Эта больница не слишком похожа на те, которые им показывают на практике вот уже два с половиной года. Победнее, погрязнее, поток пациентов – больше, проблемы – однообразнее, лица – сумрачнее и злее, что у пациентов, что у сотрудников. Словом, среднестатистическая больница средних уровней Корусанта, ближе к нижним, но еще далеко не самое дно.

Еще до нее удобно добираться из общежития, почти напрямик.

Ну и главный плюс – сюда берут на подработку студентов уже на третьем курсе, в отличие от учреждений посолиднее. Минимальная смена – шесть часов, запросто можно совмещать с учебой. Да, «запросто» включает в себя бессонные ночи над учебниками, но ничего, ничего, от этого еще никто не умирал.

Хартер хочет собрать денег на билеты домой и обратно к летним каникулам, по ее раммчетам – должно получиться, даже с небольшим запасом на сувениры для родителей. Она не была дома с самого поступления и ужасно соскучилась.

И еще – такой сумасшедший темп помогает не думать ни о чем другом и засыпать без снов.

Сейчас, отработав свои шесть часов, она как раз выскакивает с больничного двора и торопится к лифту. Действительно торопится, почти бежит, не замечая этого. Можно было бы транспортом, но пока дождешься, пока пробки… ай, ну его! Тем более, работа сегодня была нудная – бесконечные медкарты, и пройтись пешком даже приятно.

И вдруг недалеко от лифта, на краю тротуара она замечает сидящего – да нет, почти уже лежащего – человека, которому, похоже, нужна помощь. Или нет? Вечерами, особенно в выходные, тут хватает пьяных. Если бы Хартер шла с кем-нибудь, то вряд ли остановилась бы – над ней бы просто посмеялись за такую сердобольность.

Но она одна, и, поколебавшись, она подходит ближе, наклоняется, приглядывается.

— Вам плохо? – Хартер осторожно трясет мужчину за плечо и… да ну, нет, не может быть! Просто похож. Показалось. Похож на Кассиана, но не Кассиан, потому что таких совпадений не бывает. – Здесь рядом больница, вам нужна помощь?

И всё-таки это действительно Кассиан! Несмотря на весь его удручающий вид, первое, что чувствует Хартер после удивления и испуга – это радость.

— Хорошо. Не бойся. Я сделаю так, как ты скажешь.

Она настороженно оглядывается, но пока никто не обращает на них внимания, все торопятся по своим делам и лишь некоторые бросают короткие взгляды, но только для того, чтобы хмыкнуть, отвернуться и пойти дальше.

Иногда всеобщее равнодушие – это очень хорошо.

— Могу забрать тебя к себе в общагу. Могу снять комнату в гостинице. Могу отвезти тебя в то место, которое ты назовешь.

Хартер говорит медленно, раздельно, четко, чтобы Кассиан слышал и понимал ее, не переспрашивая и не вслушиваясь, чтобы ему было полегче. А в голове тем временем крутится десяток дурацких планов: можно и правда забрать его в общагу, рассказать что-нибудь про знакомого курсанта из военной академии, который не может пойти в больницу после подпольных гонок, иначе его выгонят. Можно снять комнату в отеле где-нибудь пониже уровнем. Денег, заработанных за прошлый месяц, ей должно хватить на сколько-то суток, а завтра она займет у Марисс, у нее всегда есть деньги.

Только может ли Кассиан оставаться на Корусанте? Если его ищут, то все это очень опасно. Для него, не для нее.

— Или, хочешь, сразу полетим назад, лекарства я могу купить по дороге. Что у тебя болит?

Совсем не так она представляла их новую встречу. Когда ей снились кошмары, когда ей было так плохо, как никогда еще не было, когда она читала новости про Гаталенту, Хартер сотню раз мысленно твердила, что никогда и ни за что она больше не будет иметь с Кассианом никаких дел. Ничего общего. Ему, может, нормально убивать людей и красть наркотики, а ей нет. Нет!

Но нельзя же бросить его в таком состоянии.

— Я поняла, — отвечает Хартер сразу на всё.

