Последний бокал был лишним. Или последние два? Трудно уже на следующий день это определить. Но что-то точно было, и это того стоило.
Гэвин боролся с собой долго. Свет раздражал, смятая постель никак не давала подняться. Точнее, это скорее была виновата не постель, а дрожь в мышцах и слабость, с какой он давно не сталкивался. Ну, как давно - месяц с лишним... С тех пор, как умчался с Татуина вслед за женщиной, самой лучшей женщиной, какую он встречал.
Он предпочёл бы вообще просыпаться рядом с ней, но довольствовался нечастыми поцелуями, стеной, которая разделяла их комнаты и будто бы крал мгновения объятий. Ему пришлось повозиться, чтобы жить так близко, а хотелось быть ещё ближе. Он не скрывался, но и не следил за слухами, какие могли вырасти за спиной, пока он упоенно наслаждался тем, что Асир была рядом.
Кое-как Дарклайтер встал на ноги и попытался пригладить спутанные волосы - сдался на второй попытке. И принял единственно верное за сегодня решение - дойти до медблока, чтобы как-то пережить такое незаладившееся утро. Тошнота подступала к горлу.
Ему даже удалось избежать лишних взглядов и встреч на своём непростом пути до этого закрытого царства бакты и тонких, ни на что не похожих блестящих особой дюрасталью дроидов. Переступил порог полковник, правда, нерешительно. Сюда он старался заходить пореже, а то и вовсе обходить стороной - ни к чему искушать судьбу.
И даже тяжёлое похмелье не дало совести и благовоспитанности пустить всё на самотёк - он, конечно, так же нерешительно, но постучал о первую попавшуюся ровную поверхность. На вид, может, помятый, но вежливый.

Он с мучительной гримасой смотрел на распинающегося дроида и не шевелился. Бездушная машина вряд ли могла в полной мере осознать все его страдания, а вот все присутствующие органики, из тех, которые не лежали едва живым пластом в капсулах, особенно не спешили спасти его.
Гэвин почти успел подпереть голову о дверной проём, но крепкая, в то же время мягкая рука удержала его любого лишнего движения.
Голос доктора Калонии ему знаком, и он даже терпеливо-приятен. Она шутит про кантину и похмелье, а ведёт себя скорее как мать подростка, который первый раз в жизни надрался с друзьями, и теперь мудрой родительнице надо спасти от тяжёлых последствий своё незадачливое чадо. Он идёт, ведомый её рукой, и не сопротивляется - наверное, отчасти потому, что сил на это не хватало.
Дарклайтер кивает, скривившись - плохо. Даже более чем. Так, что к горлу подступала рвота.
- И очень, и не очень.
Он был рад, что они с Тайко смогли просто, как раньше, как не в Сопротивлении, выпить за что-нибудь - что угодно.
И он был больше неприятно удивлён, что По Дэмерон сказал ему «нет».
Полковник с жалобным взглядом, борясь с собственным языком, уставился на Хартер, с одной огромной просьбой - сделать хоть что-нибудь, чтобы ничего не болело. Даже на кушетку он сел вдвойне медленнее, неуверенно опираясь дрожащими руками.

Он кивнул — уйти ему куда-то было трудновато, поэтому он с большим удовольствием посидит. Ложиться Гэвин не рискнул, не был настолько уверен ни в собственном желудке, ни в координации, чтобы не приложиться затылком обо что-нибудь, а этого что-нибудь в сложном устройстве лазарета было сполна. Голова, правда, тяжела для его шеи и всё клонилась, клонилась ниже, но кое-как согнувшись и подперев её руками, он вполне мог дождаться возвращения Хартер. Хотя по его ощущениям, уходила она минимум на полчаса, а жизнь текла, кипела вокруг него как за туманной пеленой.
Он постарался выпить всё из кружки одним глотком — по ощущениям, это была неприятно-солёная вода, которую он проглотил с видимым усилием. Горло сводило, и насчёт того, что тошнить перестанет, Дарклайтер засомневался. Однако сказать ничего не сказал, не ему судить о медицинских делах, да и при всём желании выдавать такой длинный монолог ему было немного... затруднительно. Во всяком случае, десять минут он постарается прожить. Но руки продолжали мелко дрожать.
— Наверное, никто не придёт, — он негромко констатирует, о Тайко точно есть кому позаботится, а Дэмерон выглядел вчера вечером изначально здоровее их двоих вместе взятых. — Просто последний месяц я только и делал, что пил, и с каждым разом всё было только хуже, — а почему не остановился сам, только после шоковой терапии с Асир собственной персоной — трудно сказать. Скорее, не хотел жить с трезвым рассудком, иначе тот точно бы помутился, во всяком случае именно так ему и казалось.
Сейчас, если что, было хуже всего, а о чём-то большем он не хотел рассказывать. Или не мог, мучительно связывая слова.

