Закинув последнюю коробку на кухонную стойку, Джин встряхнулась, сбрасывая напряжение с плеч, с устроилась рядом с коробкой.
Огляделась.
Вещей в их новом доме было немного — не то что бы за последние пять лет кто-то из них обзавелся впечатляющим багажом. Вечное перекати-поле — они оба. Куда восстание, туда и они.
И так странно было теперь понимать, что все — это закончилось. Что не будет больше путешествия с базы на базу, нескончаемой гонки, приз в которой — победа и долгожданный мир.
Теперь — теперь у них был дом. Свой дом, самый настоящий, всамделишный — а не так далеко Кес и Шара с их мелким.
Дом. Семья.
Конец войны.
С ума сойти, все никак не укладывалось в голове — так бывает. Так на самом деле бывает.
Когда-то раньше, в детстве, Джин иногда пыталась представлять, а что будет потом, когда они победят, когда все закончится — когда будет та «нормальная жизнь», о которой ей говорил Со.
Про которую Со говорил, что в ней есть какая-то прелесть.
Хорошо бы, чтобы это действительно было так.
— Кассиан! — когда он вернулся в кухню, окликнула его Джин, и обняла за шею, когда оказался совсем близко; положила подбородок ему на голову, закрыла глаза. Так странно было теперь вспоминать тот давний разговор — когда он учил ее танцевать, а потом они целовались, а потом… Джин вздохнула, потерлась щекой о его волосы. — У нас есть свой дом. Представляешь? На самом деле. Все еще не верится. Так… что так бывает.

Джин скрестила ноги за спиной Кассиана, устраиваясь на краю стойки, опёрлась руками о столешницу за спиной - насколько позволяла ширина.
- Мой отец пытался быть фермером и вести хозяйство, - она пожала плечами. - И этим я заниматься не хочу точно. У него ничего путного не выходило - думаю, и у меня не выйдет тоже. Тебя в качестве фермера я представить не могу тоже.
Она тихо фыркнула, окинув Кассиана нарочито внимательным оценивающим взглядом.
Чуть приподняла бровь.
- Никогда не думала так далеко вперёд. И сейчас тоже не получается.
Джин погладила его по щеке, перенеся вес на вторую руку, и так и оставила ладонь.
- А ты? Чем ты хочешь заниматься...  теперь? О чем ты мечтал, когда думал о мирной жизни?

- Дом есть, деревьев кругом навалом, - Джин лукаво улыбнулась, склонив голову к плечу. - Остались мелочи?
И тихо вздохнула, продолжая улыбаться, потянула Кассиана ближе.
Он был неплохим техником и мог заниматься этим, она... Чем в мирной жизни могла бы заниматься она, Джин представляла не очень хорошо.
Она была заточена под войну - но, возможно, ее навыки могли бы пригодиться в чём-нибудь ещё.
Она немало знала о том, как взламывать - почти что угодно - и можно было бы пойти от обратного.
Но думать об этом сейчас было... думать об этом вообще было странно.
Прерывисто выдохнув, Джин поцеловала Кассиана в уголок рта, притянула его ближе, крепче сжав колени.
- Так что я тоже не против заняться тобой. Теперь, - смешливо фыркнула, цепляя зубами жилку на шее, несильно, но ощутимо прикусывая ее. - Кажется, в новый дом полагается первой пускать лот-кошку. Но можно и что-нибудь другое.