Хотя на самом деле далеко не всё она поняла. Например, кто и как должен найти Кассиана. А больше того: есть ли кто-то, кто не должен его найти. Вариант с отелем хорош, но с большой вероятностью отнимет у нее все деньги. А деньги ей понадобятся на лекарства: он же наверняка откажется просто лечь и лежать, у него, видите ли, встречи, его, видите ли, найдут. Значит, нужно восстанавливаться как можно быстрее, значит, ей нужно…

В голове медленно заполняется список, пока Хартер рассматривает темные пятна, оставшиеся на ладони.

В больницу бы.

Но нет такого места, в котором она может быть уверена.

— О… ого! – на исчезнувшего и появившегося вновь Кассиана она несколько долгих секунд таращит глаза, но потом все-таки отмирает, сообразив, что на шок у нее вообще-то совсем нет времени. Да, такие штуки она только в кино видела, но всякий раз, как в ее жизни появляется Кассиан, события развиваются похлеще, чем в любом кино. – Так. Держись за меня. Крепко. Всё будет хорошо.

Ничего не будет хорошо, но она постарается. Прежде всего им нужно такси, потому что пешком они не дойдут дальше ближайшего здания. Пока они плетутся к ближайшему возможному месту стоянки (пятьдесят метров, но попробуй-ка дойди!), Хартер торопливо вызывает кар, и ждать не приходится. Пока они ковыляют вторую половину пути, беспилотное такси (будет меньше вопросов) уже ждет их на парковке.

— Еще немного потерпеть. Сейчас мы поедем. Скоро можно будет лечь. А пока держись, — она помогает Кассиану сесть в кар, садится рядом сама, продолжая нести ободряющую ерунду и то и дело тормошить его, когда его голова норовит опуститься на спинку сиденья. – Ты у меня просто умница. Только не засыпай. Нам нужно будет дойти до моей комнаты. А там уже можно. Еще пять минут, мы выйдем из кара, включишь свой стелс, и мы пройдем. Слышишь меня? Понимаешь?

— Идем.

Хартер держится справа от Кассиана, чтобы он мог опираться на ее левую руку, а правая была свободна для пропуска, кнопок лифта и ключей. Здесь есть камеры, конечно – на входе, в холле первого этажа, наверняка и в коридорах тоже, но про эти она никогда не задумывалась. Все для безопасности студентов. Чтобы сюда не проникали разные повстанцы, например. А ей, как нарочно, нужно провести одного такого незаметно.

Хорошо, что камеры – это по большей части просто формальность, никто не просматривает их в режиме реального времени. Никому нет дела до того, что одна студентка идет медленно, прихрамывая. То ли уставшая, то ли пьяная. Но раз она успела до полуночи, значит, все в рамках правил, ее не за что задерживать и досматривать, не нужно вызывать администрацию, достаточно корректно сработавшего пропуска.

Их пропускают двери главного входа, потом – двери дифта. В коридоре на этаже выключен основной свет, остался только тусклый дежурный на ночь. Где-то за дверьми комнат тишина, где-то смех и музыка, где-то  — приглушенное бормотание или громкий спор. Студенты живут своей обычной жизнью, завтра выходной, а значит, жизнь эта хороша.

Завтра выходной, и значит, Марисс сегодня не должна прийти ночевать. И всё же…

— Появись, — просит Хартер, убедившись, что в коридоре никого нет, и открывает дверь в комнату. Ее соседки и правда нет на месте. – Повезло, наверняка зависнет в клубе до утра. Все будет хорошо.

Она сдергивает покрывало со своей кровати, убирает в сторону одеяло, взбивает подушку и подводит Кассиана ближе.

— Ложись. Теперь можно будет спать. Сейчас я обработаю рану. Потом пойду в аптеку за лекарствами. Ты терял сознание, когда тебя ударили?

Хартер внимательно всматривается в лицо Кассиана, стараясь понять по нему то, для чего вообще-то нужны хотя бы анализы, а лучше полное обследование. Завтра можно попробовать связаться с университетской лабораторией, но все это так или иначе может их выдать.

Ладно. Ничего. Хотя бы аптечка с необходимым минимумом на этаже есть, а потом она придумает, что наврать в аптеке про рецепты.

