[nick]Ram Renart[/nick][status]Don't think those stars won't align[/status][icon]https://i.ibb.co/R4bwxZK/35.jpg[/icon][timeline]AFE[/timeline][name]Рэм Ренарт[/name][desc]корусантский мятежник[/desc]
Иногда, в редкие минуты затишья, когда можно побыть наедине с собой, Ретт прокручивает в голове уже прошедшие операции. Вспоминает, что было сделано правильно, что нет. Чем был оплачен успех.
Цена часто оказывается очень высока. Он пытается делать ее меньше.
Глядя на список его рискованных мероприятий, можно подумать, что он спешит. В этом много правды. Операции идут одна за другой, и паузы между ними не время отдыха, а время подготовки к следующему бою. Но вот что он делает спокойно и аккуратно – это готовится. Собирает максимум доступных данных, ведет наблюдение, заставляет своих разумных учиться и отрабатывать сценарии в заброшенных залах между уровнями Корусанта.
Три месяца спустя это уже похоже на обычную армейскую работу. Ладно, не совсем обычную. Но рельсы, по которым все катится – это правильные рельсы. У него есть временные базы, схроны, нычки. Полевой госпиталь. Точки, куда можно отступить, и где можно даже рассеяться, чтобы потом собраться вновь.
Всем быстро становится понятно, что приемы, предназначенные для того, чтобы свалить режим на какой-нибудь окраинной планетке, точно так же работают в Центре. Просто времени нужно больше. Ну, еще ресурсов, бойцов. Денег. Да всего, на самом деле.
Ретт, с одной стороны, доволен тем, как все складывается, а с другой - слишком хорошо понимает, сколько у него уязвимых мест, и как легко Империя могла бы прожевать и проглотить то, что они тут создали. Это заставляет его очень много работать – потому что ошибаться ему нельзя.
К концу четвертого месяца он обретает не корону на башке от мысли о том, какой он теперь опасный для Империи и как дорого стоит его жизнь, а мучительное чувство внутренней усталости.
Иногда он вспоминает, что ушел из Империи лейтенантом. Целым лейтенантом, ага, сказали бы его бойцы, но Ретт знает, что это не «ого», это «всего лишь». И это не про лычки, не про тщеславие, это про опыт. И ему все еще двадцать пять – и он даже не загадывает, доживет ли до двадцати шести.
Чего ему действительно не хватает – и это невосполнимо – это опытных старших. Военных, говорящих на его языке. Кого-то, к кому он сам мог бы прийти и сказать: посмотрите, сэр, что я мог бы сделать лучше?
Вместо этого к нему приходят на брифинг его командиры групп, многие из которых старше его, но опыт у них не тот, и прежняя жизнь не та, и это он их учит, проверяет и страхует.
Главная его проблема, наверное, в том, что он по натуре не одиночка. Его учили работать самостоятельно, но всегда помнить, что он часть чего-то большего. И работать так, словно он – часть.
Ничего «большего» у него теперь не было.
Только разумные нижних уровней Корусанта. Большое разрозненное сообщество мирных жителей, которое вдруг поверило, что местные повстанцы справятся. Это накладывало еще большую ответственность. Рэм так и держался напоказ – уверенным в себе, веселым и расслабленным хищником.
Уставшим его, так уж сложилось, чаще всего видела Хартер. Может, потому что он привык считать госпиталь чем-то вроде личного пространства и позволял себе немного расслабиться. Но своими сомнениями он не делился – незачем.
Но именно они привели его с группой в тюрьму ИСБ этого потрясающего тридцать четвертого числа.
Он не шел ни за кем конкретным. И знал, конечно, что нельзя планировать такие операции, когда у них нет точной цели. Рэм спланировал, говоря себе, что такая демонстрация им точно не повредит, это раз, и два – мелкие сошки в этой тюрьме не сидели.
Если освободить их, часть из них продолжит свою работу. Может, кто-то останется работать с бойцами Невисека. Кто-то, конечно, пойдет своей дорогой, дальше осложнять жизнь Империи. Значило ли это, что невидимый антиимперский фронт станет плотнее? Да, определенно.
Станет ли легче Рэму? Сейчас нет. Но может, позже. Может, легче станет уже тому, кто придет после него. Это просто война и все. Те, кто может и хочет действовать, должны это делать, а не просиживать тюремные койки.
Обычные преступники Рэма не интересовали. Корусант, хоть и имперский, оставался его родной планетой, и выпускать криминал на его улицы он не планировал. Политические – это совсем другое дело.
В тюрьму они входят чисто и по графику операции. Рэм слегка опекает Янсона, стараясь, чтобы это не бросалось в глаза.
Беднягу долго стебали за то, что у него КОМПНОР не взорвался. Рэм и сам приложил к шуточкам руку, но правда-то была в том, что по меркам теневых скаутов многие повстанцы Невисека только-только прошли курс молодого бойца. Пусть даже это был хороший курс, практический. Уэс хорошо работал для летчика, но Ренарту оказалось сложно избавиться от некоторых предрассудков. В частности, от мысли о том, что авиация хороша в небе, и о том, что правильный штурм-коммандос все-таки должен быть чуть повыше. Янсон отжигал так, что предрассудки должны были вот-вот развеяться в пыль, но пока Рэму так было спокойнее. Чуть-чуть страховать. Не только Уэса, вообще всё и всех.
Вот и сейчас он с трудом подавляет желание дернуть его за плечо, чтобы не совался в камеру так откровенно. Особенно в крыле для смертников. Этим терять нечего, и никого, кроме штурмовиков, они не ждут.
Рэм за плечом Янсона невидим. Он еще для штурма императорского дворца, к которому готовился особенно тщательно, добыл себе правильную броню штурм-коммандос, черный комплект теневых скаутов. Броня была старой и битой, но электроника работала исправно, а старые привычки вспомнились легко. Он таскал ее с огромным удовольствием, как вторую кожу. Но сейчас стелс-поле вдруг начало мешать. Потому что человек, сидевший в камере, в иное время мог оставить от Уэса кучку сильно поломанных костей.
Рэм колеблется несколько секунд, потом проявляется за спиной Янсона высокой черной фигурой. Имперская эмблема стерта с его брони, но и этого может быть мало.
В камере генерал Дравен собственной персоной, и сказать, что сам Рэм удивляется до глубины души, значит ничего не сказать. Дравен здесь – это означает что-то очень, очень плохое. Он еще не знает что, но хотел бы знать. Но и это – потом.
Он щелкает застежками шлема и тянет его с головы, позволяя увидеть лицо.
Насколько Рэм знает генерала Дравена, этого совершенно достаточно. А все, что стоило сейчас говорить, уже сказал Уэс.
Не к месту, абсолютно не к месту вспомнилось дравеновское «Вы бы хоть поздоровались, а то такие приличные, что смотреть тошно».
Приличными они с Уэсом точно не были. Не сегодня и не в этой тюрьме. Но память режет неожиданно сильно. Рэм дергает углом губ, обозначая улыбку, хотя на самом деле пытается на глаз понять, может ли пленник идти.
- Добрый вечер, сэр.
Он перестанет быть добрым, как только имперцы вскроют свои же замки. Но немного времени есть. Достаточно, чтобы вытащить даже тех, кто идти не может.
Ладно, нет. Достаточно, чтобы попытаться. Но в последнее время редко бывает иначе.
