Плечом Джин врезается в какого-то разумного, боком — в стойку и другого разумного, и прилагает немалые усилия, чтобы удержаться на ногах. Она встряхивается, словно взбешенный фелинкс, готовая броситься в драку, но заставляет себя сделать вдох, второй, впивается короткими ногтями в ладони.
Боль помогает сосредоточиться, удержать себя здесь и сейчас.
К черту. Она пришла сюда перевести дух, а не ввязываться в драки, пусть даже какой-то урод решил пораспускать руки и не понимает слова «отвали». Этот урод выше нее на три головы, а лицом смахивает на задницу хатта — обычно на стороне Джин ее размеры, но они же иногда ее и подводят: такому амбалу швырнуть ее на пару метров — что фелинкса отбросить.
К счастью, пара метров все еще лучше, чем гребаное крушение в очередной пустыне Джеды.
А драка все еще лучше, чем несколько дней в состоянии «могу только лежать и иногда лежать, но если повезет, то получится даже повернуться». Добавляет красок то, что в этом же состоянии ей нужно держать в руках себя и гребаное наследство Со и не давать и шанса усомниться, что непослушание ни к чему хорошему не ведет.
Два месяца она безвылазно торчит на Джеде, на третий это начинает сводить с ума, и она решает свалить хотя бы на время. В конце концов, несмотря на все достижения технологического прогресса, к прибытию на Джеду новости успевают немного протухнуть, а ей бы не помешало узнать, что творится в мире.
Может быть, этот мир столкнет ее с Кассианом, который все еще торчит ей информацию о Креннике — и которого она…
Это, впрочем, неважно.
— Урод, — выдыхает Джин, но дальше в драку не бросается. Прогресс: пару дней назад ей было тяжелее держать себя в руках. Она выпрямляется, поправляет высокий табурет, который умудрилась слегка сбить, устраивается на нем и заказывает воды. — Прости, парень, — говорит она, оборачиваясь к разумному, которого неплохо так припечатала плечом, — и ты тоже, — это уже второму.
Потом вдруг замирает внутри себя и смотрит на них снова.
Лица тех, с кем спала, Джин помнит хорошо.

Вполне возможно, если бы она встретила каждого из них отдельно, встреча была бы намного приятнее и куда менее неловкой: в самом деле, когда сталкиваешься с одним случайным любовником, ничего не стоит сесть поближе, прижаться бедром к бедру или же попросту обнять, пристраиваясь под бок, невзначай поцеловать в шею, улыбнуться… или же попросту обменяться парой фразой и разбежаться, потому что вся прелесть случайных связей в том, что никто никому ничего не должен — и освежить приятное знакомство вы можете с теми же шансами, что и пройти мимо.
Проблема в том, что прежде Джин в принципе не то чтобы часто сталкивалась с теми, с кем спала, — большую часть из них она, вероятно, при встрече радостно бы пристрелила.
И в том, что Веджа совсем случайной связью не назовешь — у них все-таки есть история и он не считает ее малознакомой девушкой, — а Уэс попросту славный парень и тогда они разошлись вполне мирно и довольные друг другом, а это бывает нечасто, особенно когда один из вас убивает визави второго…
В этот раз Джин не собирается вытворять ничего подобного, хотя справедливо полагает, что в кантины на этом уровне стражи порядка если и заглянут, то только когда труп остынет со стопроцентной вероятностью.
— Еще бы вы были заодно по мою душу, — Джин смешливо фыркает, щуря глаза, и с веселой укоризной смотрит на Веджа: груз мороженого вяжется с подобными заведениями так же, как сарлакк с хаттом. Хотя у последних, возможно, чуть больше шансов получить какой-то плод трудов… На мгновение картинка встает перед глазами, Джин внутреннее передергивается и улыбается снова. — Вдвоем на одну — неспортивно.
«Хотя, может, и приятно» — но это остается висеть непроизнесенным, потому что Лиана обязательно подвесила бы что-нибудь такое неоднозначное, хоть и не озвученное. Интонацией, взглядом, прикосновением…
К счастью, Джин все-таки не пытается справиться с очередным заказом. К несчастью, она даже скучает по тем временам.