— Терял... — вздыхает Хартер и замирает на секунду.

Ей страшно: вдруг она зря послушала Кассиана, вдруг она не сможет ему помочь, вдруг ее знаний и ресурсов не хватит.

Только уже поздно, теперь нужно просто делать всё, что она в состоянии сделать.

Но стоп. Кто ему сделал укол обезбола? Значит, он был не один? Почему тогда его напарник бросил его? Может быть, он погиб? Всё это важно. Всё это нужно узнать. Но потом. Сейчас, чудом преодолев оцепенение от страха и паники, Хартер быстрым шагом, почти бегом, отправляется в коридор за аптечкой. Хорошо, что она находится там, где и должна быть, и по весу — она не пустая.

По факту она тоже не пустая. Вернувшись, Хартер раскладывает содержимое аптечки на столе, моет руки, потом дезинфицирует их и начинает обработку раны.

— Больно не будет, — обещает она и гладит Кассиана по плечу. — Лежи вот так, ты хорошо лежишь. Я сейчас включу дополнительную лампу, мне нужно хорошо рассмотреть, что там у тебя. Я посмотрю аккуратно. Может быть, немного пожжет, но это недолго. Все будет хорошо, ты умница, ты скоро уснёшь и будешь быстро-быстро выздоравливать во сне.

Она говорит тихо, успокаивающе, совсем не для того, чтобы Кассиан понял, что она говорит, а для того, чтобы убаюкать и успокоить его своим воркованием. Настрадался ведь, бедняга. Сидел бы там до сих пор, если бы она его не нашла. Почему же все-таки его напарник бросил его? Спросить? А если он погиб, и она сделает только хуже?..

— Кто тебе сделал укол? Ты был не один?

Подсветив рану, Хартер к своей большой радости обнаруживает, что это не рана вовсе, а сильно содранная кожа. Да, целый клок волос выдран, кожа содрана, крови явно было целое море, но кость не повреждена, даже глубокие слои кожи не задело, быстро заживет. Есть шанс, что это не ушиб, а сотрясение, и даже не тяжелое, а среднее. Просто все это выглядит... очень плохо.

Она очищает волосы от спекшийся крови, быстро, но аккуратно — буквально пара темных пятнышек остается на подушке. Потом дезинфицирует и слегка смазывает бактейдом.

— Потому что, — не задумываясь выдает Хартер ответ, который, судя по интонации, никакого продолжения не предполагает. – Ты что-то слишком разговорился. Закрой глаза, ляг подобнее и засыпай.

Она сердится на Кассиана, потому что он задает дурацкие вопросы, на которые у нее нет ответов. Лично ей Империя не сделала ничего плохого. Ее семье – тоже. И даже семье Тавета, кажется. Она просто поверила человеку, которого любит, она постаралась понять, постаралась увидеть плохое и убедить себя в том, что бороться с этим плохим – правильно.

Собственно, ее никто и не заставлял ни с чем бороться. А потом появился Кассиан, и она убила человека, который и так мог умереть – а мог бы и выкарабкаться, выйти из реанимации на своих двоих, если бы она подняла шум и вызвала охрану.

Теперь Хартер всё знает про Шию Свифт, которую она убила. Она прочитала все ее работы, которые только смогла найти. Посмотрела все выступления. Добралась даже до тех работ, которые хранились в библиотеке с ограниченным доступом. Ей нужно было понять, и она поняла, но так и не смогла решить, было ли у них такое право – убивать.

А Кассиан спрашивает, почему она его лечит.

Когда случилась беда с Гаталентой, Хартер тоже много читала, смотрела и пыталась понять. Она убеждала себя, что протест бывает разный, твердила, что то Восстание, которое поддерживают Тавет и Кассиан, просто не могло этого сделать. А потом спорила с собой, понимая, что разумные, которые убивают и грабят, могут пойти и дальше. есть ли вообще в этой борьбе «хорошая» сторона? Может, если не устраивать диверсии, забастовки и прочее, государству и не придется никого преследовать, угнетать и так далее?

От таких размышлений, приходивших перед сном, она не могла уснуть до самого утра, а потом полуживая плелась на занятия. От таких мыслей всегда начинает болеть голова.

