Наверное, это единственный человек на Крайте, да нет — во всем криффовом секторе, во всей галактике, который мог привести По в такую ярость. Остаток дня он ходит с таким лицом, что к нему боятся подходить, и правильно делают. У По то и дело белеют костяшки пальцев, так сильно он сжимает руки в кулаки всякий раз, когда мысли маятником качаются к ответу магистра Рен, ко всему их разговору от и до. Больше всего на свете ему хочется взять бластер, спуститься к пленнику опять и пристрелить его. Без долгих разговоров, без судов, без адвокатов и оправданий — просто пристрелить.

Бластер он берет. Но идти к магистру Рен с ним — не идет.

По в своем уме.

К тому же, Рей объяснила ему, что убивать ублюдка нельзя: тогда достанется и ей, потому что между ними есть эта связь, дурная Сила, бездна ее забери. По бьет ребром ладони по затвору бластера, проверяет количество газа, вытягивает руку и стреляет — точно в голову импровизированному чучелу противника, собранному из старых кусков доспехов штурмовиков и какого-то случайного и ненужного хлама. Бьет опять, вытягивает руку — стреляет. Здесь, в местном тренировочном тире, никого нет, и он может спускать пар до скончания времен. Бьет, вытягивает, стреляет.

И так вновь и вновь, вновь и вновь, нахмурив брови и закусив губу до боли, По стреляет по мишени, искренне жалея, что не может вот так же пристрелить Кайло Рена. Что он даже никому рассказать про это не может! Кому здесь об этом вообще можно говорить? Рей? Ну, понятно, что не ей — он не может говорить с ней об этом, он вообще ей в лицо смотреть теперь нескоро сможет, зная, что ублюдок с ней сделал, что на это она согласилась за его жизнь. Кому тогда? Генералу Органе? Ха. Очень смешно. Вице-адмиралу Бусики-Браслетики? Еще смешнее. Кто еще знает? Тот, кто стоит там в качестве охраны? Они едва знакомы. Люк? Едва знакомы. Адмирал Акбар? Очень смешно, и едва знакомы — комбо.

По с силой ударяет по бластеру вновь, механически повторяя движения раз за разом. От чучела напротив уже мало чего остается, но это его не останавливает. Всю ярость нужно куда-то девать, и он просто не знает другого пути и выхода. Если бы можно было летать — взял бы Чёрного да полетел проветриться, но летать ему нельзя, и звезды, как же раздражает его этот запрет именно сейчас, именно в этот момент, когда вылет ему нужен не для лихачества, не для героизма, не для битвы — просто для себя.

    По настолько погружен в свои мысли и в рутину выстрелов, что не сразу замечает, что к нему кто-то обращается, а когда замечает — не сразу разбирает, кто именно, а потому, когда поворачивается, опуская руку с бластером, выглядит так, будто сейчас придушит голыми руками. Но это не какой-нибудь техник, не связист, не пилот, в конце концов — это Мэй. И По замирает, и хотя его настроение отнюдь не становится лучше от того, что кто-то застал его в такой момент, все же в следующее мгновение он выглядит чуточку более в себе.

Сначала По думает, что стоит просто попросить Мэй поймать его в какой-нибудь другой момент, когда он будет смотреть на мир как-то иначе, чем через призму ненависти ко всяким первоорденским отморозкам, но потом он молчит — проходит одно мгновение, другое, секунда за секундой — и он все еще молчит. Только проводит рукой по лицу, вздыхает. Выстрелы — а их было много — ему не помогли.

По крайней мере, легче По себя не чувствует. Только еще напряженнее. И от этого тошно, мерзко, что даже теперь, даже когда он пообщался с мастером Скайуокером, когда отходил в медотсек, когда чертова треклятая рука в черной перчатке перестала сниться ему, когда он твердо уверен, что это реальность — магистр Рен все равно может достать его. Сквозь всю криффову базу. По специально ушел на другой конец. Да только толку.

