То, что от этой усталости он своими силами не отделается, Корран понял не сразу — примерно на второй половине пути к своей каюте, когда резко обернулся на шум в конце длинного коридора и вдруг закружилась голова. И если бы ему кто-то сказал раньше, что он в этот момент не придумает ничего лучше, чем спустится в крайне закрытое от всего корабля обиталище медиков, он бы долго и громко смеялся.

Хотя, «раньше» — слишком абстрактное понятие, а он знал куда точнее — до того, как он всё же осознал в полной мере, что теперь сам у себя не один, что есть люди, которым без него будет... как минимум больно. Одиноко, сложно, беззащитно.

Иронично, что только задумавшись о ком-то другом, кроме своей бесценной персоны, ты начинаешь думать о себе.

Хотя, конечно, заходить в медблок по-прежнему было чуть-чуть жутко, он-то обычно оказывался здесь чаще всего не по своей воле и в состоянии, далёком от ясного сознания. Так что Хорн аккуратно постучал по гулкой переборке, привалившись к ней плечом — в такое позднее время здесь очень тихо и немноголюдно, что вызывало ещё меньше желания просто войти, как к себе домой.

— Добрый... вечер, — кореллианин слабенько улыбнулся первому попавшемуся человеку, мотнув головой — ну, не с дроидами же здороваться, тем более с теми, у которых скорее иглы вместо манипуляторов... Вечером такое время называть можно разве что с большой натяжкой, но он чуть не ляпнул «день» — в космосе, на разрушителе легко запутаться во времени.

Особенно, если ты вконец вымотан.

Очень хотелось сказать, что ничего ему не нужно, он так, дверью ошибся... Хотя, с таким помутнением рассудка скорее наоборот, укладывают на койку особенно рьяно. Чтобы лавировать между психиатрами и врачами дел более приближённых к телу, не попадаясь никому, нужны многие годы опыта и немеренное количество таланта.

Тем более, девушка так улыбалась, не отрывая взгляда — никакой опасности и враждебности, но именно медики так обманчиво и выглядят. Моргнёшь — и уже заперт в бакта-камере.

А он не молодеет. Ещё никому не удалось выкарабкаться как-то самому. Корран достаточно шатко перешагнул порог.

— Видите ли, мы с майором Янсоном и его эскадрильей устроили тренировку и слегка переоценили свои силы. А мне бы завтра быть... ну, хоть бы и с одной только ясной головой, — он скромно улыбнулся ответно. Широко так, мол, видите, бывает, заигрались, виноват. — Простите, капитан, я не знаю вашего имени, — и это, кстати, нечестно. То есть, разумеется, льстит, что он так узнаваем, однако что ему, трудно?

Кореллианин не знал ни одного способа быстро расположить на свою сторону эту загадочную братию в светлых куртках, так что просто надеялся, что это он и есть.

Хорн прищурился — можно было даже слишком не присматриваться, чтобы чувствовать весь спектр её эмоций. Огромный букет, если честно, где варилось и бурлило абсолютно всё, от печали до радости. Насчёт здоровья и последних сил она, кстати, не очень сильно расстраивалась.

Было ещё что-то заговорщецкое... будто она навязчиво стучала к нему в дверь и пыталась продать хлипкого дроида-пылесоса за баснословные деньги любой ценой.

Корран с облегчением плюхнулся в кресло, отвечая улыбкой на улыбку. Улыбка у него, конечно, вроде бы была совершенно незлая, но до уровня доброй ещё не дотягивала.

— Давайте, померяйте, капитан... Грейс Калум, — он хмыкнул, с готовностью протянув руку для датчика. И с той же готовностью воззрился без всякого стеснения на доктора.

Нет, ну, какова — его давненько не шантажировали, ещё и так...

— А если я как раз хочу на госпитальную койку? — это был не самый неожиданный поворот, но мало ожидаемый от человека его склада характера. Или, наоборот, как раз самый очевидный — он едва ли не смеялся, но смеяться над молодой девушкой было как-то вовсе неправильно. — Да, мы давно дружим с Тайко. И если ваша просьба о помощи будет связана, ну... с влюблённостью в него, то нет, он женат, и, боюсь, это надолго. Примерно навсегда, — нет, что он, не знал, с какими обычно просьбами относительно Селчу обращаются женщины процентах так в девяноста всех случаев? Причём возраст самого отставного генерала в этих просьбах роли не играл совершенно никакой.

