужно перевести тему и больше никогда не поднимать.
Он сжал ладонь Джин, переплетя свои пальцы с её — рука от её хватки болела, но вряд ли сильнее, чем то, что болело внутри Джин. Ведж опустил голову, уткнулся носом в волосы Джин.
— Кто тебя покусал, что ты такая благородная стала? Это был Люк, да? Или Кассиан?
Он тихо фыркнул.
— Как хочешь, конечно, но если я услышу, что над тобой кто-то издевается — он точно не досчитается зубов.

— Рад, что ты собираешься здесь оставаться. Так что с разбитых носов начну я. И закончу тоже, если надо будет.
Джин постоянно вертелась у него на коленях. Не потому, что ей было неудобно, она упорно искала взглядом его глаза, как будто спрашивала: ты ещё здесь? А сейчас ты здесь? Точно?
Ведж не знал, как показать ей, что он правда здесь. Он сидел под крестокрылом Джин всеми своими семьюдесятью семью килограммами, слушал её, обнимал, хотел защитить — и всего этого было мало, а больше у Веджа ничего не было.
Он взял бутылку из рук Джин, сделал глоток, покатав виски на языке. Джин морщилась, когда пила. Зачем пить, если не нравится? И как Ведж мог решить проблему, если её не решало виренское выдержанное?
Он поставил бутылку рядом, чтобы не пришлось снова за ней тянуться.
Поднял голову, посмотрел в глаза Джин. Провёл ладонью между её лопаток, снова зарылся рукой в её волосы, растрёпывая их, и сжал затылок, чтобы Джин не отвернулась.
— Знаешь, люди иногда врут. Особенно если им стыдно, или страшно, или и то, и другое, особенно если их может услышать много людей — от этого же ещё страшнее. И если бы твой отец любил её, если бы она правда была его ребёнком, он не стал бы её уничтожать.
Ведж не знал, насколько соответствовало истине то, что он говорил — но оно должно было соответствовать истине, потому что это было просто и понятно: родители любят своих детей и берегут их, даже если для этого им нужно уничтожить дело своей жизни — даже если делом их жизни почему-то стало супероружие, уничтожающее целые планеты.
В галактике мало что происходило так, как было должно.
Но ведь он вступил в Альянс только для того, чтобы это стало происходить хоть немного чаще.
— Я думаю, он любил тебя и скучал по тебе. А её — нет.

— Спасибо.
Его ухищрения не сработали. Джин продолжала ёрзать — и телом, и взглядом, то отведёт, то снова посмотрит. Как в детской игре, в которой другой исчезал, если его не видеть.
Только ни Джин, ни он не были детьми.
Она едва на шею ему не взгромоздилась, как будто пыталась прижаться всей поверхностью тела, сделать тактильный контакт максимально полным. Как будто сама была каким-то щупастым чудовищем — только гораздо более привлекательным, чем то, что, судя по живописным описаниям, нашлось в катакомбах Со Герреры.
И от этого Веджу было жарче, чем от виренского выдержанного и климата Явина вместе взятых.
Хотя он всё же позволил себе понадеяться на виренское.
Ведж едва слышно вздохнул, жалея, что не хватает рук, чтобы по привычке взъерошить себе волосы. Вместо этого он напоследок растрепал волосы Джин и поудобнее обнял её обеими руками. С точки зрения Веджа её поза была жутковатой, но он уже успел уяснить, что Джин делит позы не на удобные и неудобные, а на те, которые она может принять, и те, которые не может — а могла она все.
…О чём он только думал.
Хотя почему бы об этом и не думать.
Уничтожение Звезды Смерти опоздало на один Альдераан, но могло опоздать гораздо сильнее — на десятки, сотни миров, и при одной мысли об этом по позвоночнику полз озноб. Но этого не случилось. Не случилось очередной стычки с эскадрильей-другой истребителей, не влияющей ни на что, кроме смехотворных для масштабов Империи потерь техники.
Вместо всего этого — первая серьёзная победа Альянса. Никому и в голову не придёт, что эта победа окажется решающей, повлияет на что-то в отлаженном за два десятка лет механизме Империи — но она могла повлиять на скрежещущий, не отрегулированный механизм Альянса. Заставить подняться тех, кто устал от лет не дающих результатов борьбы, и тех, кто боялся бороться, и дать надежду.
В ангаре не было никого, кроме них двоих и безучастным к ним дроидов-ремонтников, в чьём перезвоне даже на расстоянии слышались радостные нотки. А чтобы представить, что происходило за пределами ангара, не нужно было обладать кореллианским воображением.
Ведж не думал, что ему повезёт увидеть крах Империи — хорошо, если увидят его дети или внуки, если они у него когда-нибудь появятся — но первая победа могла заодно оказаться и не последней. И Ведж не мог представить человека на всей базе, которому от этого не становилось бы проще и легче.
Может, потому, что этот человек прямо сейчас дышал ему в макушку. И было как-то очень несправедливо, что простые вещи — не вещи даже, просто слова — Джин считала чем-то значимым, заслуживающим благодарности. И ещё более несправедливым было то, что в утешители ей достался Ведж. А он не умел утешать.
Ведж осторожно погладил Джин по лопатке, накрыл её ладонью.
— Хотя, знаешь, я хочу, чтобы ты нашла человека, с которым и правда надёжно летать. Чтобы за разбитые носы можно было благодарить после разбитых носов и чтобы он не бросал тебя на боевом вылете.
Хотелось поцеловать Джин так же, как она недавно поцеловала его — но перед глазами Веджа была только её шея и плечо. Так же невинно, как в висок, не получилось бы.
Ведж нашёл глазами бутылку виренского, удержался от обречённого вздоха и неловко добавил:
— Жаль, что ты не знала остальных. С ними так всё и было.