По не знает, как сказать, что случилось.

Но он знает, что нужно сказать перед этим.

— Пообещай, что никому не расскажешь, — просит По, и ярость в нем чуть сбавляет в оборотах, сменяясь усталостью, по крайней мере снаружи. На Мэй он тоже смотрит не зло — она-то точно ни в чем не виновата — только устало, как-то опустошенно. Прячет бластер в кобуру, когда понимает, что может разжать пальцы на рукояти. — Если генерал Органа узнает, что я растрепал кому-то, я в крестокрыл потом вообще никогда не сяду. Если под трибунал не пойду.

По не сомневается, что Мэй умеет хранить секреты. А еще не сомневается, что рассказ придется начать, мягко говоря, издалека. Наверное, она должна знать, кто такой Кайло Рен — по крайней мере, про рыцарей Рен в галактике наслышаны после резни в Праксеуме. Но вряд ли Мэй знает, что По был в плену два раза, а не один. Про первый он не рассказывал — не мог. Да и не очень хотел. Но без этой детали невозможно будет понять, почему По в такой ярости сейчас, а ему, честное слово, нужно выговориться, и если это будет Мэй — это даже хорошо. Мэй рассудительная. Она не пойдет убивать магистра Рен. А даже если и пойдет — во всяком случае, По уверен, что сможет удержать ее силой и не пустить.

    По не сопротивляется и просто идет за Мэй, садится на ящик, тяжело приваливается спиной к стене. У Мэй не нежные тонкие руки какой-нибудь актрисы с Корусанта, поэтому когда По сжимает ее ладонь крепче, то не боится, что сделает ей больно, хотя и не уверен, что соизмеряет силу. Внутри все так и клокочет — это только снаружи он старается не выглядеть так, будто уже придумал, куда прятать труп. Ах, если бы. Если бы можно было сделать из ублюдка труп, из-за того, куда его прятать, По метался бы куда меньше.

— Это долгая история, — говорит По, напряженно глядя перед собой.

Он не звучит как человек, который пытается таким образом откреститься от ненужной беседы — скорее как кто-то, кто пытается предупредить, что они здесь надолго. Возможно, стоило бы выбрать какое-то место укромнее, чем помещение тира, куда в любой момент может кто-то зайти, но По думает об этом только как-то мимолетно. Повернув голову к Мэй, он несколько мгновений разглядывает ее, затем поворачивается всем корпусом, теперь облокачиваясь о стену плечом.

Можно было бы начать абстрактно. «Гипотетическая ситуация» и все такое. Но По хочет честно, и потому начинает совсем по-другому. С центральной, сарлакк подери, фигуры.

— Тебе должно быть знакомо имя Кайло Рена, — негромко начинает По, и то, как он цедит имя магистра, наверняка выдает конец этой истории и его самого с головой. Чтобы как-то держать себя в руках, По рассеянно гладит костяшки пальцев Мэй, выдыхает. Смотрит не на нее, а на их руки. — Прости, что не рассказывал — тогда ты не была в Сопротивлении, а потом, когда уже была, это было не столь важно. Нам удалось вернуть мастера Скайуокера обратно в том числе потому, что я потратил последние несколько лет на поиски его координат, и почти весь третий месяц — особенно усиленно. Я был под прикрытием, вдали от базы, и нашел человека, у которого была хотя бы часть карты к нему. Тогда меня нашел Кайло Рен, — он сжимает руку Мэй, переставая ее гладить, и поднимает взгляд. — Координаты нам удалось спасти, но они зачистили всю деревню, убили информатора, меня забрали в плен. В первый раз.

Ему не больно об этом говорить, это уже пережилось, даже немного померкло в его памяти, но все же — все же упоминание спаленного Туанула и убитого Лор Сан Текки отзывается в груди тянущим чувством. Несколько мгновений По просто разглядывает лицо Мэй, соскальзывает взглядом с ее глаз на кончик носа, а с него прыгает к губам, к подбородку — и вновь обратно, к глазам. Надо просто продолжать говорить.