А Кассиан спрашивает, почему она его лечит.

Чтобы сбежать от этого, Хартер отходит набрать воды и найти большую чашку. Стакан она ставит на стол возле кровати, а чашку – на пол. Собирает содержимое аптечки обратно в чемоданчик и тоже оставляет на столе. Возможно, еще что-то понадобится ей, когда она вернется. Вдруг не хватит шприцов, игл или еще чего-то такого.

— Всё, сейчас я закрою тебя и уйду в аптеку. Не вставай. Я постараюсь побыстрее. Договорились? Только не вставай.

Хартер неслась бы в аптеку со всей возможной скоростью, если бы ей не нужно было в то же время вывернуть наизнанку голонет и найти в нем подходящий план лечения. Очень забавно посмеиваться над врачами, которые лечат пациентов с помощью голонета, когда тебе рассказывают это как старую байку. Совсем не смешно, когда ты понимаешь, что нормальная, стандартная, адекватная схема лечения требует уложить Кассиана в постель хотя бы – хотя бы! — на неделю. А у него этой недели явно нет. И что тогда?

Ей бы что-нибудь… из военной медицины, возможно, но попробуй-ка найди это в открытом доступе, а потом еще и в аптеке.

Не отрывая глаз от датапада, Хартер идет знакомым маршрутом, на полпути уже примерно представляя себе, что ей нужно прямо сейчас, а за чем можно съездить завтра. Неделя понадобится все равно. Но Кассиан крепкий, а еще очень упрямый, он справится. И еще у него какая-то встреча, его кто-то должен найти – как, зачем? И тот его напарник, который исчез – почему он бросил его? Это же последнее дело – бросить раненого здесь, в Центре Империи, да ведь первый же патруль…

В этот раз ему повезло. Кажется, ему часто везет.

Хартер убирает пад в сумку и ускоряет шаг, когда ей нужно спуститься в темноватый подземный переход под оживленной трассой. Она страшно не любит этот переход с первых дней первого курса и обычно ходит другой дорогой, но эта – самая быстрая.

Хартер вздрагивает всем телом и резко останавливается, как будто налетает на незримую тему. Она бы закричала, но от внезапного испуга у нее перехватывает дызание, и первые секунды она только открывает и закрывает рот в немом ужасе.

Ей что-то говорят — ей же что-то сказали? — но она не соображает, только с идиотским выражением лица таращится в пустоту, а потом — на того, в кого превращается эта пустота.

Она сегодня такое уже видела.

Эта аналогия помогает запустить оцепеневшие от ужаса мысли, и теперь они несутся вперед, подгоняемые таким же бешеным пульсом: так, этот тип говорит про препараты для Кассиана, значит, он все видел, значит, это либо тот хмырь, который его бросил, либо какой=то другой имперский хмырь, в любом случае, это очень опасно, она ничего не должна говорить, она должна...

Хартер резко дергается вперед, но куда там, рука держит ее вроде бы не больно, но крепко.

Тогда она пытается извернуться и пнуть его куда-нибудь в колено.

Примерно с тем же неутешительном результатом.

— Пустите! — шипит она, не оставляя попыток вырваться. — Пустите, я сейчас закричу! Я сейчас...

Свободной рукой Хартер пытается нащупать в сумочке что-нибудь пригодное для самообороны, но сумка, как нарочно, легкая и почти пустая.

Ей очень страшно подумать, что она не сможет вернуться к Кассиану, а он лежит там один, ему больно, ему, может быть, тоже страшно, если вдруг он все еще умеет бояться. Ей еще страшнее подумать, что этот человек, кем бы он ни был, заставит провести его к Кассиану, совсем беспомощному сейчас...

Сердце колотится где-то в горле, мешая соображать.

— Свой?! Да какой ты свой!

Она перестает вырываться, но все еще дрожит от страха и напряжения. Пытается анализировать происходящее, хотя паника не дает делать этого нормально. Мысли путаются. Похоже, это тот напарник, который «исчез». Он говорит про нейротрофины. Значит, медик или около. Кассиан говорил «все врачи одинаковые» и про обезбол. Вроде бы сходится.