- Мы оба взвоем через месяц такой жизни, - Джин рассмеялась, подставляясь под его руки и поцелуи; сладко потянулась и вывернулась из его рук, чтобы устроиться сверху, сжимая коленками его бёдра и руками его руки, заводя их выше, за голову. - Но для начала - звучит неплохо.
Она любила, когда они оставались только вдвоём и занимались друг другом - особенно когда можно было не сдерживаться, не оглядываться то и дело на дверь или не ждать, что сейчас придёт уведомление и кому-то из них или им обоим придётся срываться с места и мчаться на вызов.
Впрочем, в том, чтобы сдерживаться, не шуметь и тщательно контролировать все звуки и движения - не дай небо, слишком сильно налечь на хлипкую тумбу, - была своя прелесть.
Но сейчас этого не хотелось.
- Кажется, одного лот-кота я уже поймала, - Джин подалась ближе, нависая над Кассианом, крепко и быстро поцеловала его.
С ним можно было не сдерживать себя, не бояться, что любовника испугает сила или привычка к тому, что сначала нужно завоевать - догнать, поймать, - и можно было не изображать трепетную девицу, для которой новый синяк - это трагедия и катастрофа.
Джин нравилось, что можно было кусать, целовать, гладить, сжимать - а не только лежать бревном и томно дышать.
Ловко перехватив его руки одной рукой - так было не очень удобно, но не то что бы Джин возражала, поменяйся они местами, - потянулась к его ремню, неторопливо и тщательно выцеловывая его плечо, ключицу, шею, не торопясь переходить к чему-то серьёзнее.
- Но если кто-то заглянет сейчас, то нас точно нет дома. Что думаешь?

— Теперь твое смертельно важное дело номер один — я, — Джин фыркнула, потягиваясь, помогая Кассиану стянуть с себя рубашку. Зябко повела плечами, и прижалась к Кассиану. — А ты — мое.
Она была его, он был ее, а вокруг был мир — самый настоящий, всамделишный мир.
Можно было не срываться чуть что с места, не замирать напряженно, держа нос по ветру и отслеживая малейшие изменения; можно было не торопиться — выдохнуть.
И теперь все казалось совсем иным, новым, непривычным — и ей нравилось узнавать Кассиана заново.
Зная его и так — шрамы, синяки, ссадины и ожоги, — изучала, словно они впервые оказались в постели друг с другом.
Джин смешливо фыркнула, вспоминая самые первые дни на базе после возвращения со Скарифа.
И самые первые ночи — потом, когда они пришли в себя и вышли из медотсека.
— Мне очень с тобой повезло, — кожа под руками была горячей и немного неровной иногда — из-за шрамов и шрамиков — и знакомой. Потянув его ремень, раздвинула ноги чуть шире, прогиба поясницу, прерывисто и шумно выдохнула; скользнула ладонью дальше тоже, притираясь, потащила вниз за шлевки брюк. — Даже не представляешь, как.
Хотелось быстрее, ближе, сильнее — как это было обычно, когда не было времени, когда всё — и все — могли кончиться прямо здесь и сейчас. И можно было медлить, не торопиться и дальше — но зачем?
Теперь у них было полно времени на все — и на все, что хочется, тоже.
— Теперь так много времени, — Джин лукаво улыбнулась, скользя ладонью ддальше, цепляя и оттягивая белье Кассиана; укусила его в плечо, шею, зализала старый след на ключицу. — И места. И мест. Думаю, надо будет завести список, — ухмыльнулась широко. — И отмечать по пунктам. Кровать — есть.

Это было так знакомо — и каждый раз вновь. Каждый день, просыпаясь, Джин не верила, что это правда, что они выжили — ей казалось, что закончиться они должны были там, на Скарифе, что не должно было их остаться.
Но вот они были, и дышали, и говорили, и любили друг друга — и теперь у них был свой дом, своя жизнь, свое все.
И они сами были у себя и друг друга — в первую и главную очередь.
Кассиан под руками, губами, ногами был знакомым до последнего клочка кожи — и все равно, все равно, словно вновь открывался, как кто-то незнакомый, но такой правильный.
Прогнуться, помогая стянуть с себя оставшуюся одежду, помочь с этим же Кассиану — он слишком одет, разве это дело? Провести руками по его плечам, спине, пояснице, притереться ближе — пока только дразнясь и прося. Джин выдохнула протяжно, снова цепляясь за плечи Кассиана, укладывая его на спину, чтобы оказаться сверху; зарылась пальцами в волосы, лаская, поцеловала крепко — поцелуй, три, пять, и больше, больше, словно только так можно дышать. Весело сверкнув глазами, придвинулась ближе, выше, упираясь в кровать за его головой; поймала его руку, укладывая себе на бедро, придвигая дальше, ближе к себе.
— Пожалуйста? — Джин потерлась щекой о его щеку, волосы, прикусила мочку уха. — Помнишь, — она щекотно выдохнула ему на шею, — я говорила, что хочу выучит твой язык? М-м?