— Им нужно было знать, где координаты, а я отказывался говорить, и даже пыточные дроиды меня не впечатлили. Тогда за дело взялся Кайло. Ему дроиды были не нужны, — а вот об этом По уже мало кому рассказывал, поэтому его фразы становятся осторожнее, медленнее. Он не хочет пугать Мэй, но ему нужно, чтобы она поняла, насколько этот человек опасен. Безжалостен. Почему он не заслуживает ни сочувствия, ничего. — Я, конечно, слышал еще на войне, что джедаи многое могут с помощью Силы — не только какой-нибудь телекинез, а серьезные вещи. Он ничего не делал. Не трогал меня вообще, только вытягивал свою руку в перчатке — и сначала я думал, что и это можно перетерпеть. Потом выяснил, что нельзя. Что даже если я захочу, если буду сопротивляться — он все равно просто вскроет мне голову Силой, вытащит то, что ему нужно, а все остальное — выжжет, как ту деревушку, как Туанул. И я ничего не могу ему противопоставить. Ничего.

Ему хочется сказать, что Мэй даже не может представить, насколько это больно, однако По осторожничает и не упоминает про боль. Она и так наверняка понимает, но ему не хочется лишний раз озвучивать, что ему было больно. В конце концов, это в прошлом. По вновь роняет взгляд на их руки, хмурится.

    Когда Мэй касается его щеки, По прикрывает глаза, прижимается к ее ладони. От ее присутствия клокочущая ярость внутри еще немного утихает, сбавляет в оборотах достаточно, чтобы он смог полностью держать себя в руках. Хорошо, что она заглянула, правда, По не представляет, зачем и почему — искала ли она именно его или просто шаталась по базе, исследуя ее, или шла сюда пострелять сама. Он задумывается об этом мимолетно, а потом задумывается, кто еще может зайти сюда вот так, случайно, и прервать их.

— Он, — тяжело вздыхает По, но не договаривает, прерывается. Открывает глаза и кивает в сторону двери. — Пойдем куда-нибудь отсюда, здесь не очень удобно об этом всем говорить. Кто-нибудь может зайти. Пойдем ко мне, хорошо? Я расскажу там.

По поднимается на ноги, не выпуская руки Мэй, и мягко тянет ее за собой. Ему до сих пор неловко вспоминать про то, что творилось с ним весь прошлый месяц, хотя это все и позади. Но его пилотам пришлось сдать его генералу Органе, а им — провести весьма неприятную беседу, и, честно говоря, даже после всех врачей По до сих пор лишь весьма смутно помнит, что творилось с ним на «Финализаторе». Наверное, он и не хочет помнить. Главное он знает — он сдал координаты, сбежал и чуть не заработал себе ПТСР, которое отменило бы полеты навсегда куда лучше, чем любые кадровые перестановки. Так что лучше обо всем этом говорить там, где никто лишний раз не услышит, что бравый коммандер Дэмерон с агитационных плакатов отнюдь не всегда такой уж бравый.

Убедившись, что Мэй не против, По кивает сам себе, кидает взгляд на свою мишень и, крепче сжав руку Мэй, идет прочь из тира. Отсюда до его комнаты не так уж далеко, и идет он молча, лишь где-то ближе к пункту Б задумываясь, что держать Мэй за руку вовсе не обязательно. Не потеряется же она, если попробует следовать за ним полностью самостоятельно. Но выпускать ее не хочется, и он и не выпускает, даже когда они уже стоят у двери и он ищет ключ, чтобы открыть ее.

— Не переживай, у этой истории хороший конец, — говорит По Мэй, чуть кривовато улыбаясь. — Надеюсь. Заходи.