Он бы, конечно, сказал, что ничего и не выдумывает слишком, но такие откровения обычно только пугали. Учитывая, каким пунцовым теперь было её лицо, капитана Калум ещё больше потрясать не хотелось. Корран мог бы даже её успокоить, так, чуть-чуть, чтобы меньше было нервов в этих руках, с которых станется вооружиться иглами и вколоть ему ампулу-другую чего-то очень восстанавливающего и очень стимулирующего, и лучше бы они были к нему поласковее. Иногда — а то и почти постоянно — лучше не вмешиваться в идущее своим чередом, а с фонтаном эмоций она к своим годам, пожалуй, неплохо управлялась сама.

— Бросьте, вам нечего стесняться — я уже привык. Если бы генерал Селчу не был бы одним из лучших пилотов в галактике, за него в первый же день подрались бы все продюсеры голомелодрам и сами сожрали бы свои сценарии, чтобы он играл у них главную роль, — нет, Хорн всё же не выдержал и не сдержал смешок. Ведь что-то, какая мизерная часть этой влюблённости существовала в этом светлом, большом калейдоскопе чувств... — Так для чего же вам нужен здесь джедай и причём к этом Тайко? Пока я ещё не решил, какую из двух одинаковых подушек выбрать для моей будущей ясной головы, — он всё ещё плохо связывал эти две части в единое целое, но два кусочка мозаики друг к другу не подходили. Кореллианин наклонил голову чуть вбок, так и смотря на Грейс, однако и с такой точки зрения понятнее не стало.

Да уж, похоже, переутомились вы на славу, директор.

Нет, здесь было определённо что-то кроме заботы о его самочувствии и здоровье. То, что ему необходимо, практически жизненно необходимо остаться в медблоке, Корран чувствовал ясно — или же это жизненно было необходимо кому-то другому. Но было.

— Может. И одна ночь отдыха — это куда больше, чем я вообще могу себе позволить за последние несколько лет, — он улыбается по-кошачьи, отлепляется от спинки и подаётся вперёд. Хорн не стал уточнять, что «последние несколько лет» — это, наверное, больше половины его жизни. Так он ловит между своими ладонями её — гораздо более тонкую и мягкую.

Она ужасно боялась, волновалась и, наверное, местами даже немного паниковала. Этот клубок змей душил её изнутри, разгрызал по кусочкам и медленно пережёвывал. Потому что ей явно не с кем этим было поделиться, и совсем не потому, что не хотелось...

— Обещаю, обо всём, что вы мне расскажете, буду знать только я и вы, доктор, — он погладил Грейс по вложенной между его руками ладони большим пальцем, заглядывая в глаза. — И обещаю, что постараюсь помочь всем, что будет в моих силах. Как друг и как джедай, — он старался говорить медленно, словом за словом, чтобы хотя бы попросту излагая свою просьбу она не тряслась от волнения или, упаси Сила, не расплакалась. Грейс Калум выглядела сильной при всей своей молодости, но не нужно лишний раз испытывать границы силы и слабости.

Они, разумеется, все жили с мыслью о том, что однажды осядут на землю не по своей воле, однако время это всё откладывалось и откладывалось, на расстоянии почти не пугая собой. Они всё равно осели сами, всех приманила работа более земная, дома и семьи, но у каждого оставалась возможность в любое время снова взлететь, в одно своё удовольствие. Наличие выбора не давало зачахнуть — а что делать, если выбора никакого не окажется?

Корран-то знал, как выглядит Селчу, насильно оторванный от крыльев, и как меняются люди, когда снова могут кружить, кувыркаться и дурачиться, махая плоскостями, как свободные птицы. И, будем честны, увидеть таким Тайко ещё раз, и на этот раз без всякой надежды снова оказаться за штурвалом, ему совсем не хотелось.

Сценаристы и режиссёры, конечно, любят, как выглядят на экране красивые и печальные глаза, но эта тоска, тягучая и тяжёлая, как кандалы на ногах, только и оставит от пилота, что глаза, стеклянные и мёртвые.

Если честно, то Корран не смыслил в медицине практически ничего. Ну, почти ничего — количество его тесных знакомств с медициной из-за весьма неприятных ранений было гораздо большим, чем у любого нормального человека, но всё равно ограничивалось бактой, специфическими дроидами, медпаками, капельницами и уколами. Можно было, конечно, интересоваться собственным лечением немного интенсивнее и живее, но чаще всего его состояние само по себе было далеко от живого. Он вёл себя как здоровое живое существо из этой галактики — и был согласен на всё, что могло уменьшить боль и поставить его снова на ноги из бесконечных бассейнов с бактой, от запаха и цвета которой к концу второй недели терапии начинало мутить.