Джин вздрогнула, прогибаясь; прижалась тесно, всем телом - кожа к коже, так было куда лучше, ближе, горячее.
Джин выросла на Джеде, и она любила, когда горячо.
А ждать - ждать на любила, пусть и умела.
- Когда угодно, - негромко проговорила, прерывая поцелуй, целуя его снова, и больше, и чаще, и сильнее - Джин нравился и солоноватый вкус кожи, и запах, и ощущения - какой он наощупь, какой он весь твёрдый, сильный, гибкий. И мягкий, по-хорошему мягкий.
Не каждый раз был как в первый - они уже хорошо знали друг друга, привычки, тела, все; но всё-таки сейчас была какая-то новизна. Возможно, в том, что торопиться - это было их решение, желание, а не вынужденная необходимость.
Что сейчас - быстро сильно, а потом, в другой раз, кто знает, как ещё.
Дыхания не хватало, и Джин дышала громко, протяжно - и как хорошо, что можно было не сдерживаться, не думать о тонких стенах, ща которыми наверняка кто-то есть.
Тут не было никого - только они вдвоём.
- Кассиан, - Джин позвала его, чуть покачивая бёдрами, скользя вдоль всей длины и дразня - и его, и себя, - обняла его лицо руками, выцеловывая шею, лицо, плечи. - Возьми меня. Я так, - она вздохнула неровно ему на ухо, крепче сжала коленями бёдра. - Соскучилась.

Джин вздрогнула и прерывисто простонала, когда Кассиан вдруг перевернулся, подминая ее под себя, и вошел глубже, сильнее — ощутимее. Так было хорошо — но ей всегда было хорошо с ним, даже когда они просто лежали — сидели, стояли, находились, — рядом.
Ей просто всегда было хорошо с ним, но так — особенно.
— Люблю тебя, — зажмурилась, пряча лицо в изгибе шеи, прижимаясь; скользнула пальцами — ногтями — по его спине, вжимая в себя, подаваясь навстречу — в такт, в ритм, подстраиваясь привычно и легко. — Кассиан…
Ей нравилось, как звучало его имя, нравилось звать его; нравилось, как он откликался, как его мышцы перекатывались под руками, когда он двигался, — нравилось все.
— Так хорошо, — прерывисто выдохнула ему на ухо, потерлась носом о шею, дыша горячо и неровно, — когда ты во мне.
И ощутимо вздрогнула под ним снова, выгибаясь, скрестила ноги за его спиной, удерживая, прижимаясь теснее, глубже. И негромко, протяжно простонала, сжимаясь на нем, впиваясь зубами в его плечо, оставляя очередную отметину — и то, как на нем выглядели эти отметины, ей нравилось тоже. Как и все — все — в нем.

— Кассиан, — Джин выдохнула хрипловато, протяжно, обжигая дыханием его ухо; прерывисто вздохнула и сжала его — и сжалась сам — сильнее.
Ей не нравились сокращения его имени, она любила, как оно звучало — особенно в такие моменты. Протяжно, горячо… знакомо. Правильно. Иногда ей казалось, что свое имя она забудет проще, чем его.
А как ее зовут, Джин приучилась помнить давно — с того дня, как Со назвал ее «Джен».
Не потерять имя равнялось «не потерять себя», но именно сейчас — как и всегда — дела до этого не было. Джин терялась — растворялась — охотно, легко, не заботясь о том, что было, о том, что будет.
Здесь и сейчас — единственное, что имело какое-то значение.
А здесь и сейчас была только она, только Кассиан, только они.
Иногда Кассиан замедлялся, иногда вбивался сильно и быстро, и Джин любила все это, любила по-всякому — и то, как казалось, что совсем немного, и то, как потом накрывало, и то, что, о Небо, хоть в чем-то биология милостива к женщинам.
— Кассиан, — позвала снова, обнимая его крепче и легче, перебирая позвонки, касаясь ямочки на пояснице; уткнулась лицом в его шею, краснея до самых кончиков ушей, до груди и плеч — кажется, вся, целиком. — Кончи сейчас. В меня.
Впилась губами в его шею, в подбородок, в рот.
— Прошу.

