Иногда казалось, что это сон - очень странный сон; виной тому алкоголь или травка. Иногда казалось, что всё он выдумал - длинный путь вверх, истерзанные струны, чужое небо, свои слёзы...
Иногда казалось, что так будет проще - верить в то, что всё лишь кажется. Придумано. Спето им.
Так получилось, что он оглянулся, не удержался, так боялся потерять, что потерял.
Потому что боялся.

Больше бояться было нечего.
Темные ночи, чужие звезды, чужие руки, иные струны. Орфей не ценил свою жизнь, но рвал душу по серебряным да нейлоновым струнам. Рвал в клочья. Всё, что осталось.
Не следил ни за чем - как вышел, так и остался - будто слепой. Будто слёзы, которых нет явно, будто те слезы, что катятся по щекам зрителей, фанатов - его малая плата и плата никчемная.

Ничего не хватит, чтобы вернуть то, чему нет второго шанса.

Но смириться было невозможно.
И когда счет скорби пошел на века, когда, как бы ни была легка и тонка рука, лезвие вдоль дорог вен не коснулось... тогда Орфей и понял, что надо петь так, будто Она уже вернулась. Уже рядом.
Потому что боги ходят по земле.
Потому что боги тоже свихнулись.
Потому что, может быть, Персефона милует опять.

Только надежда - всё, чем теперь стала его жизнь, сияла в темноте залов, в глубине черных, глубоких глаз.

Это всё - что осталось после самого Орфея.

* * *

Он сидел на полу, прижавшись затылком к толстому стеклу панорамного окна и слушал дождь. Слушал, как тот бьется в крещендо, кодой да кодой, без пауз, без пауз, но музыка прекрасна и вечна. Без пауз.
Жизнь Орфея была одной сплошной паузой, в которой кричала надсадно музыка. И это было всё.

Нет. Вранье.
Еще был пёс.
Пёс. Просто Пёс - певец не дал ему имени, потому что у сути вещей есть лишь суть вещей.
У нашедшихся из ниоткуда на улице - были только они.

Именно Пёс и побежал к двери, когда в ту звонили. И Орфей бы не перестал слушать как не перестает дождь, но Пёс скулил, будто по давно желанному гостю.
Орфей никого не ждал, но он не смотрел в дверной глазок и просто открыл дверь.

...
У счастья грязные, побывавшие в лужах, ноги, бледная гусиная кожа, дрожащие коленки и мокрое мочало волос.
Тот, кто не может разглядеть счастье за временной непогодой - слеп.
У Счастья очи наивно распахнутые и взгляд усталый, но пламя домашнего теплого очага теплеет там.
У Счастья живые очи.
У Счастья дрожащие бледные, но отогреваемые касанием его, Орфея, горячих рук, ладони.

И мир обрывает звук.
Орфей глохнет от разрываемой боли обретения надежд и неверия, уроборосом сплетенного с безграничной верой в чудо.
Орфей слеп, глух, нем, но руки его - всё, что было и всё, что осталось, теперь никогда не разожмутся ладонями с ладоней Её.
Орфей делает шаг назад - это шаг вперед для Эвридики, забирая ее к себе в квартиру, в тепло, запирая дверь и, слепо глядя и видя, и не видя, шагая, не отпуская ее невиданных рук, шагает, пока не дотянутся до полотенца в ванной.
"Ты замерзла." - Произнести не получается. Гортань не выпускает звук.

[nick]Орфей[/nick][status]я променял свой день на ночь [/status][LZ]больше не оглянуться[/LZ][sign]ты будешь людям петь в дороге песни,
По сто раз умирая и любя...
Но помни - никому не интересно,
Что, Менестрель, на сердце у тебя[/sign][icon]http://sd.uploads.ru/0oQ95.jpg[/icon]

Отредактировано Kaydel Ko Connix (05-06-2018 01:09:14)

Скоро будет тепло - Орфей знает это и знает, что теперь, когда его единственное желание стало настоящим чудом, нет права на ошибку.
Нагая Эвридика похожа на ожившую статую.
Он кутает её в махровую ткань и забирает на руки - он давно не держал в руках ничего тяжелее гитары, никого тяжелее Пса, но точно знает, что его руки созданы для того, чтобы держать Эвридику.

Мужчина прижимается спиной к стене и улыбается, баюкая на руках, не в силах ничего произнести.
Надо включить воду, набрать ванную через десяток минут, когда запах мокрых волос на макушке Чуда запоминается, кажется, навсегда.

"Мы ведь муж и жена? Всё еще?" - Тогда откуда эта робость, с которой Орфей, шагая к краю ванны, включая воду, смотрит в лицо своей женщине.
Аидово царство вернуло ей юность. Нетронутость тревогами живого мира.
И грязь города и дождя - это просто грязь на коже. Не больше.

Ванна набирается с пеной - это не пена тёплых морей, но вода теплее, чем когда-то была у них под ногами прибоями и отливами.
И только когда воды становится много, Орфей осторожно отпускает Эвридику, держа ее за одну руку.
Его самого никак не отпустит сжавшими тисками мира.
Мира, который простил и помиловал.

Свободной рукой зачерпнуть пену и повести вверх по коже своей вернувшейся жены.
"Если это сон, Олимпийцы, Иные Боги, не дайте мне проснуться!"

[nick]Орфей[/nick][status]я променял свой день на ночь [/status][LZ]больше не оглянуться[/LZ][sign]ты будешь людям петь в дороге песни,
По сто раз умирая и любя...
Но помни - никому не интересно,
Что, Менестрель, на сердце у тебя[/sign][icon]http://sd.uploads.ru/0oQ95.jpg[/icon]