Джин опиралась на его руку так, будто та была спинкой пилотского кресла — такой же широкой и крепкой. Не была: Ведж чувствовал, что ладонь лежит точно между лопаток, касаясь их обеих, и сосредоточиться на этом, а ещё на том, что Джин говорила, и особенно на том, как она его трогала, было очень сложно.
Ведж поспешно отвёл взгляд, тоскливо ища бутылку виски. Она стояла совсем рядом, легко можно было бы подхватить — но для этого нужно было бы отпустить Джин, опровергнув все её слова, преподав ей нужный и важный урок. Урок, который Джин выучила давным-давно и которому так и не научился Ведж, что там говорить о преподавании.
А когда он уже решил, что «любой истинный сын Кореллии продаст тебя за бутылку виренского выдержанного» — не самая подходящая тема для происходящего вокруг, Джин ткнула пальцем ему в подбородок, и Ведж послушно посмотрел на неё.
Лучше бы он продал её за бутылку виренского выдержанного.
Ведж почувствовал, что мучительно краснеет. Горели щёки, уши — кажется, он стал красным до корней волос. Ведж неловко облизал губы. Ещё более неловко улыбнулся.
— Кассиан самый лучший, — согласился он, чтобы не думать, почему то, как Джин погладила его, отозвалось таким тёплым чувством в груди. — И ты самая лучшая. И Бодхи, наверное, тоже.
Он постарался улыбнуться, но вышел скорее смущённый оскал. Ведж смотрел в глаза Джин, и с каждой секундой это становилось всё сложнее.
— Ну и я тоже, да.
Он нёс какую-то чушь, и сам это понимал, но не мог ни сказать что-то умное, ни заткнуться. Бустер говорил, что для Веджа все — самые лучшие, и это было неправдой. Ну, почти неправдой.
Ведж делил людей довольно просто: на самых лучших и самых худших. Иногда они менялись местами.
— Я не про всех так думаю, — тут же соврал он, — серьёзно. Я просто рад, что познакомился с вами, что довелось полетать вместе — что вообще вступил в Альянс, что всё так получилось, что у нас получилось, что мы это сделали, и вокруг и правда праздник, это не какие-то политические штуки, которым мы должны радоваться, а настоящая победа. Мне жаль, что для тебя это не праздник, потому что без твоего отца этого всего не было бы, и без тебя тоже — не было бы, без вас обоих, и Эрсо — слушай, мне жаль, что я не знал твоего отца, я думаю, он был отличным человеком. Раз он тебя вырастил — ну, то есть, он же всё равно тебя растил, и…
Ведж смешался и на всякий случай соврал снова:
— Я пьян.
И добавил:
— Я вру. Про то, что пьян.
Он попробовал пожать одним плечом. Он не был уверен, что получилось, но надеялся, что общее впечатление передать смог.
Не зная, поправит это ситуацию или ухудшит ещё больше, Ведж сказал — тише, наконец перестав тараторить:
— А остальное — правда.