Значит, он следил за ними. В этом их стелсе, будь он неладен. Очень трудно не стать параноиком, когда знаешь, что в любой момент рядом кто-то может находиться в стелсе.

Хартер молчит и думает. Ей кажется, что снаружи слышно, как тяжело перекручиваются извилины в ее голове. Однако это занимает не много времени, не больше нескольких секунд. Нет у нее времени, чтобы стоять тут и разговаривать с этим... «своим».

— Свои не бросают своих умирать под носом у не своих. В таком месте, где своих сцапает первый же патруль, — она хочет говорить спокойно, но получается сердито, нервно, срывающимся голосом. Не кричит — кричать о таком нельзя, нельзя нигде, — а шепчет, шипит, вскинув голову и уставившись прямо на «своего». — Да в любом месте! Что, совесть проснулась? Или решил прийти и добить? Не отдам. Проваливай, куда собирался, чего ты ко мне прицепился, чего тебе надо теперь?!

Поджилки все еще трясутся. Это заметно. Но Хартер не думает о том, как она выглядит, а думает только о том, что этот тип бросил Кассиана умирать.

— Ч-чем?..

Этому типу удается шокировать, возмущать и пугать ее буквально каждой своей репликой. На этот раз – больше пугать, чем что-либо еще. Сведений по неврологии и фармакологии в ее голове пока недостаточно, чтобы в точности представить себе весь букет последствий такого эксцентричного метода лечения, но тип помогает ей, обрисовывая самую ближайшую перспективу.

— Бежим.

В переходе все еще пусто.

Хартер не тратит время на вопросы о том, на что надеялся этот тип, зачем он все-таки пришел сюда, если бросил Кассиана умирать, а если не бросил умирать, а просто оставил, то почему было не оставить и записку с примененными препаратами… Да, в больнице их покажет первый же экспресс-анализ, но если бы его забрали не в больницу, а в какую-нибудь ночлежку, или вообще не забрали, или… Ох и высказала бы она этому типу еще много чего хорошего, если бы не надо было так спешить!

Но спешить надо, и на бегу она говорит другое.

— Аптека хорошая. Всего много, нужное найдешь. Все расходники есть, нужны только лекарства. На что не нужен рецепт – я куплю. Остальное укради. Я отвлеку, а ты забери с витрины или со склада, ты это наверняка умеешь.

Мысль о том, что лекарства придется красть, ее не смущает: она собиралась делать это сама, если ей их не продадут по-хорошему. Теперь, когда выяснилось, что проблема куда серьезнее, уже не приходится сомневаться в том, что часть точно не продадут. Что там, она хотела помощи от военного медика? Похоже, желание сбывается, только криво, как и любое желание, которое решило сбыться.

Когда этот тип — как его, кстати, зовут, не может же она обращаться к нему «эй, тип» — начинает расписывать ей медикаменты и дозировки, глаза у Хартер становятся такие, что по ним сразу все понятно. Понятно, что она думает, что этот тип идиот ненормальный и не лечится. Так людей лечить нельзя, проще сразу добить и не мучить, чем так лечить.

— Понятно, — кивает она. — Запомнила, — еще кивает. — Знаю.

Изнутри рвётся протест. Хочется сказать, что ничего такого она делать не будет. Что сейчас отвезет его в больницу, и пусть там лечат его нормально, а не так, чтобы он от лечения умер, или месяц лежал пластом после суток «нормального» функционирования, или... Хочется много всего сказать. Или уйти. Сбежать. Хочется, чтобы ничего этого не было в ее жизни. Но еще хочется, чтобы Кассиан жил. Нормально жил. Долго. Хорошо. Она не сможет повлиять ни на «долго», ни на «хорошо». Вообще ни на что. Но что ей делать прямо сейчас?

Этому типу надо, чтобы Кассиан убрался с Корусанта. Зачем-то надо. А надо ли, чтобы он жил?

Только ведь у нее все равно нет выхода.