Хорн не перебивал — Грейс старалась быть очень понятной даже во всех этих терминах. Да, та ещё дрянь была у Селчу, выходит, а он так и не сказал бы — хотя, да, сколько он там с ним виделся, зарывшись в бюрократию с обращениями и письмами, гневными и не очень...

Хуже всего было то, что он и не почувствовал никаких изменений в Силе. Слишком тонкая работа, а он слишком плох для такой как целитель.

— Видите ли, капитан, Сила не может сама себя убивать — она и есть сама жизнь, а всё живое даже в самой крайней точке стремится выжить любой ценой, хотя это вы знаете не хуже меня. Только что-то постороннее, очень, очень Тёмное, может так вредить мидихлорианам, и это что-то должно находиться или очень близко к нему, либо... либо быть внутри, — он всё не прекращал гладить её руку. Вряд ли она будет рада таким его размышлениям, тем более, что маловероятным казалось влияние извне — не перебирает ведь Селчу в свободное время в руках древние ситхские побрякушки и не кладёт сомнительные статуэтки с блошиного рынка под подушку... — Мидихлорианы начнут умирать, а это — крайне болезненно. Вы слышали о дисрапторном оружии? Наверняка. Её выстрел действует похоже, только мгновенно — и всё равно это мучительнейшая из смертей. Вам нужно найти источник, — и он не говорит о том, что сможет как-то помочь ей в этом.

Нет ничего опаснее неосторожных надежд, а он совсем не уверен, что сможет отыскать такого невидимого убийцу или, того больше — как-то нейтрализовать.

Грейс очень старалась понять абсолютно всё, что он рассказывал, даже ни разу не сталкиваясь прежде с этой стороной реальности, которая лишь спустя два десятилетия стала для Коррана естественной частью жизни. Для этого произошло так много: случился древний лорд ситхов, родились дети, закончилась и снова началась война... Он и не думал, что эта девушка быстро сможет привыкнуть к настолько новому. Она и не привыкнет — по крайней мере, не сегодня.

Хорн кивнул, всё ещё удерживая её руки. Люди и ксеносы удивительно хрупкие существа, и одна очень злая побрякушка может их убивать без банальных ядов и бластеров. И это можно — обязательно нужно — найти.

— Тьма? — он повторил просто и легко, без всякого страха и трепета перед невидимой и могучей силой, будто здоровался. — Посмотрите на собственную тень, доктор — разве она страшная? Она всегда с вами, ходит по пятам и прячется в сердце, у каждого там есть свои, очень тёмные уголки. Просто некоторые поддаются её обманчивому зову и сами становятся своей тенью. А потом потом создают ужасные вещи, потому что больше ни на что они не способны, потому что проиграли своему страху и малодушию. Поэтому никогда не бойтесь, хорошо? — он осторожно пригладил её волосы, другой ладонью всё не выпуская её рук. Одни те же объяснения отлично подходят и детям, и взрослым.

К тому же, доктор Калум неосознанно к Силе обращалась. По наитию, как кутёнок, который знает сам по себе, как его зовёт мама и как надо пользоваться лапами, чтобы поймать первого мышонка.

— Силе, Тёмной её стороне, нужен физический проводник. Тьма неестественна и чужеродна, она всегда всячески уродует и изменяет в худшую сторону всё вокруг себя. Вы сможете найти это как врач, по изменениям тела, — он кивнул ещё раз, не отрывая взгляда. — Доверяйте вашей интуиции, вы поймёте. Прислушивайтесь к ней чаще, она приведёт вас к ответу. Знаете, мой отец говорил мне поступать так, как велит это чутьё, даже если я не знаю, что правильно... И вам бы я сказал то же самое, — он улыбается, глазами тоже.

Грейс Калум вряд ли подозревала, откуда у неё оно.

Что тут сказать, чутьё у капитана Калум отличное во всех отношениях.

Может, именно это её чутьё говорило и о том, что он — хороший человек? Ему за последнее неполное десятилетие никто вот так, впервые его увидев, не говорил об этом. Сначала, после Итора, едва ли не плевали вслед, а потом появлялось всё больше молчания. И молчание, пожалуй, было после всеобщей ненависти лучше любого обожания.

Но Корран очень, очень старался быть хорошим человеком. Если хоть один незнакомец это видел, то все его старания прошли не зря.

— У вас всё получится, Грейс, — Хорн кивнул ей, выпуская её ладони из своих. Она волновалась, да — однако кто не волнуется перед неизвестным? В этом не было ничего неправильного, опасного или способного ей помешать — пусть лучше перепроверяет всё несколько раз, в её профессии следует делать это часто — и оно явно уже вошло доктору в привычку.