Дверь отходит в сторону, и По пропускает Мэй вперед, привычным жестом включая свет. Здесь чисто, убрано, он не любит беспорядок, поэтому и в комнате у него все по полочкам и четко, по-военному. Удивительно, как человека могут поменять годы во флоте; подростком он бы такой порядок не оценил. Зайдя внутрь, По остается стоять у двери, задумчиво отстегивая кобуру бластера и кидая ее на стол. Как сказать Мэй о том, что у него немного не в порядке с головой — пусть и только было, а не есть сейчас, хотя кто знает — По не представляет. Вряд ли она испугается. Наверное. Его вдруг пугает эта мысль.

— Только не пугайся того, о чем я буду дальше рассказывать, ладно? — на всякий случай прямо уточняет По.

    Несколько мгновений По смотрит на Мэй с таким выражением лица, будто она сказала что-то очень странное, чего он совсем не ожидал. Если так подумать, то, конечно, это абсолютно естественно и логично: друзья беспокоятся друг за друга, вот По за Мэй тоже беспокоится, но что-то — что-то — все-таки отзывается в нем иначе, когда она говорит об этом вслух. В следующее мгновение он моргает, кривовато усмехается и рыскает взглядом по комнате, ища, куда бы пристроиться. Можно было бы подтащить к кровати стул. Можно было бы, честно говоря, и просто сесть рядом, но По не уверен, что сможет усидеть.

Он может попытаться, конечно.

На самом деле, он просто отвлекается. Набрав в грудь больше воздуха, он отводит взгляд в сторону от кровати и Мэй, неловко трет шею рукой, и наконец говорит:

— А дальше я немного поехал крышей.

Звучит потрясающе. Давайте все похлопаем коммандеру. Выдержав паузу, По нерешительно находит взглядом Мэй — та, кажется, не собирается аплодировать, но кто ее знает, вдруг она просто ждет удобного момента — и перестает трогать шею, вместо этого подходит чуть ближе и останавливается напротив. Надо говорить дальше, но кто бы знал, что это будет так сложно. По, наверное, стыдно, потому что он же должен быть сильным, как бы он мог защищать ее, если бы был слабым — а он был, он ведь был.

— Я сбежал с «Финализатора», спасибо Финну, но этого оказалось недостаточно, — осторожно продолжает По. — Я... Это сложно описать. Представь — представь, что кто-то побывал в твоей голове. Похозяйничал там от души, — он тянется вперед, опираясь рукой о стену, и кладет свободную руку на голову Мэй, словно чтобы утяжелить свои слова, сделать их более реальными, настоящими. — Пощупал там все грязными руками, подвигал местами, сделал тебе очень больно. Это такой опыт, который потом никогда не забывается. Но я не помнил его вообще. Я даже не помнил, чего он от меня хотел. Только знал, что это было. И пока я выбирался с Джакку, мне все время мерещилось, что я все еще там. Все еще на «Финализаторе». Ну потому что кому может вообще так повезти? Дефектный штурмовик? Угнанная TIE? Да, мы врезались в землю, нас подбили, но все-таки, — По отвлеченно думает, что у Мэй мягкие волосы. Он закусывает губу, прежде чем произнести следующий кусочек признания: — Я не был уверен, что сбежал. Это все могло быть в моей голове, могло быть просто способом добраться до какой-то еще информации. Или хитроумной пыткой. Мне казалось, что он следит за мной, что он за моей спиной, когда я закрывал глаза, я видел его руку в черной перчатке — ничего больше, но ее одной было достаточно, чтобы — крифф, Мэй, ты бы знала, как это было страшно. Я сбежал, вернулся на базу — и это мне еще повезло, потому что я добирался через Такодану, а там Маз помогла мне немного, рассказала, как защищаться от таких штучек — но это как будто ничего не значило. Потому что какая-то часть меня упорно считала, что это все просто мираж. Выдумка.