— У вас там... у них... есть хорошие врачи? Лекарства? Возьми то, что нужно для восстановления после этого твоего... лечения. Все равно крадешь, возьми больше. Я полечу с ним. Если получится, полечу. Нельзя его оставить в таком состоянии. Но если нет, он хотя бы возьмет лекарства. Вдруг там нет. У них там ничего нет, ничего!..

Хартер старается говорить быстро, спокойно, деловито, но к последним словам голос предательски срывается. Она до боли трижды сжимает и разжимает кулаки. Совсем успокоиться не выходит, но продолжать думать она может.

— Скоро выход, аптека налево. Как я узнаю, что ты взял все, что нужно? Условный сигнал? Уронишь какие-нибудь салфетки с верхней полки, например?

Ей все еще страшно. Нет, с каждой минутой ей все страшнее. В аптеке ей нужно придумать что-нибудь такое, объясняющее ее волнение. Для Кассиана она должна постараться очень хорошо.

— Я тоже справлюсь, — отвечает Хартер, но говорит это больше для себя. Себе. У нее нет другого выхода.

Хотя когда этот тип исчезает, ей становится еще хуже, чем было до их встречи и во время нее. Не веря и не доверяя ему в начале, к концу разговора она почувствовала что-то успокаивающее и убеждающее. Наверное, не потому что поверила, а потому что он умеет убеждать. Не словами, то есть, не только словами, но самим своим присутствием.

Потому что без него становится настолько страшно и пусто, что несколько секунд Хартер не может заставить себя сделать хотя бы один шаг вперед. «Не бросай, — это не вслух, это сдавленным шепотом в попытке крикнуть, которую сама же и задушила, — я же не справлюсь, не бросай!».

Быстрым шагом, почти бегом до аптеки.

Там она разыгрывает тот же спектакль, который придумала на утро для соседки: какие-то уроды пристали на улице, пока ждала парня, он вовремя подошел и вступился, в больницу ему никак нельзя, понимаете, увольнительная, будут все эти разборки на службе, а там ничего серьезного, ничего не стоит таких разборок.

Ей продают какую-то ерунду: антисептик, обезбол, бакта-пластыри, легкое успокоительное для нее самой. Хартер долго перебирает лекарства, долго роется в сумке, роняет кошелек, поднимает, карточка не срабатывает с первого раза (вот это не нарочно, но очень удачно), потом еще нужно рассовать все по карманам и взять на всякий случай лишнюю пачку салфеток.

Она не может не думать о том, как там этот тип.

Она не может не думать о том, как там Кассиан.

Обратно Хартер бежит. К половине пути начисто сбивает дыхание, отдыхает полминуты, прижавшись лбом к какому-то холодному столбу, и бежит дальше. Может, рано? Может, этот тип не успел? Или обманул? И что делать, если обманул? Забрать у Кассиана стелс — как она сразу не догадалась! — как-то украсть все самой, но это время, очень много времени, гарантированная дырка в черепе (она же не умеет!) и... смерть.

Но пакет на месте. Хороший, увесистый, объемный пакет! Спасибо тебе, тип, кем бы ты ни был.

Хартер не оглядывается, не медлит, хотя ей очень хочется знать, что ее странный помощник все еще где-то здесь, приглядывает, оберегает. Нет времени это выяснять, бегом, бегом — в здание, в лифт, в комнату.

Кассиан лежит там как лежал — лицом в подушку. Только уже не реагирует ни на ее возвращение, ни на ее вопросы.

Она не обращает внимания на то, что из глаз льются слезы. Машинально смахивает воду, потому что мешает смотреть.

Первое — сканер. Нет, этот тип всё-таки сокровище, он правда добыл для нее сканер! Да еще и из самых надежных. Хартер старается не торопиться, но торопится все равно. Заставляют собраться ее только две ошибки сканера подряд. Не так. Неправильно. Надо медленнее. И она собирается.

— Пло-охо... — то ли всхлип, то ли стон, когда сканер выдает первые результаты.

Плохо, но еще можно успеть. Тип принес все лекарства, о которых говорил, и даже больше.