Джин застонала протяжно, хрипло, выгибаясь под Кассианом, целуя его и держась за него крепче - словно если ослабить хватку, он тут же исчезнет. Вздрогнула, ещё немного покачивая бёдрами, и с тихим всхлипом прижалась к нему, выдыхая, расслабляясь.
Сил, казалось, больше не было никаких - только вытянуться и лежать, и ничего больше, но Джин знала, что эти ощущения ненадолго. Что потом - уже сейчас - ей будет хорошо.
Кассиан был в ней - все ещё, полностью. И так тоже было хорошо.
- Люблю тебя, - Джин уткнулась лицом ему в шею, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, силясь выравнять дыхание; мягко, расслаблено скользнула рукой по его шее, спине, не спеша отпускать, распутываться.
Она могла бы лежать так вечно.
Но скоро они остынут, и это будет уже не так хорошо, а у них здесь - в доме, их собственном доме, - есть ванна и вода, а не освежитель, и можно лежать долго-долго, а не торопиться освободить побыстрее, чтобы кого-нибудь не задерживать.
Здесь она могла задерживать разве что Кассиана, но почему-то ей казалось, что против он не будет.
Джин осторожно скинула ногу - на второй он лежал, но Джин не тяготилась этим весом, - отпуская Кассиана, сладко потянулась. Обняла - прильнула - снова, покрепче.
Теперь можно было никуда не торопиться, можно было валяться так друг с другом, добирая прикосновений, ощущений, тактильного контакта - всего того, что Джин всегда не хватало.
Особенно так - неторопливо, ленно, в приятной утомленности.
- И ещё люблю, - она улыбнулась чуть лукаво, поймав его взгляд, потерлась кончиком носа о жилку на шее, прихватила ее зубами, - когда вот так. Ты во мне.

— Детей? — эхом повторила Джин после недолгого молчания и приподнялась на локте, глядя на Кассиана. Посмотрела растерянно — и упала обратно на спину, вытянулась.
Вздохнула.
— Я… не знаю?
Перевернулась на бок, снова ловя его взгляд, провела большим пальцем по щеке, прижав ладонь к его лицу.
— Никогда не думала об этом. Чтобы… так всерьез. По-настоящему, знаешь. Никогда не думала, что будет потом — сейчас — когда это все закончится. Что дом, семья, дети… Не знаю.
Прижалась к Кассиану обратно, обнимая за шею, прикрыла глаза.
— А ты? Ты хочешь?

Джин помолчала, глядя на него, потом вздохнула. Неловко прильнула ближе, потянула Кассиана ближе к себе - на себя. Словно вместо одеяла, чтобы закрыться от всего мира - и чтобы было тепло.
Он хотел детей, а она не знала, хочет ли, и не знала даже - может ли.
- Я иногда пью таблетки, - после неловкого - для неё - молчания проговорила Джин, немного рассеянно водя кончиками пальцев по его плечу. До Восстания с этим было сложнее - но как-то обходилось; до Восстания - до Кассиана - она не так уж часто занималась с кем-то сексом, особенно ну, регулярно, и все решали колеса или спиды - когда она об этом вспоминала или вообще думала.
Поразительная везучесть.
В восстании был постоянный медблок, были медики - и это было ужасающе неловко, но некоторые вещи она узнала только тогда.
Но лучше поздно и неловко, чем никогда - проще пережить неловкость, чем в один день обнаружить, что у тебя отваливается нос.
Или, хуже того, у Кассиана.
Это все казалось чём-то, что происходит не с ней.
Что война закончилась.
Что... что теперь она на самом деле задумалась о детях.
И все ещё не знала, хочет или нет, но хотя бы задумалась. Всерьёз. Впервые.
- Иногда мне кажется, что для тебя я соглашусь на что угодно - и это будет мне в радость, - тихо заговорила Джин, продолжая поглаживать Кассиана по плечу, и негромко выдохнула, поцеловала в шею. - А иногда понимаю, что вовсе и не кажется. Я люблю тебя, Кассиан. И я подумаю об этом. О... детях. Хорошо?

