Вчера По знал, что у него завтра день рождения, а потому уснул как можно быстрее, чтобы следующий день пришел пораньше, и не пришлось долго ждать. Ему снится бескрайнее небо, потому что ему, с тех пор, как мама впервые показала кабину своего а-винга изнутри, всегда снится только небо и ничего больше. В небе он и летает, и плавает, и ходит, и иногда сидит на облаках, болтая ногами. Больше всего По нравится, когда он летает, конечно: легко и непринужденно, даже не размахивая руками, словно бестолковый попугай, он может подлетать к чему угодно, от самых высоких пиков гор до глади лесных озер.

Просыпаться и отпускать такие сны, несмотря на день рождения, совершенно не хочется, и По жмурится, вертит головой, пытаясь уцепить еще хоть кусочек неба из сна, пронестись над джунглями хоть еще раз, хоть на пару секунд — но сон уходит, и приходится открывать глаза. На краю постели сидит папа, и он напоминает про день рождения — как будто По мог забыть — и теперь сна ни в одном глазу, и небо позабыто. День рождения!

По подрывается на постели, словно его подкидывает батутом, и бросается папе на шею.

— День р-р-рождения! Подарок! Ура! — вопит он прямо папе в ухо, потому что сдержаться нет никакой мочи, и папа обязательно должен знать, как сильно По нравится и этот день, и подарки, даже если он пока не знает, какие. Но уж это точно не проблема.

Он перескакивает через папу, едва не запутавшись ногами в одеяле и не навернувшись с постели, и несется вниз по лестнице в ту комнату, где всегда появляются подарки на день рождения, громко шлепая босыми ногами по деревянным ступенькам. И там, конечно, есть подарок — прямо на столе, с бантом, в красивой бумажке, и По на мгновение замирает в дверном проеме, словно не верит, что день рождения, после целых двух вечностей ожидания, наконец-то наступил, и что это сегодня, и что подарок уже можно трогать, и что это его подарок, а не чей-то еще, и улыбка у него от уха до уха, и мама вернется, и у нее найдется время на него, и они все вместе будут есть торт.

И на торте будут свечи.

Прямо целых восемь.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    По не нужно просить дважды: он настигает свой подарок так же, как какой-нибудь хищный зверь — добычу. Но распаковывать старается аккуратно, едва дыша, как будто опасается, что одно неверное движение — и все исчезнет, и вновь окажется, что до дня рождения еще полгода, а как известно, полгода — это целая вечность. Даже если ты уже ходишь в школу. Особенно если ты уже ходишь в школу.

За красивой оберткой скрывается крестокрыл на радиоуправлении, красный и на радиоуправлении — на радиоуправлении! По обнимает его так, как не обнимает, наверное, даже маму с папой, и немедленно решает, что не расстанется с ним никогда-никогда. Будет спать с ним, ходить в ванну с ним, в школу — с ним, везде — только с ним. Рядом с крестокрылым даже меркнет весть о том, что маму он не увидит аж до вечера. Если бы По мог немного отвлечься, он бы непременно подумал о том, что это странно — обычно мама всегда рядом с папой в его день рождения, поздравляет и шутит, и сидит вот на том стуле на кухне, но По не может отвлечься. У него в руках крестокрыл. На радиоуправлении!

На ра-ди-о-у-прав-ле-ни-и!

По кажется, у него сейчас лицо треснет так улыбаться.

— А я могу взять туда крестокрыл? — первым делом спрашивает он о самом важном. — А мы сделаем из сосисок осьминожек? А маршмеллоу, мы пожарим маршмеллоу? — спрашивает По о втором самом важном. — А на звезды мы можем сегодня посмотреть? А подзорную трубу я могу взять? А шалаш мы построим? А попугая поймаем? А, а, а, — он так и стоит в обнимку со своим подарком рядом со столом, и весь восторг катастрофически не помещается в него, — а мама нас не потеряет на острове? Ты ей скажешь, что мы там?

Вообще-то, По не очень боится, что мама их потеряет. Мама у него ух какая умная — от нее так просто не скроешься, а он за восемь лет пробовал, и не раз. Но она всегда находила его, что бы он ни делал, так что спрашивает По скорее из вежливости. Где-то внутри мамы, наверное, стоит маячок или компас, который всегда указывает на него — зачем ей всякие обычные предупреждения.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    Такой отличный день, и тут выясняется, что крестокрыл не стоит брать в плавание. По смотрит на папу так, будто тот его предал самым жестоким и бесчеловечным способом. Ну кто же дарит человеку крестокрыл, а потом не разрешает брать его с собой везде, и особенно на остров? Даже если на этот остров раньше было нельзя плавать совсем, а теперь, оказывается, можно, потому что остров, оказывается, открывается тем, кому восемь лет. По торопливо подхватывает свой стакан и забирается на стул, опирается рукой о стол, чтобы дотянуться до папы и чокнуться с ним.

