Джин взрослеет, ее начинает занимать всякая ерунда и, чтобы занять ее — и еще потому, что с того момента, как случилось то, о чем Со будто бы и не знает, уже прошло достаточно времени, а все еще будто бы в порядке — он дает ей больше заданий, но все еще не слишком серьезных. Все еще мелочи, но такие, чтобы Джин всегда была или в группе, или одна. Со старается не оставлять ее вдвоем ни с кем — особенно с Айхелем — и старается, чтобы со стороны это не было заметно.

Это незаметно, он уверен. Со знает своих людей, себя, чувствует малейшие изменения — он чует сомнения, предательства, трусость. Любопытство к Джин почуял бы тоже.

О ней нечего волноваться, но Со все равно волнуется, и ему это не нравится. Это не может продолжаться долго, но Джин еще слишком маленькая, чтобы закончить все прямо сейчас. Два, может, три года — тогда можно будет. Тогда он снова сосредоточится на важном, которому пока что в голове Со Герреры, хотя об этом никто не знает и не должен узнать — приходиться тесниться вместе с угловатым ребенком, незаметно вырастающим в девушку.

Со все равно волнуется, особенно когда отправляет ее на задания одну. Даже если задания совсем простые. Даже если ей все равно придется быть потом одной, а потому и привыкать лучше уже сейчас, заранее.

Волнуется, и потому все время, пока ее нет, ждет и следит за тем, кто заходит и кто выходит из пещер. Волнение не мешает Со работать: планировать, наставлять людей, искать очередное слабое место Империи. Но оно все равно есть.

Он слышит, как от входа катится волна испуганной тишины — никто не хочет обратить на себя внимание плохими новостями — и знает, что это Джин. Что-то случилось, с ней что-то случилось. Сердце Со пропускает два удара, потом он видит, что она идет сама. Грязная, в крови, но сама и с бластером, которого у нее раньше не было.

В душе он довольно улыбается. Снаружи остается спокойным.

— Сюда ее — и быстро, — бросает он в сторону. — С вами всеми договорим потом.

— Сиди, успеется.

Со смотрит на нее, на то, как его девочка пытается взять себя в руки, продышаться сквозь боль и то, что с ней случилось — что бы там ни случилось. Как, совсем как взрослая, хочет отчитаться.

Рядом никого нет, они вдвоем и Со знает, что ничто не потревожит их. Потому он присаживается рядом с Джин, протягивает руку, кладет ей на щеку и осторожно, тепло держит так, пока кожа Джин не перестает казаться холодной. Потом он стирает с ее лица немного грязи. Одежда у нее слишком легкая и не то грязная, не то мокрая, но с этим успеется. Пока Со снова поднимается на ноги, стряхивает с плеч тяжелую куртку:

— Набрось. Или, лучше, сними, что на тебе и закутайся.

Он вспоминает, осекается. После того, что случилось он никогда не знает, как лучше говорить, что она услышит вместо того, что ей говорят.

— Если хочешь, — добавляет Со.

У нее что-то не так с ногой, иначе она могла бы встать. На плече частично запекшаяся рана от бластера. Со осторожно отодвигает растянутый воротник на Джин, смотрит. Ничего смертельного, промыть и замотать, даже кровь останавливать не придется.

Он отходит ненадолго, достает из-под стола початую бутылку кореллианского, из ящика стола — бинты.

— Плечо, нога — где еще болит, мелочь? Кто это с тобой случился?

Со кивает, но молчит, хочет, чтобы Джин сначала сказала все, что хочет сказать. Потом уже он вытащит из нее все остальное. Секунд десять он стоит неподвижно, чтобы Джин почувствовала, что он рядом, затем внимательнее смотрит на ее руку, плечо, откупоривает виски, предупреждает:

— Будет неприятно.