По соскальзывает рукой по стороне лица Мэй, отталкивается от стены и отходит прочь, мечется туда-сюда мимо постели, ероша волосы обеими руками. Иногда ему удивительно, как он вообще смог это все пережить и не сойти с ума насовсем. Почему их всех не учат, как защищаться от таких штучек. Впрочем, как минимум одного человека он может научить, во всяком случае, пересказать слова Маз — этого не будет достаточно, чтобы, в случае чего, она была в безопасности, но это поможет хоть немного. По делает себе ментальную пометку.

    По останавливается, замирает, опуская руки, и просто дышит, глядя на Мэй. У нее теплые руки, он чувствует даже сквозь рубашку, и сердце бьется о ребра как-то особенно гулко — наверное, он волнуется, только почему он волнуется. Она права, это все позади. Теперь это просто история — правда, не та, которой он делился. Да еще вот так открыто. Он берет ее за руки, отрывает их от своей груди и тянет ее на себя, обнимает за плечи. Кладет подбородок ей на макушку.

— Я всегда про тебя думаю, безумная археолог, — негромко говорит По.

Говорят, объятия — это просто способ спрятать лицо.

— Пообещай мне, что никогда не попадешься форсюзеру, а если попадешься — пообещай, что запомнишь, как им можно противостоять. Не выстрелами, не врукопашную — в голове можно. Маз мне рассказала, ты знаешь Маз с Такоданы. Я думаю, она знала, о чем говорила, — о том, что протестировал ее слова потом в действии во втором плену, По не упоминает. — Такие штуки, игры с разумом — они действуют, только пока смотришь форсюзеру в глаза. И если кто-то пытается на тебя повлиять, можно придумать себе что-то вроде молитвы — что-то, что ты сможешь крутить в голове все время. Что не вышибешь из тебя ни ударом, ни словом, ничем. Я напеваю старую песню, например. Это работает. Успокаивает. Это не спасет тебя надолго, но может дать тебе какой-то шанс — ускользнуть, позвать на подмогу, что-то еще. Это важно, Мэй. Не хочу, чтобы с тобой что-то такое случилось.

По так и не выпускает Мэй; ярость внутри сменяется беспокойством, и ему хочется оттянуть момент, когда историю придется продолжать, потому что он знает наверняка, что заведется заново, стоит только дойти до самых недавних открытий. До того, на что пошла Рей ради него. До того, что ублюдок здесь, вместе с ними, на базе, и с ним ничего, бездна забери, сделать нельзя. И пальцем тронуть даже. Заключенный, твою мать.

— Выбрала? Запомнишь? Просто на всякий случай.

    Мэй шебуршится у него в объятиях, и это немного щекотно и почти смешно.

По не смеется, только чуть ослабляет хватку, чтобы Мэй могла, в случае чего, вывернуться совсем. Она не выворачивается. По думает, что это хорошо. Потом он с досадой думает, что адмирал Ло убил бы его, если бы увидел. Просто достал бы бластер и пристрелил к криффовой матери на месте. Но они два взрослых человека, в конце-то концов, и друзья тоже обнимаются. Он тут душу изливает, ему можно!

И пахнет от нее приятно!

В смысле, это к делу отношения не имеет, конечно, По просто зачем-то это подмечает. Потом тихо хмыкает себе под нос и кивает, соглашаясь не волновать. Он не представляет, как это возможно провернуть — они на базе Сопротивления, они оба знают, что еще не раз сунутся в какое-нибудь пекло, Мэй — в свое, археологическое, По — в свое. Каким бы оно ни оказалось, сейчас, с этой вице-адмиралом Бусики-Браслетики, предугадать сложно. То дети, то лаки.