Отредактировано Gavin Darklighter (20-03-2019 19:47:37)

Гэвин совсем немного морщится - нет, ну Хартер всё правильно говорила, и он тоже об этом знал, и этого становилось только горше. Не выход, вредно, руки совершенно невозможно дрожат, да и соображать трудно до скрипа невидимых шестерёнок в голове... Разве же он со всем этим не согласен? Да, конечно, более чем уверен, что сирена по базе поднимет его и полумёртвым, а в крестокрыле все признаки вчерашнего возлияния сами собой рассосутся, будто и не было, но проверять такие смелые мысли не очень хотел. Раз в год может и палка стреляет, но в какой-то раз может и не повезти. Везение вообще такая штука, которая распределяется по галактике совершенно непредсказуемо, и себя Дарклайтер к абсолютным баловням судьбы никогда не относил - повода не было. Он чуть поджал губы, чувствуя себя школьником, которого отчитывают старшие - ещё бы попытался отвернуться, но всё так бы и осталось только на уровне попыток.
Странный комплимент стал ещё более странным с тоном голоса Калонии как-то ничего хорошего ему не предвещал - как по его мнению, так разговаривали маньяки, когда получали в свои руки свою желаемую добычу. В таком свете все медицинские приспособления приобретали какую-то неоднозначную ауру, хотя полковник никогда не замечал за собой страха перед врачами. В этот раз, правда, как-то внутренне слегка сжался и предпочёл не смотреть, как иголка прокалывает кожу. Не обязательно это к тому же, когда лёгкая боль и такое же лёгкое жжение говорят сами - не самые приятные ощущения, но достаточно терпимое. По сравнению со всем остальным его букетом ощущений - очень даже ничего, и к тому же сулило скорое от них освобождение. Так что минутное неудобство было меньшей из зол.
А лечь - лучшее решение, потому что когда он так не напрягал спину, не напрягалось ничего внутри и не просилось так наружу. Он даже чуть прикрыл глаза, наслаждаясь таким приятным чувством, когда ничего не было неприятно, как должно быть у здорового человека. Почти забытое.
- Я... всё понимаю, - выбор с каждым годом в самом деле мог сводиться к трезвости или пенсии. Возраст судил его и его привычки строже и строже. Он почти оправдывался, однако приближающаяся старость не собиралась слушать и принимать никаких причин, да и он, когда смотрел в зеркало, понимал достаточно ясно, что никакой опыт не продлит его времени за штурвалом. И его жизни в целом, если ей суждено будет оборваться. Не уверен только, что по мановению руки и здравого смысла вдруг станет заядлым трезвенником.
Когда Гэвин приоткрыл их через какие-то там считанные моменты, ему попалась чёрная лента на рукаве. Старая традиция, старая как все войны галактики, когда сердцу хочется скорбеть, а на скорбь нет ни времени, ни сил. Кому-то важно хранить это в себе, в глубине души, кому-то облегчает ношу хотя бы такая, примятая и затёртая лента. У Дарклайтера была своя лента, но она обжимала золотым кольцом его безымянный палец.
- Кто-то близкий? - он намеренно не уточняет никаких «потеряла», «погиб» - знает, как больно это отдаётся, когда ты продолжаешь верить и надеяться, что твои близкие живы и вот-вот вернутся, уже вытирают ноги о коврик на пороге и сейчас откроют дверь.

Ведж, конечно, фигура незаурядная - на расстоянии в сотни парсек он одним упоминанием себя приводил в чувство и друзей, и врагов, хотя вот уже как пять лет миролюбиво наслаждался заслуженным отдыхом на родине. С наслаждением, впрочем, спорно - наслаждался Антиллес всем и одновременно обычно в кокпите крестокрыла, а вот с долгим сидением на земле мрачнел, хмурнел и становился невыносимее горькой редьки, хотя это больше от простоя и безделья, а в немаленькой его семье точно было чем заняться. Но Гэвин всё равно поёжился - выволочку для него Ведж в самом деле мог устроить знатную, не смотря ни на то, что командир, и что полковник, без кореллианца он так бы и стрелял по вомп-крысам на Татуине, тайком мечтая о далёких звёздах, поэтому в какой-то степени он имел полное право пожурить и отчитать его. Если узнает, конечно, и хорошо бы, если не узнал - ни от Тайко, ни от Хартер.
- Поздно, наверное, говорить, что я больше так не буду? - он поджимает губы. Ага, поздновато спохватился, лет на тридцать опоздал, тогда, возможно, ему ещё кто-то бы и поверил, а сейчас уж - что есть, то есть.
Не надо ему, наверное, было спрашивать про ленту - глядя, как резко меняется Калония, Дарклайтер сам себе бы язык прикусил минуту назад, когда решил сказать вслух, а не оставить вопрос в мыслях, ну, ясно же, от хорошего чёрную ленту не повязывают, особенно, когда живёшь в сердце войны, которую никто не признаёт, делая вид, что ничего не происходит за спиной. Она молчит, и он тоже - подбирает слова, которые не сделают хуже, а хотя бы оставят всё как есть сейчас. Месяц - маленький срок, чтобы принять и смириться, правда, возможно ли вообще с этим смиряться? Ну, ничего, он это и на себе тоже узнает, четырежды. То, что до этого, на юужань-вонгской войне Гэвин потерял почти всю эскадрилью, не было тем опытом, который помог бы ему справиться.
- Помню, он был хорошим парнем, - вообще-то нет, не помнил, однако сказал так уверенно, что сам, кажется, поверил, что помнил Калена Калонию, и его эскадрилью, и где они встречались. Полковник улыбается - наверное, все, кому доводилось с Разбойной вместе действовать и встречаться, говорили одинаково, с восторгом и горящими глазами, будто коснулись небожителей (в какой-то мере, конечно, все они такими были) - ну, Дарклайтер старался, поддерживал репутацию и традиции, чтобы и спустя десятилетия на них продолжали смотреть так. Он берёт кружку (эта ещё и пахнет ужасно, как и на вкус), а другой рукой слегка сжимает руку Хартер. - Мне жаль. Я понимаю, как больно пережить своих детей, - даже его негромкий голос надламывается, и он, говоря о чужом ребёнке, сам собой говорит о своих малышах, которые не успели стать кем-то в большой галактике, чтобы кто-то другой тоже мог бы сказать, что помнит их, даже если соврёт.