— Нет, не чувствую, — честно отвечает По. — Зато у меня есть крестокрыл. Почему его нельзя на остров, ну па-а-ап? Ну пожалуйста. Ну пап. Ну пап. Ну пап. Я больше ни о чем не попрошу. Честно. Пожалуйста. Можно? Можно? Можно?

По знает, что когда делает так, то действует взрослым на нервы, но иногда это единственный способ добиться того, чего он хочет. Единственное, зачем он прерывается — это чтобы глотнуть сока из своего стакана и сесть обратно. Завтрак интересует его куда меньше, чем возможность уговорить папу разрешить взять с собой крестокрыл. Ну это же крестокрыл! Ему все нипочем! Он же летает!

— Можно? Ну пап. Ну пап. Ну пап. Можно? Можно? Пожалуйста, — продолжает канючить По, елозя вилкой по тарелке и методично разрезая яичницу на ровные квадратики. Есть хочется страшно, но крестокрыл на острове хочется больше. — Как в походе без крестокрыла? Он будет нам помогать. Ну пожа-а-алуйста.

Собравшись с духом, По смотрит на папу по ту сторону стола своим самым лучшим, самым проникновенным, самым действенным взглядом человека-который-очень-просит-самого-лучшего-на-свете-папу-ну-пожалуйста-ну-пап.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    Папа сдается. По сияет улыбкой в тысячу ватт: крестокрыл теперь тоже посмотрит остров, а значит, все хорошо и можно завтракать. Свою яичницу он проглатывает торопливо и почти не жуя, потому что его ждет остров, и остров нельзя заставлять ждать долго, а то вдруг он куда-нибудь денется. Или папа передумает класть крестокрыл в блок и брать с собой. Последнее кажется По самым страшным, что только может сегодня случиться.

— Ну нееет, — тянет он, вскакивая с места, и торопится отнести тарелку до раковины, при этом не выпуская свой крестокрыл из рук. — Люк и Лея не были пиратами! Но флаг можно, — снисходит По мгновение спустя. — Как у Альянса.

«Флаг как у Альянса» По полгода назад, оставшись без особого присмотра буквально на пару часов, соорудил с помощью красного перманентного маркера из папиной белой футболки самостоятельно. Мама так хохотала, что не стала ругать. Но маркеры больше на видном месте не оставляла, как и папины футболки, и По видел в этом некую связь. Но отстирывать свежий флаг никто не стал (да и не смог бы — По слышал, как мама говорила об этом с папой), а потому с тех пор он так и остается предметом для игр По. Только на землю его бросать и в грязи валять нельзя, как ему объяснили. Это символ свободы.

— Я придумал, — По отворачивается от раковины к папе. — Давай это будет секретная миссия. А остров будет на самом деле планетой, просто маленькой. И мы будем его освобождать от имперцев, хорошо? И у нас будут водяные бластеры! Ты будешь генералом!

По не ждет ответа папы — еще бы тот отказался героически освобождать остров или быть генералом! — и бежит за водяными бластерами. Вскоре в не слишком аккуратной куче на кухонном столе оказываются два водяных бластера, футболка-флаг, шлем По, пачка печенья, бандана, ну и еще всякое по мелочи. Аккуратно водрузив свой крестокрыл поверх всего этого, По замирает, пытаясь сообразить, какие еще вещи первой необходимости могут потребоваться в спасательной операции на острове. Когда в голову не приходит ничего нового, он кивает сам себе и находит глазами папу.

Смотрит серьезно. Остров освобождать — это тебе не шутки!

— Вроде всё.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    Папа соглашается быть генералом, По, разумеется, не отказывается побыть адмиралом, и вдвоем они проводят замечательную спасательную операцию. Больше всего По нравится та часть, когда они сидят у костра, едят осьминогов и разглядывают звезды. Лучше было бы, только если бы рядом была мама, но всякий раз, когда он уже думает начать капризничать и звать ее, папа вдруг находит новую звезду и новую историю про нее, и капризы приходится отложить. В конце концов По откладывает их так далеко, что вот они уже на пороге дома, а он так и не заканючил маму.

Мама летает, это По знает. Когда они заходят внутрь, он помогает раскладывать вещи и думает о том, что тоже не хотел бы, чтобы его отвлекали от полетов, даже если у кого-то вот прямо сейчас день рождения. С другой стороны, это же не просто чей-то день рождения! Это его день рождения! Неужели мама не захотела на нем быть? По хмурится. Вряд ли мама внезапно решила разлюбить его, но жизнь вдруг кажется ему чудовищно несправедливой.