— Нет, конечно, нет, — качает головой По и все-таки отстраняется. Заглядывает Мэй в лицо. — Сначала мне стало очень плохо. Хуже всего было, когда он приснился мне в последний раз — он тогда был со мной, когда я пилотировал, и я направил корабль в землю. Чтобы разбиться. Умереть. Потом проснулся. Мне повезло, что на следующий день Бастиан сдал меня генералу Органе, иначе я бы мог повторить этот трюк и наяву. Но теперь все в порядке, — торопливо добавляет он. — Я в порядке. Со мной поработали медики, да и мастер Скайуокер помог, так что я в порядке. Никаких самоубийств о землю, — на лице По мелькает быстрая улыбка. Он оглядывается вокруг, затем возвращается взглядом к лицу Мэй: — Я в курсе, что это реальность, что ты действительно здесь, что я действительно здесь. Но это все предыстория. Чтобы ты понимала, как сильно я не любил Кайло Рена и до всего этого.

Лицо По вновь темнеет, в глазах появляется что-то очень холодное и резкое, злое. Ярость, унявшаяся было, отступившая на второй план, вновь всплёскивается в его груди, шумит, свищет, словно шквальный ветер, и все сильнее, все сильнее. По тянет воздух носом, хмурится, как-то подбирается весь, словно вновь возвращается туда, в тир, где стрелял, как в трансе, раз за разом по мишени.

— Потому что потом они атаковали базу, и подбили Рей — это мой пилот — и Кайло забрал ее в плен. Он забрал в плен моего пилота. Девочку девятнадцати лет.

По всегда против воли выделяет голосом это «моего», потому что все его пилоты — навсегда его пилоты, и он готов идти за ними куда угодно, как угодно далеко, делать все, чтобы они вернулись домой живыми и невредимыми. Они — его ответственность, и они его семья, и они его лучшие друзья. И однажды его пилот уже погиб, потому что он не справился, не уследил, не смог помочь. Второго такого случая По обещал себе не допустить никогда.

    — Нет, — резко обрывает Мэй По, сцепляет зубы, стараясь взять себя в руки. Повторяет уже мягче: — Нет, не совсем.

Она гладит его, но он едва ли чувствует легкие прикосновения — в груди клокочет такая бездна, что из него уходит все теплое, мягкое, приятное, что обычно появляется, когда По разговаривает с Мэй. Он сжимает пальцы в кулаки, держа руки по швам; это слишком недавнее, чтобы можно было абстрагироваться так легко, и у По уходит некоторое время, прежде чем ему удается медленно выдохнуть и чуточку расслабиться. Во всяком случае, на скулах перестают играть желваки.

— Я пошел вытаскивать ее, не обговорив план с генералом Органой до конца — она разрешила спасательную операцию, но мы теряли время, пытаясь придумать, как забраться и выбраться оттуда наиболее безопасно, и в результате я просто взял Финна, и мы пошли так. Потому что если бы я не пошел с ним — он пошел бы все равно, — По качает головой. — Но на «Финализаторе» все пошло не так. Хотя мы и навели шороху, нас взяли в плен, Рей так и осталась у Кайло. Мне удалось бежать и даже вызволить Финна — все благодаря Биби-8, но в результате, видишь, я теперь мальчик на побегушках у вице-адмирала Бусики-Браслетики. Но это неважно, я бы, даже если знал, что так получится, все равно бы пошел, так что без разницы.

По не врет: он бы действительно пошел еще раз, даже зная, что затея провальна, просто чтобы показать Рей, что она не одна, что о ней думают и за ней обязательно придут — может, получится и не с первого раза, но однажды получится. Преданность на грани с безрассудством так просто из себя не вытравишь, и иногда это даже хорошо. Но только не в этом случае. По опускает взгляд вниз и думает, что поторопился сейчас: если бы он знал, как действительно получится, то держался бы подальше.

— Или я так думал. Больше я так не думаю. Помнишь, все суетились недавно? Из-за детей, но не только из-за них. Пару дней назад адмирал Акбар вернулся с Рей, — По опускает взгляд еще ниже. Сложно подобрать слова к тому, что именно он чувствует. Какая-то дикая смесь из стыда, ярости и опустошающего бессилия. — И с Кайло.