Хартер переворачивает Кассиана на спину, из-под одежды у него выпадает бластер, который она за ненадобностью бросает на пустую кровать. Расстегивает рубашку, закатывает один рукав, сразу устанавливает катетер, ведь колоть пришлось бы не единожды, вводит лекарство и с замиранием сердца ожидает того, что сделает с Кассианом такая доза нейропренолина.

Ничего хорошего.

Нужно сразу готовить сомаприн. Так, четыре куба...

Глаза уже высохли и руки не дрожат.

Все это как будто не с ней, и кто-то другой, спокойный и сильный, водит ее руками, пока маленькая испуганная Хартер Леманн сжалась в комок и дрожит.

Всё происходит именно так, как говорил ей напарник Кассиана: как только большая часть лекарства поступает в кровь, Кассиану становится хуже. Ей страшно вводить оставшиеся миллилитры, потому что и без них Кассиан, по-прежнему не приходя в себя, начинает метаться, один раз едва не сбивает с таким трудом установленный катетер, а потом вдобавок к тому так жалобно стонет, что хочется поменяться с ним местами, пусть лучше ей будет так больно, только бы невидеть и не слышать всего этого.

Вообще-то это очень непрофессионально.

Даже для третьего курса.

Хартер ругает себя и встряхивается. Все нормально, все идет так, как говорил этот тип, а значит, все идет по плану. Он не хотел сделать хуже. Просто бывают ситуации, когда иначе не получится. Долго прятать Кассиана здесь она и правда не сможет, значит, ему нужно улететь. А она – с ним. С теми лекарствами, которые у нее теперь есть, она поставит его на ноги, обязательно.

В этот момент раздается стук в дверь.

Хартер вздрагивает, но продолжает возиться с ампулами второго препарата. Главное, чтобы было тихо. Это может быть кто угодно: кто-то пришел в гости, кто-то пришел позвать в гости, кто-то ищет Марисс, кто-то все-таки видел, как она брала аптечку, и пришел спросить, все ли в порядке. Постоят и уйдут. Даже если позвонят, комм у нее вечно на беззвучном, пусть звонят.

А все-таки почему-то тревожно. Хартер замирает и старается даже не дышать.

Как нарочно, именно в этот момент очередная волна боли заставляет Кассиана стонать и судорожно вздрагивать. Хартер наклоняется над ним, зажимает рот ладонью, умоляюще шепчет: тише, тишшше!.. Но ему, наверное, и правда очень больно.

Хартер смотрит на часы и решает: пора вводить сомаприн.

Ее беспокоит, что Кассиан до сих пор не пришел в себя. С одной стороны, это к лучшему: пережить такую боль проще, когда не понимаешь, что с тобой. С другой стороны, так не должно быть, и ему пора прийти в себя.

Если это ошибка сканера, если это ее ошибка, если он не очнется?

Если это приходил тот тип? Если он вспомнил что-то важное, а она не открыла... Нет, нет, некогда бояться, нельзя бояться, поздно уже!

Хартер не успевает ничего сделать — дверь влетает внутрь комнаты с такой силой, что кажется — крепления не выдержат, и дверь влетит прямо в них.

Крепления выдерживают, но за дверью...

Такого она не видела ни в одном из своих бесчисленных страшных снов, такого она не могла представить. Конечно, она видела таких дроидов — кто их не видел! Но их обычно видишь издалека. Или в новостях. Или в кино. Нельзя же в здравом уме представить себе, что однажды такой дроид ворвется в твою комнату!

А стоило бы, раз связалась с Восстанием...

Ей оставалось только нажать на кнопку, и резким движением Хартер отправляет в кровь Кассиана все восемь кубов сомаприна, хотя совершенно не собиралась этого делать и надеялась, что обойдется половиной дозы.

Какая уж теперь половина.

— Его... нельзя... трогать! — кое-как выговаривает Хартер, глядя на огромного дроида отчаянно испуганными глазами. Секунду спустя она уже боится, что зря ввела лекарство, что — страшно сказать! — лучше бы Кассиан не дожил до имперской тюрьмы. Что же она наделала?.. — Нельзя!

Бластер лежит на соседней кровати. Но она не успеет. Что же делать, звёзды, что?!..

— Он... умрёт в тюрьме, вот что, умрёт, ему нужно в больницу!