Он хотел бы успокоить ее еще, поцеловать куда-то в макушку, обнять. Почти решает дать ей выпить немного кореллианского, но не делает этого. Он учит Джин только тому, что действительно важно. А боль — это боль, она есть всегда и будет всегда, и научиться чувствовать и переживать ее — это тоже ценный навык.

Со все еще не спрашивает. Это не допрос, пока Джин больно, она вряд ли сможет отвечать так, как хочет, как отвечала бы, если бы у нее был выбор. Он быстро, привычно промывает рану так, как они делают это тут, в пещерах, если ранение не самое серьезное, перевязывает ее, закрывая кажущимися белоснежными бинтами.

Ногу не трогает — их поддерживают местные, у них есть припасы, но это не значит, что ими стоит разбрасываться. Немного покоя — и все пройдет.

— Он промахнулся — и ты забрала бластер и нож. То есть, — Со смотрит на Джин и ждет, пока она тоже станет смотреть на него, — ты не промахнулась. Метнула и попала. Убила. Убила?

Это не должно было случиться так. У Со не то, чтобы был разработан какой-то четкий план того, как и при каких обстоятельствах Джин лучше всего убить в первый раз, но прежде он иногда задумывался об этом. Потом думал о том, как убивали его люди, как сам он убил впервые — все как-то справлялись, все переживали это. К нему изначально попадали люди, готовые на самые разные поступки. И то, что Джин попала к нему маленькой и не совсем по своей воле, мало на что влияло.

А вот то, как она росла, пожалуй что и влияло. Со смотрел на то, как она спокойно соглашается, как не нервничает, как задает хорошие вопросы, и думал, что если не отправит ее куда-нибудь до того, как она совсем вырастет, то, наверное, просто не сможет с ней попрощаться.

Как быстро растут дети — всего два месяца назад она смущалась и спрашивала про поцелуи, а теперь уже серьезно рассуждала о смерти.

— Нет, нет. Ты молодец, ты сделала то, что должна была. Ты выжила и вернулась домой. Ты лишила Империю еще одного ублюдка.

Со не стал снова присаживаться, вместо этого он сел на соседний ящик, чтобы быть на одном уровне с Джин, и ей не пришлось ни опускать, ни задирать голову, чтобы говорить с ним.

Ему не нравилось только то, как она сказала «метнула». Как будто отвечала только за бросок ножа — а его последствия оставила кому-то еще.

— Почему ты думаешь, что тебе должно быть плохо?

Со вспомнил Сага и посмотрел куда-то сквозь Джин, где теперь часто видел тень старого друга.

— Нет. Иногда это очень сложно. Очень.

Он помолчал немного и вернулся к Джин. Она сейчас была важна, а прошлое, что давнее, что недавнее — нет.

— Но люди, как и многие живые существа, очень хрупко устроены. Все умирают легко — и другие, и ты тоже. Потому нужно уметь защищать себя, и цепляться за жизнь, и бороться. И часто стрелять первыми, даже когда никакой видимой угрозы еще нет.

Джин спрашивала правильные вещи, и Со знал, что его ответ она услышит и поймет — в отличие от многих взрослых, пытавшихся в другие восстания.

— Эту войну не выиграть переговорами. В конечном итоге все делятся на тех, кто не боится замарать руки, и тех, кто стоит в стороне. Когда-то, — он чувствовал, что это звучит почти как сказка, — люди не убивали друг друга так, как теперь. Когда-то этим занимались плохие люди — убийцы, сумасшедшие. Теперь если ты не убиваешь имперцев — они убивают других людей. Нас или, еще хуже, тех, кто не может защищаться. Тех, кто пытался отстояться в стороне. Это не то, что ты можешь выбирать. Я вижу, какая ты, знаю, как воспитывал тебя. Ты не останешься в стороне — и, значит, будешь убивать. Не потому, что ты плохой человек. Наоборот, потому, что хороший. Слишком хороший для этого мира и этого времени.