— Я запомнила, — Джин тихо рассмеялась, устраиваясь поудобнее, прикрыла глаза. По-хорошему стоило бы выползти из постели и сходить в душ, но, вообще-то, у них впереди была целая жизнь — а она сама ужасно, просто ужасающе сильно хотела только валяться, обняв Кассиана, и отдыхать.

На еду — сочный, красивый, в самый раз прожаренный стейк — Джин смотрела почти с отвращением. Во всяком случае, без привычного восторга в глазах, а это — по ее личным меркам — приравнивалось почти к отвращению.
Это же еда. Вкусная еда. К тому же, почти специально для нее приготовленная.
И готовил Кассиан — а готовил он если не божественно, то где-то близко к тому.
Джин тоже умела готовить — ну так, чтобы не помереть с голоду.
И теперь — теперь она смотрела на этот восхитительный, совершенно прекрасный стейк и чувствовала только одно: желание проветрить комнату, пока не стошнило.
Ужасно.
Джин посмотрела на Кассиана — он продолжал что-то делать у плиты, — вздохнула.
Кассиан на кухне смотрелся органично. Он, в принципе, везде смотрелся органично — это же Кассиан. И с техникой, и на кухне, и в постели, и даже на берегу речки, на которую они как-то выбирались с Кесом, Шарой и По, жарили сосиски на костре и — они с Кесом — проверяли, кто дальше заплывет, дольше просидит под водой и вот это все.
Сама Джин не менее органично смотрела только в постели — или около того, — или во время работы.
Она пошла от обратного — если раньше профессионально взламывала, крала и занималась прочей незаконной деятельностью, то теперь помогала устранять прорехи в системе безопасности.
Если ты знаешь, как ограбить банк, то почему бы тебе не работать его управляющим? Просто деньги должны снаружи попадать внутрь, а не наоборот.
Джин еще раз вздохнула. Слезла со стула, вылезая из-за кухонной стойки, уткнулась Кассиану в спину между лопатками, обняла за пояс.
— Я что-то не хочу есть совсем. Извини, — она потерлась носом о его шею, вздохнула. — Меня немного мутит.
Мутило ее уже неделю, но до этого она хотя бы могла — и хотела — есть.

- Как хочу? - Джин чуть отстранилась, продолжая обнимать его за пояс, и фыркнула. - Тогда хочу, чтобы ты занимался, чем планировал. У тебя ведь наверняка были дела. Все в порядке, Кассиан, - она прижалась обратно, утыкаясь носом в его шею, прерывисто вдохнула, втягивая его запах. Выдохнула. Прикрыла глаза. - Мне нравится твой запах.
Рядом с Кассианом было хорошо всегда - в любое время. Джин толком даже не помнила, ссорились они когда-то или нет - наверное, да, но все эти моменты изглаживались из памяти, перекрывались другими.
Рядом с Кассианом всегда было хорошо - в том числе и потому, что с ним можно было говорить, спрашивать, а он говорил и спрашивал в ответ - и они слышали друг друга.
Во всяком случае, пытались услышать.
Джин переступила с ноги на ногу, устраиваясь рядом с Кассианом поудобнее - конечно, он мог идти заниматься своими делами, но прямо сейчас ей очень не хотелось его отпускать, - и скользнула руками под его рубашку, трогая спину.
Кожа у него была горячей.
Джин любила, когда горячо.
- У нас есть молоко? - она подняла взгляд на Кассиана, укладывая подбородок ему на плечо, наморщила нос. - И мы так и не поймали лот-кошку.
Молоко она не особо любила, но сейчас хотелось - примерно так же сильно, как мутило при мысли о мясе.