Когда Уэс ускользает, растворяясь в толпе, первое, что делает Джин, это подается чуть ближе к Веджу и коротко целует его, прикусывая нижнюю губу.
Едва ли несколько секунд, короткое, в сущности своей невинное касание. Но она правда рада его видеть.
И Уэса тоже, но со всеми радостями нужно разбираться последовательно.
— Мы с ним познакомились где-то год назад над трупом импа, который Уэсу был нужен живым, а мне не понравился. Ничего так, — она пожимает плечами и делает несколько глотков воды. — Нормальный парень, договорились.
Договорились, а перед этим переспали, а перед этим она вообще впаяла ему совершенно дикую историю, а он поверил… Впрочем, Джин знает, иногда жизнь оказывается заковыристее любой дикой выдумки. Мало ли, что случается на отдаленных стремных планетках.
Мало ли, что случается вообще где угодно: вот на каком-то сомнительном уровне Корусанта (сомнительного по природе своей) кто-то говорит о грузе мороженого, а кто-то на это отвечает — настолько тупо и уместно для делового разговора, а не случайного знакомства, что плакать хочется.
Джин задумывается об этом, но не спрашивает. Не ее дело. В конце концов, Ведж же ей в душу или, что было бы хуже, в дела не лезет.
Задумавшись, Джин растирает запястье, так сильно, что краснеет кожа, но одергивает себя и щурит глаза, словно фелинкс, ловит взгляд Веджа.
— А что? Думаешь, похитит и хаттам в рабство продаст? Вроде бы совсем отбитым не выглядит.
Ну, не отбитее самой Джин.
— Как ты сам, Ведж?

Отредактировано Jyn Erso (20-01-2024 00:55:27)

— Да ладно, может, мне понравится.
Она улыбается, забирая руку — не дергано, просто чтобы выпить еще воды, — и задевает коленкой его ногу.
— Я тоже о тебе вспоминала, — она не уверена, что соскучилась, что, ответь она так, не соврала бы; поэтому выбирает то, что точно правдиво: она действительно вспоминала о нем, действительно думала, и иногда эти мысли были совсем под утро, но обычно — редко и ненавязчиво.
Ей было о чем подумать и без того, а большую часть времени не хотелось думать вовсе, потому что вместе с мыслями, о чем бы то ни было, приходило и другое.
Иногда это другое приходило во снах, иногда, особенно в первые дни после возвращения из пустыни, могло накрыть посреди комнаты, посреди разговора, и тогда она сильно карябала запястья ногтями, и это помогало вернуться. Боль была привычна и понятна, и с ней, тем более с такой мелкой, едва ощутимой — каждый раз приходилось давить все сильнее, — Джин хорошо умела обращаться.
Справляться.
С мыслями и с тем, что приносят некоторые из них, дела обстоят намного хуже.
Одну из этих мыслей она почти начинает думать сейчас, но потом откладывает в сторону. Нет. Не так. По-другому, может быть, потом. Захотел бы, сказал бы сам.

— Честная: мне нравится проигрывать, — Джин пожимает плечами, чуть улыбнувшись, и переводит взгляд с Уэса на Веджа, с Веджа на Уэса, затем на свой стакан — там уже на донышке, а она так не планировала.
Ну ничего.
Не все и не всегда идет по плану, и что теперь.
— Лучше так лучше, — соглашается Джин и потягивается — большеватая ей куртка сначала задирается вместе с футболкой, потом сползает по плечам вниз, — жмурясь, облокачивается о край стола. — Допустим, действие. Кто загадывает? Или в это играют как-то иначе?
Лучше бы сабакк — она и впрямь играет из рук вон плохо, хотя и знает карты; просто… не то. Уж слишком многое завязано на удаче и умении блефовать — а этого ей хватает и в том, что нормальные люди называют работой.
Хватало — хотя, честно говоря, сейчас удача и умение блефовать нужны ей иногда даже чаще, чем прежде.
Но в картах ей победы и не нужны — куда интереснее процесс и то, как ведут себя разумные, победившие или проигравшие не так важно.
Эта же игра… да тоже, наверное, сойдет. Не то чтобы у нее была конкретная цель — да вообще хоть какая-то здесь и сейчас, кроме развеяться и отдохнуть.
Так и не допив, Джин чуть ерзает, устраиваясь поудобнее, задевая кого бедром, кого коленкой, и доливает еще — на те же два пальца. Водит пальцем по кромке стакана и сосредоточенно прикусывает костяшку указательного пальца, подпирая большим подбородок.
В детстве у нее игры были совсем другими, так что и впрямь будет нелишне, если кто-то, Ведж или Уэс, расскажет правила. 
Ну или просто начнет — для себя Джин уже выбрала.