Дальше По говорит глухо, совсем тихо, но ненавистью в его тоне можно резать дюрасталь.

— Он в заключении, и я говорил с ним сегодня. Хотел знать, что Рей имела в виду, когда сказала, что мне дали сбежать. Она торговалась с ним за мою жизнь, Мэй.

Он замолкает. Не может вытолкнуть слова, которые должны прозвучать дальше.

    По не знает, что у него там на лице написано, но уверен, что он бы испугался этого своего лица. А Мэй не пугается, хотя это он про нее уже давно знает — она бесстрашная, эта археолог, и не оттого, что у нее не в порядке с головой или нет инстинкта самосохранения, как раз наоборот. Это у него порой инстинкт самосохранения отшиблен начисто — настолько, что он идет на «Финализатор» с беглым штурмовиком вдвоем с бомбами, и их план умещается в одно предложение. «Взорвать тут все, а потом драпать с Рей».

Мэй обнимает его, и По, чуть помедлив — призрак адмирала Ло всегда так и норовит выскочить откуда-то из угла в такие моменты — наклоняется вперед, утыкаясь носом куда-то ей не то в шею, не то в плечо, не то в ключицу. И просто стоит. Дышит. Мир, кажется, заполняется Мэй до краёв: ее теплом, ее дыханием, мягкостью рук и твердостью слов, за которые можно уцепиться, чтобы вытянуть себя из голодной бездны. По потихоньку разжимает кулаки.

— Я не знаю, что с ним будет. Я бы убил его, — честно говорит он. — Пристрелил. Никакого суда. Ничего. Просто пристрелил бы ублюдка на месте. Рей не просто торговалась, Мэй. Знаешь, какую цену он ей назначил за меня? — Мэй, конечно, не знает, и даже так, в безопасности ее объятий, По требуется мгновение, чтобы вытолкнуть из себя страшные слова. — Ее тело. Он изнасиловал ее. За мою жизнь. За то, чтобы ублюдок не мешал моему побегу. Как я, — он прерывается.

Сжимает кулаки обратно, сцепляет зубы. Но Мэй все еще держит его, и через несколько мгновений По усилием воли заставляет себя расслабиться. Кайло нет здесь, он где-то там, а Мэй не заслуживает того, чтобы он был с ней резок. Нужно выдохнуть. По и выдыхает. Вдыхает опять. Выдыхает. Вдыхает. Мэй пахнет чем-то очень вкусным, он никак не может понять, чем именно.

— Как я смогу ей в глаза смотреть теперь. Как я смогу ей этот долг вернуть, — глухо договаривает По и протяжно выдыхает.

    Когда Мэй ловит его лицо в свои ладони, По дергается, отводит взгляд в сторону и застывает неловко; ему страшно, что она — как сторонний человек и как женщина — может ему сейчас сказать. Вряд ли осудит, конечно, хотя за то, что сунулся, По уже и сам себя десять раз осудил, абстрагируясь только в работе, только доводя себя до истощения бесконечной беготней по базе с разными поручениями. Какая-то его часть думает, что это даже хорошо, что он временно прикован к земле.

Мэй не осуждает.

По нерешительно ловит ее взгляд, слушает ее слова. Потихоньку, очень медленно, выдыхает, только сейчас понимая, что отдельно, совсем не так, как чего-то еще в этой истории, боялся того, что скажет Мэй. Но она не говорит ничего плохого про него, только все правильное, что отзывается в груди, и он молчит, позволяя ее точным фразам проникнуть внутрь, осесть там. Посмотреть в глаза Рей это не поможет, конечно. Но ему становится легче.