Уже целый день прошел! Где она?

Стоит только подумать об этом, как звучит коммлинк, и вот мама уже где-то совсем рядом. Папа думает, что она забыла ключи, но По знает: это просто такой сюрприз. Ну конечно! Поэтому ее и не было целый день. Он сжимает крестокрыл крепче и идет следом за папой — но не совсем. Останавливается так, чтобы из-за угла торчала только голова. Сейчас папа откроет дверь, там будет мама с сюрпизом, а По вот тоже на нее выскочит и устроит ей свой сюрприз! И крестокрыл покажет. И вообще.

Но за открытой дверью оказывается вовсе не мама.

За открытой дверью — кто-то незнакомый в официальной униформе. По еще пару секунд мнется за углом, а потом все же подходит ближе, тихо и осторожно, даже не пытаясь притворяться, что не вслушивается в разговор. Ему хочется спросить, где мама, но глядя на незнакомца снизу вверх, он не решается. Тот выглядит как-то мрачно. Если это действительно сюрприз, то По он не нравится.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    Папа подхватывает его на руки — в другое время По бы обрадовался — но сейчас только обнимает его за шею и прижимается весь, развесив уши. Все понятно и про землю, и про то, что а-винг цел, но что такое инсульт, По не знает. В любое другое время он бы уже закричал, требуя объяснений, но сейчас держится тихо-тихо, чувствуя, как важен этот немногословный обмен между взрослыми. А еще не доверяя такие вопросы незнакомцу, который уходит со своими вестями так же быстро, как и появился. И зачем-то просит перед этим прощения.

По знает точно: прощения просят, только если хулиганили до этого.

Или когда ты хулиганишь на публике, и тогда прощения просят за тебя, а тебя отчитывают. Папа незнакомца не отчитывает, только закрывает дверь и относит По на кухню, усаживает на стол. По все еще сжимает крестокрыл, пытается сложить в голове эту непростую головоломку. Мама что-то сделала? Поэтому за нее извиняются? Поэтому она не пришла?

Чего По не ожидает, так это что папа скажет, что мама не придет вообще. Но ведь он так хорошо себя вел целый день! Ни разу даже не капризничал! Почему она не придет? Она всегда приходит, это же дом, все всегда сюда приходят! Куда еще приходить, если не домой?

В первые несколько секунд По злится, сжимает крестокрыл крепче, а потом вспоминает незнакомое слово.

— Что такое инсульт?

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]

    По не начинает плакать, потому что папа говорит что-то про кровообращение и мозг, и ему требуется немного времени, чтобы сложить, что к чему.

По не начинает плакать, даже когда папа доводит все до логической точки — она звучит как «мама умерла, малыш» — и сжимает его плечи так крепко, что почти больно.

По не начинает плакать, и когда папа зачем-то говорит, что мама любит его, хотя По это и так знает и не представляет, как может быть иначе.

По начинает плакать, тихо и беззвучно поначалу, только когда папа говорит — папа говорит — говорит — самые страшные слова.

Они звучат как «мы ничего не можем сделать».

Мы ничего не можем сделать.

По знает, что жизнь конечна, что после смерти люди не возвращаются; когда умер дедушка, ему объясняли это. Но тогда По и подумать не мог, что однажды умрет мама. Мама казалась вечной. Вечным кажется и папа, только вот По больше не верит этой обманчивой родительской вечности; он хватает папу за одежду, вцепляется в него руками и ногами и плачет, плачет, плачет навзрыд.

По пытается что-то говорить, но слова вылетают из рта какими-то обрывками, осколками: она, ведь, рождения, хочу, пусть, верни, сделай что-нибудь, ты же папа. По захлебывается плачем и слезами, и это и больно, и громко, и некрасиво, и иссушает его полностью. Иногда ему кажется, что и папа вот-вот исчезнет, растворится, и тогда По отрывается от его груди, куда утыкается плачущим лицом в остальное время — только чтобы проверить, что папа здесь. Что папа не умирает. Что стоит все так же, все там же, и будет стоять.

Слезы заканчиваются только через полчаса, сменяясь противной икотой, и у По ощущение, что все его лицо мокрое насквозь, кажется, даже одежда слегка мокрая, и весь он какой-то мокрый, как будто его уронили в воду и он все не может выплыть из-под соленых волн. Крепко зажмурившись и все так же цепко держась за папину одежду, По шмыгает носом и икает. Забытый крестокрыл валяется на полу.

[icon]https://s33.postimg.cc/b7x4n055r/4-8yo.jpg[/icon][sign][/sign]