Её смех он подхватывает, но скорее использует, чтобы оттянуть неизбежное. Осмотр сейчас — не совсем то, что ему хотелось бы. Правда, уже его собственное чутье говорило, что отвертеться не удастся. Пришлось стянуть футболку.

— Вы только не пугайтесь... Это просто следы от светового меча, пару недель тому назад и очень короткая бакта-терапия, — он немного виновато улыбнулся. Да, прогуливал, игнорировал, потому что кто ему в своём КорБезе что-то запретит.

Если честно, Корран только и делал, кажется, всю свою жизнь, что издевался над собой всем вероятными способами. Хорошо, что бакта не оставляла следов, иначе по нему можно было бы составлять наглядное пособие, как жить и делать не нужно.

Хотя Грейс, так пристально оглядывая его, видимо, уже мысленно представила себе содержание и каждый разворот... Вряд ли тут хватит тоненькой брошюрки, как минимум небольшая повесть. Желательно в твёрдой обложке, чтобы использовать это скромное издание в критический момент, когда врачу в его борьбе с пациентом за его же жизнь средств больше не осталось, кроме как отходить по пациенту от души, справляясь тем самым со всем разом — с собственным стрессом в том числе.

— Ни ворчание, ни ругань прежде не помогали, доктор Каллум. Может, у вас получится? — Хорн невинно вздохнул, никоим образом не изображая ни малейшего раскаяния, ни уверенности в том, что выйдет. К шестому десятку все методы давно испытаны, испробованы — иногда даже с особым пристрастием.

Тут и терпеть-то нечего, он только совсем немного напрягается, когда её пальцы — очень холодные, честно говоря — подбираются близко к раздражённой, воспалённой коже.

— Некоторые вещи не могут ждать, вы и сами понимаете, — кореллианин не говорит о «Сюрпризе» и Ведже Антиллесе, но упоминает их между слов. — Вы знаете что-нибудь о Йелле Вессири-Антиллес? Помимо того, что о её семье теперь знают все в Республике, — он не меняется в голосе, в лице, когда спрашивает про неё, но грусть — какая-то светлая и прозрачная, как вода в горном ручье, всё равно отражается в глубине зрачков и будто делает мир немного тише.

И если говорить о ней, то незатянувшаяся рана совсем не болит — потому что начинает болеть то, что бакта и повязки, как часто их не меняй, не лечат.

Хорн сначала щурился, а потом улыбается так, будто вот-вот рассмеётся. Хорошо ли он знал Йеллу?

Нет, наверное, не настолько хорошо, чтобы быть в этом уверенным, но получше многих. Скорее всего, в этом ему больше всего помогало время — они просто так долго знали друг друга, что остаться чужими невозможно.

В некоторых случаях, кажется, он так её и не узнал — иначе бы мог бы сейчас сказать, почему случилась её смерть. Потому что та Йелла, которую он сам себе придумал и с образом которой жил, должна была закончить свою жизнь совершенно иначе — прожив ещё не одно счастливое десятилетие, окружённая дочерьми и внуками где-то в своём уютном доме, который построил для них Ведж. То, с какой реальностью он встретился, было одной большой и неуместной насмешкой — над этим его образом в том числе.

— Она была... — он всё ещё с трудом употреблял прошедшее время, — необыкновенной. Я знаком с ней практически всю свою жизнь, и таких в самом деле больше нет. И уже не будет, наверное, тоже, но это хорошо — она заслуживает быть такой одной и единственной. Неповторимой, — комок слёз собирается где-то очень глубоко, глаза будто бы вот-вот станут ещё на каплю мокрее и вместо лишнего блеска в них выпустят слёзы — но заплакать у Коррана не получается. Это не была боль утраты, её-то он как раз выплакал и давно научился распознавать, особенно жгучую и солёную — слёзы радости ли? Ему повезло знать её как близкого друга, как напарника, немногому из триллионов  разумных в галактике — разве не стоит считать это радостью?

От тоски по ней может и не скрыться, но обесценить годы их знакомства её смертью будет вдвойне оскорбительно для её памяти. Да и Йелла точно не хотела бы, чтобы по ней кто-то плакал — по крайней мере, та Йелла, которую он всегда себе представлял.

Нет, наверное, «дорога» — это не то. Дорогими бывают антикварные статуэтки, картины, яхты, а для людей эта мера слишком цинична и бездушна.