— Я не знаю, — По неловко пожимает плечами. — Когда я говорил с ней в медотсеке, она и словом не обмолвилась. Ну, точнее, обмолвилась, что торговалась за меня, но и только. Я не знаю. С Рей сложно, она же выросла на Джакку, и у нее есть свои причуды, поэтому с ней так сразу и не скажешь, как она, — он вздыхает. Качает головой. — Она мне сказала, что между ними с Кайло есть какая-то связь, через Силу, и поэтому все, что происходит с ним, отражается на ней, я ублюдку даже челюсть сломать не могу. Собственно, это единственная причина, по которой ты не помогаешь мне сейчас закапывать труп.

По шутит хмуро, но все же — шутит. Даже дергает уголком губы в кривоватой улыбке. Кажется, он напугал Мэй, только непонятно, всем сразу или какими-то отдельными частями рассказа, но не испытывает по этому поводу никаких сожалений. Если и есть на базе человек, который смог бы в подобной ситуации подобрать верные слова, то это точно она. Ну и, с некоторым отставанием, генерал Органа. Каре еще. Но им По вряд ли стал бы рассказывать все детали.

Шутка смывает с него еще немного ярости, оставляя только угольки дотлевать — с этим он уже справится и без чужой помощи. По не хочется, чтобы Мэй уходила, оставляя его теперь наедине со своими мыслями, но ему и неловко ее задерживать, если она куда-то тогда все же шла, не планируя встретить его и вляпаться во всю эту исповедь. Смешно вспоминать теперь утренние симуляторы — как будто в прошлой жизни. Смешно, но приятно.

    По только вздыхает в ответ. Он бы и рад не верить, но уж больно хорошо это все ложится в общую картинку. Он помнит, как выглядела Рей тогда на «Финализаторе», и он знает не понаслышке, на что способен Кайло с Силой, и поэтому представить остальное — совсем несложно. Одно По знает точно: спрашивать у Рей он не будет. Это звучит как отличный выход из ситуации, но если она вдруг сознается, что это правда, то что делать тогда? Да и даже если не сознается, сама мысль о том, чтобы оказаться рядом и что-то сейчас с ней делать, кажется ему — ну — как минимум сложной. С другой стороны, если это будет просто какое-то общее дело, хм.

Из завертевшихся мыслей По вытряхивает вопрос Мэй. Сначала он просто смотрит на нее, сжимая ее ладонь. Потом глупо смотрит на постель, потом на стул, потом на нее опять. Потом не менее потерянно оглядывается по сторонам еще раз, словно в попытке отыскать этого загадочного кого-то, кто мог бы остаться с ним вместо нее. Чтобы немедленно выставить его отсюда к криффовой матери. Но никого не обнаруживается, и По возвращается взглядом к Мэй.

Секунду назад он не хотел, чтобы она уходила, а теперь, когда она действительно предлагает остаться, не знает, будет ли это нормально и вежливо. Хочется треснуть себя по лбу. По удерживается, только вздыхает и опускает взгляд на свою руку, которой держит ладонь Мэй, и рассеянно гладит ее большим пальцем. Теперь, когда все тяжелые слова позади, и Мэй даже, кажется, подсказала ему крайне логичный выход из ситуации — которым он все еще не уверен, что готов воспользоваться сейчас или будет готов когда-либо в будущем — внутри легко-легко. И По улыбается, закусывая губу в попытке подавить эту неподходящую моменту улыбку, но та все равно рвется наружу.

— И сказку на ночь почитаешь? — спрашивает он шутливо, поднимая взгляд и крепче сжимая ее руку. Потом смеется негромко и расслабленно. — Я думал, я тебя отрываю от каких-то дел. Если хочешь, оставайся, конечно, сколько угодно.

По тянет Мэй еще ближе и обнимает ее одной рукой широким дружеским жестом за плечи, крепко прижимая к себе — так же, как после хорошего вылета обнимает своих пилотов. На мгновение утыкается носом ей в волосы, смеется еще:

— Мне нравится, что тебя не смутила перспектива закапывать вместе со мной труп. Я буду иметь в виду. У тебя и лопаты найдутся.