— Пять — нормально, — тянет Джин, переводя взгляд с одного на другого, и чуть щурит глаза, почти довольно. — Банк забирает тот, кто меньше всех вложился. Так интереснее.
Мысленно она пересчитывает кредиты, но бросает это дело — у нее почти никогда нет денег, ну, в том количестве, когда можно спокойно решить проблему и ни о чем не думать, так уж точно, но она за них и не держится: попросту не может себе этого позволить.
Если отчаянно цепляться за каждый кредит, то пропустишь жизнь.
Стакан не отзывается звоном, когда Джин проводит по кромке подушечкой пальца — а жаль, ей нравится этот звук, — прежде чем сделать глоток, вновь перевести взгляд с одного на другого и облокотиться о стол, переплетя пальцы, приткнув на них подбородок.
Задачка озадачивает, и меж бровей пролегает морщинка. Но ненадолго.
Фальшивые имена придумывать проще.
— Ты — Призрак, — она смотрит на Уэса, затем стаканом указывает на Веджа: — Ты — Проныра. Это… созвездия из мест, где я росла. Вообще не только оттуда — на нашем небе некоторых звезд не хватало, но папа просто говорил представить, что они есть.
Задумавшись, снова морщит нос и делает глоток, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. Не джедский самогон, совсем нет.
— Призрака еще называли Безумцем — ну потому что кто еще будет раз из раза бросать свой дом, чтобы истребить какое-то там зло в соседней галактике, вместо того, чтобы спокойно жить с любимой женщиной. Но он каждый раз улетал и возвращался, пока однажды не обнаружил, что дом его пуст. Тогда он подвесил свое сердце среди звезд, — кончиком пальца Джин выводит невидимые линии созвездия по столу, — и отправился в мир мертвых, чтобы вернуть свою любовь. У него не получилось, ну, очевидно, и он так и остался на привычных маршрутах призраком, потому что без сердца не помнил ни себя, ни других, только дорогу и то, что когда-то он очень сильно кого-то любил. Дурацкая сказочка, да, и наверняка я где-то наврала, — она улыбается весело и чуть смущенно, поймав его взгляд, — но это давно было.
На Веджа, когда смотрит, она смотрит так же — весело и чуть смущенно, потому что сказка есть и для него, и в ней она тоже наверняка наврет.
Папа рассказывал лучше, интереснее, его рассказы не звучали глупо; но папы рядом не было.
Зато были сказки о звездах и разумные, среди этих звезд блуждающие.
— А Проныра, — она улыбается чуть ярче, вынырнув из воспоминаний, — был на редкость хитрым и удачливым засранцем и контрабандистом. И пилотом тоже, конечно, иначе бы эта сказка не сложилась. Другие называли его Ловкачом, но свои — Пронырой. Не знаю, почему так, но неважно. Его созвездие — это маршрут, на котором он навечно застрял, — снова выводит невидимые линии, соединяя ими невидимые звезды, пожимает плечом. — Потому что однажды решил, что нет той преграды, которая его остановит, которую он не преодолеет — неважно, с помощью хитрости или удачи. А по закону подлости, стоит лишь что-то решить, как все пойдет наперекосяк. Он пытался вернуться домой очень долго, многие годы, а когда вернулся, обнаружил, что там не осталось никого, ни своих, ни любимых. Тогда он отправился искать их, но помнил лишь один маршрут — и так и мечется среди звезд до сих пор.
В горле немного першит — ей непривычно говорить долго, тем более рассказывать, — и Джин запивает это ощущение, откидывается, опираясь спиной о стенку.
— Тоже дурацкая история, но это история про созвездия, там не бывает счастливых финалов, — подтягивает коленку к себе, упираясь пяткой в край сиденья, обнимает ее. — Но тут важнее то, что Призрак был смелым и неравнодушным, а Проныра — удачливым и способным на всё ради своих. И оба пилоты. Остальное — нотации. Ну, знаете, что за сказка без нотаций.
Смешливо фыркает и бросает взгляд на Уэса.
— Я действие выполнила. Теперь ты — Веджу.