Ценна, наверное, более правильное слово. Потому что ценность часто совершенно не пересекается с дороговизной, всё ценное чаще всего — сущие мелочи. Ракушки с пляжа, поющие птицы за окном, памятная безделушка — вещи по сути своей смехотворные по своей стоимости, но означают для человека то, что никакой суммой и количеством нулей не выразить.

Йелла и в самом деле была бесценна. Как случайно попавший в руки камешек, который вдруг смог стать талисманом и сиять в жизни бриллиантом, огранённым лучшими мастерами. Размером с кулак, как минимум, и пусть никто, кроме него, этого не видел. О том, что в Йелле мог бы видеть Ведж, Корран и не задумывался — как ни пытайся, он не мог смотреть на Вессири как на потенциальную спутницу жизни и партнёршу где-то за пределом их совместной работы. Ровно так же, как сам не мог смотреть на Миракс с точки зрения сведения дебета с кредитом, продаж и выгодных перевозок — поэтому у них были дети, а не общий бизнес.

— Да, это и есть моё дело, дело чести, если угодно — вряд ли я смогу спокойно спать, не отыскав правды, — он коротко вздыхает. — Знаете, у моего отца тоже был напарник в КорБезе, он у всех был. Когда отец погиб, я не понимал, почему он стал работать только один, он был очень хорошим и опытным офицером — каждый счёл бы за честь работать с ним... А теперь, наверное, я понял. Я бы тоже не смог.

Система обучения, сложившаяся в Академии, всё же ужасно, бесчеловечно не учитывает, что её эффективность оборачивается в такие моменты проклятием.

Вот чего-чего, а как раз одиночество, пожалуй, он чувствовал меньше всего. Без Йеллы в его жизни, в сердце осталась пустота, которую заполнить нечем — и, скорее всего, именно пустотой оно и останется. Может, такой маленькой, которая не доставляет дискомфорта и только иногда ужасно тянет, душит, что хочется пошире распахнуть форточку и глубоко вздохнуть, а никак не выходит.

— Одиноким? Я не один, доктор. У меня есть семья, друзья, целый КорБез, в конце концов — мне не нужно волноваться за свою спину. Я в безопасности, насколько вообще можно быть в безопасности, — Корран даже чуть улыбается, даже без тех уловимых тонов грусти. Даже если вся галактика против, он знает, что не один, не брошен на произвол судьбы. — В Осколок? Пока что мне рано туда собираться — бюрократы они там не меньше нашего, но у меня есть хоть доля надежды на то, что, если не Республика, так КорБез сможет участвовать в расследовании, — он фыркает, делает невообразимое количество каких-то мелких движений — засиделся, хоть и за разговорами время идёт незаметно. Игла, разумеется, не даст ему уйти прямо сейчас, это только перевязка едва заметна, едва ощутима на коже.

Хороший она медик. Правда, что вероятнее, на флоте просто нет плохих, тут приживаются только такие.

— Чаю? А каф в такое время уже не рекомендуете? — Хорн перекатывается на бок, подпирает свободной рукой голову — смотрит на Грейс, чуть прищуриваясь.

Корран отзывается тихим смешком, даже чуть приподнимает шутливо вверх руку с капельницей — сдаюсь, сдаюсь, убедили.

— Хочу, — отзывается он из полумрака, теперь уже совершенно серьёзно. — Можете даже добавить капельку чая в чашку с виски, я обещаю никому не рассказывать, — он очень старается тоже звучать серьёзно, но голос, кажется, выдаёт его немного. Хорн и не слишком старается — это же не работа под прикрытием, это вообще не работа, он просто пришёл к врачу, и это не относится ни к чему — даже к каким-то там формальностям статуса — к нему и за пять лет было сложно привыкнуть.

Подумать только, конечно, он сам, своими ногами пришёл к медикам, сдался в их руки и теперь лежит себе достаточно спокойно. Что может быть дальше? Миракс бы такому точно порадовалась, а радовать жену ему как раз очень нравилось, к третьему десятку совместной жизни он окончательно распробовал это чувство...

Хотя доктора, который предлагает добавить виски в чай, он определённо навещал бы почаще.

— Так что ещё будет входить в ваши рекомендации, Грейс? Помимо чая. Вдруг у меня никак не получится всему следовать, и вы просто не будете мне этого рекомендовать? — улыбался он, конечно, не миллион кредитов как Тайко Селчу, но даже в таком приглушённом освещении достаточно, чтобы надеяться на какое-нибудь особое расположение. Не хочется чувствовать себя виноватым, обещая то, что не исполнишь — она всё же считала его хорошим человеком, и не её этим расстраивать.