Ей было тринадцать, она убила и не забыла забрать с собой бластер и нож, но все равно по-детски, как раньше, подлезала под его руку. Со прижал свою девочку к себе. Через свою куртку, которая была ей слишком большой, слишком толстой, он не слышал, как бьется ее маленькое храброе сердце, но все равно знал, что оно там, где и должно быть. Оно никогда не даст Джин наделать глупостей, но еще может принести ей много бед.

— Хорошо, что не понравилось. И, хотя так и вышло, это не значит, что теперь ты обязана убивать всех, кого увидишь. Нет, нет. Ты поймешь, когда нужно будет, и поймешь, когда не стоит этого делать.

Со потянул Джин и усадил ее на колени, чтобы она была еще ближе. Она была взрослее и тяжелее — не сравнишь с той восьмилеткой, которую он днями носил на плечах — но его протез все равно не чувствовал веса, а настоящая нога могла и потерпеть.

— Смотря, кто этот один, кто эти десять, почему он убивает, почему они умирают. Нет правил, нет такого человека или свода правил, которые скажут тебе: этих убей, а этих оставь жить. Это сложно. Это, наверное, самое сложное, что приходится делать, если ты не штурмовик империи, а свободный человек. Решение твое — ответственность твоя. И ты никогда не знаешь, прав или ошибаешься, принесешь ты добро или увеличишь количество зла, если сделаешь это. И иногда ошибаешься.

Со тихо вздохнул и признался в том, во что вряд ли поверила бы добрая половина его людей.

— Иногда и я ошибаюсь. Если так случается, ты запоминаешь это, а потом просто стараешься лучше.

Со кивнул, но решил, что стоит все же уточнить, с чем именно он согласен.

— Будешь. Все ошибаются — но это ничего. Людей определяют не их ошибки, а то, как часто они их совершают, пытаются ли исправить, учатся ли на них. Считают ли ошибками. В общем, многое — но не ошибки, никогда не они.

Джин прижималась к нему и Со, поколебавшись, все же подчинился теплу, шедшему от его девочки, обнял ее, накрыл ее руку своей огромной, прижал крепко, как раньше делал часто, а в будущем планировал делать все реже.

— Я не хороший человек, мелочь. Но кто-то должен это делать, и если не я, то другим, хорошим, придется или убивать, или умирать. Я не хочу ни того, ни другого. Но ты об этом не беспокойся, тебе не придется быть, как я. У тебя будет совсем другая жизнь и совсем другой путь.

Со только покачал головой. Он знал, что нравится многим — потому за ним и шли люди. Но знал и то, что похожим на него мало кто хочет быть — во многом он нравился им как раз потому, что это значило, что им можно оставаться собой, стараться меньше, рисковать меньше, решать тоже меньше.

Он и сам иногда хотел бы не быть похожим на себя, но тут уж ничего не поделаешь — какой есть. Переучиваться ему было поздно.

— Ну, ну. Ты поспишь — и станет легче. Несколько дней не будешь никуда ходить, пока нога не пройдет и не будет видно, что с плечом все хорошо. И болеть больше не будет. Плечо зарастет — это всего лишь бластер. След останется — и только. Первое ранение, мелочь — запомни его.

Хорошо бы, чтобы других не было, но Со сомневался, что так будет. Это не особо расстраивало его — он знал, что Джин справится и переживет многое. Знал, что так по-детски жмущаяся к нему девочка кое в чем сильнее многих его бойцов.

— Ты будешь лучше, чем я, — пообещал Со. — Потому что ты моложе, а уже сильная, смелая, добрая. А какой ты станешь, когда совсем вырастешь?

Он спрашивал, зная, что сам ответ, скорее всего, не увидит. Если все пойдет, как надо, взрослой она будет где-то далеко отсюда, и будет вести какую-то совершенно другую жизнь.

— Давай отнесу тебя поспать. Тебе нужно много отдыхать, если ты хочешь быть еще более сильной.