У Джин есть нож, и даже не один, но это, возможно, не лучший случайный элемент для кантины на Корусанте. Да для какой угодно кантины вообще, посмотрим правде в глаза.
— У нас есть бутылка, — взгляд Джин падает на местный… местное нечто. Она понятия не имеет, что это, знает только, что не крепче джедского самогона. — Но она пока занята. А тыкать ножом в разумных, которые нравятся мне живыми, как-то нехорошо.
Вздыхает она с таким искренним сожалением, что можно подумать: если бы не все эти условности, только ножом она бы в разумных и тыкала.
Но нет, нет.
Сделав глоток и облизнув губы, Джин смотрит на Уэса, на Веджа, снова на Уэс — и решает:
— Ведж, давай ты. Достать нож, если что, всегда успеем. Кстати, — спохватывается, щурит глаза. — Нужен штраф. Если не отвечаешь и не выполняешь действие — то что? Шот?

— Пять — нормально, — тянет Джин, переводя взгляд с одного на другого, и чуть щурит глаза, почти довольно. — Банк забирает тот, кто меньше всех вложился. Так интереснее.
Мысленно она пересчитывает кредиты, но бросает это дело — у нее почти никогда нет денег, ну, в том количестве, когда можно спокойно решить проблему и ни о чем не думать, так уж точно, но она за них и не держится: попросту не может себе этого позволить.
Если отчаянно цепляться за каждый кредит, то пропустишь жизнь.
Стакан не отзывается звоном, когда Джин проводит по кромке подушечкой пальца — а жаль, ей нравится этот звук, — прежде чем сделать глоток, вновь перевести взгляд с одного на другого и облокотиться о стол, переплетя пальцы, приткнув на них подбородок.
Задачка озадачивает, и меж бровей пролегает морщинка. Но ненадолго.
Фальшивые имена придумывать проще.
— Ты — Призрак, — она смотрит на Уэса, затем стаканом указывает на Веджа: — Ты — Проныра. Это… созвездия из мест, где я росла. Вообще не только оттуда — на нашем небе некоторых звезд не хватало, но папа просто говорил представить, что они есть.
Задумавшись, снова морщит нос и делает глоток, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. Не джедский самогон, совсем нет.
— Призрака еще называли Безумцем — ну потому что кто еще будет раз из раза бросать свой дом, чтобы истребить какое-то там зло в соседней галактике, вместо того, чтобы спокойно жить с любимой женщиной. Но он каждый раз улетал и возвращался, пока однажды не обнаружил, что дом его пуст. Тогда он подвесил свое сердце среди звезд, — кончиком пальца Джин выводит невидимые линии созвездия по столу, — и отправился в мир мертвых, чтобы вернуть свою любовь. У него не получилось, ну, очевидно, и он так и остался на привычных маршрутах призраком, потому что без сердца не помнил ни себя, ни других, только дорогу и то, что когда-то он очень сильно кого-то любил. Дурацкая сказочка, да, и наверняка я где-то наврала, — она улыбается весело и чуть смущенно, поймав его взгляд, — но это давно было.
На Веджа, когда смотрит, она смотрит так же — весело и чуть смущенно, потому что сказка есть и для него, и в ней она тоже наверняка наврет.
Папа рассказывал лучше, интереснее, его рассказы не звучали глупо; но папы рядом не было.
Зато были сказки о звездах и разумные, среди этих звезд блуждающие.
— А Проныра, — она улыбается чуть ярче, вынырнув из воспоминаний, — был на редкость хитрым и удачливым засранцем и контрабандистом. И пилотом тоже, конечно, иначе бы эта сказка не сложилась. Другие называли его Ловкачом, но свои — Пронырой. Не знаю, почему так, но неважно. Его созвездие — это маршрут, на котором он навечно застрял, — снова выводит невидимые линии, соединяя ими невидимые звезды, пожимает плечом. — Потому что однажды решил, что нет той преграды, которая его остановит, которую он не преодолеет — неважно, с помощью хитрости или удачи. А по закону подлости, стоит лишь что-то решить, как все пойдет наперекосяк. Он пытался вернуться домой очень долго, многие годы, а когда вернулся, обнаружил, что там не осталось никого, ни своих, ни любимых. Тогда он отправился искать их, но помнил лишь один маршрут — и так и мечется среди звезд до сих пор.
В горле немного першит — ей непривычно говорить долго, тем более рассказывать, — и Джин запивает это ощущение, откидывается, опираясь спиной о стенку.
— Тоже дурацкая история, но это история про созвездия, там не бывает счастливых финалов, — подтягивает коленку к себе, упираясь пяткой в край сиденья, обнимает ее. — Но тут важнее то, что Призрак был смелым и неравнодушным, а Проныра — удачливым и способным на всё ради своих. И оба пилоты. Остальное — нотации. Ну, знаете, что за сказка без нотаций.
Смешливо фыркает и бросает взгляд на Уэса.
— Я действие выполнила. Теперь ты — Веджу.