— Да, наверное.
Ведж сказал это бесцельно, просто чтобы что-то сказать. Вообще он предпочёл бы промолчать, но под испытующим взглядом Джин это было сложнее, чем под любым другим. Пусть лучше она говорит о том, что вгоняет его в краску, чем думает, что её не примут или тут же откажутся. Если Ведж и не стал хорошим контрабандистом, то потому, что душа к этому не лежала, а не потому, что легко отказывался от своего.
Тем более от своих.
— То есть абсолютно точно, — добавил он на всякий случай, надеясь этим прервать заверения Джин в его замечательности, и насупился. Ведж не хотел, чтобы она поняла, что она смутила его и насколько смутила — но, наверное, особого смысла это скрывать уже не было.
— То есть давай о чём-нибудь другом. Я не хочу на себе проверять, могут ли люди самовозгораться.
Он улыбнулся, и на этот раз получилось более искренне. Опёрся подбородком о палец Джин — не в полную силу, но теперь его очередь, если уж ей так хочется. Обнял Джин поудобнее, высвобождая вторую руку, и взъерошил себе волосы, ощутив от этого облегчение, как будто от вдоха после долгой задержки дыхания.
Хотя Ведж подозревал, что бледнее его лицо от этого не стало.
Он скосил глаза на горлышко бутылки, снова посмотрел на Джин и накрыл её пальцы своими. Вообще Ведж собирался отобрать бутылку и наконец-то выпить — и наконец-то, может быть, опьянеть, тогда можно нести любую чушь и слушать любую чушь и не чушь тоже и не краснеть; на самом деле, нельзя, но многие считали, что можно, хотя вряд ли к этим многим относилась Джин — он запутался в собственных мыслях и чуть сильнее сжал пальцы на пальцах Джин.
Вообще-то и так было неплохо.
— Что ты собираешься делать дальше?

— Мне удобно, — поспешил заверить её Ведж. И прикусил язык, чтобы не добавить, что удобнее ему было только в кабине крестокрыла — и ещё когда Джин гладила его по волосам.
Он, может, и сказал бы это, если бы не последняя фраза Джин. После неё Ведж начал всерьёз беспокоиться о возможности самовозгорания, потому что до неё не знал, что ему вообще может стать жарче.
Особенно после того, как Джин выпила из бутылки, не дав ему убрать пальцы с горлышка. Не то чтобы Ведж пытался, но…
Это было странно.
Но не плохо.
Хорошо, что нигде поблизости не было Мири. Она бы выбрала именно этот момент, чтобы возникнуть будто из-под земли — и тогда Веджу несдобровать. Ситхова мать, если Мири вообще узнает, как он отмечал уничтожение Звезды Смерти — её предыдущие язвительные уколы покажутся Веджу расслабляющим массажем.
Ведж потянул бутылку на себя, чуть ослабив нажим пальцев, чтобы Джин могла убрать свои, если захотела бы, и сделал два щедрых глотка.
Опуская бутылку, он подумал, что Мири с Джин могли бы друг другу понравиться. Или стать злейшими врагами, смотря как познакомились бы. Но скорее — понравились.
— Ты мне нравишься, — сказал Ведж. Не знаешь, что говорить — говори правду. — И я не знаю, что будет с Красной, может, в неё и наберут новых пилотов, но, говорят, скорее распустят. И мы с Люком думали организовать свою эскадрилью. То есть эскадрилью Альянса, конечно, но всё равно свою, понимаешь? Хочешь с нами?
Кажется, он всё-таки говорил что-то не то.