Проблема Ансиона в том, что это дыра, и служить на нем скучно. Хотя капитан и уверяет группу, что они приехали сюда «на пару недель», на самом деле идет третья, и даже Гарм не знает, когда закончится эта командировка.
Медблок на базе такой же тоскливый, как и все вокруг. В нем ровным счетом ничего не происходит. Плановая текучка. Лишние руки не нужны. Один раз Ретта приглашают поучаствовать во вскрытии ансионца, и он радостно соглашается – у местных несколько сердец, такое всегда интересно. Потом скука воцаряется вновь.
Они ходят на построения, посещают тренировки, проводят занятия для местных, потому что они более опытные по всем статьям, но они не в штате базы, и штатного расписания у них тоже нет, так что и до, и после обеда у них масса свободного времени «на самоподготовку», и даже командир не зверствует, пытаясь хоть чем-то их занять. Наверное, это потому, что прошлая миссия была совсем не такая. Они много воевали, и сам Гарм до сих пор хромает.
Может, подозревает Ретт, это вообще отдых такой.
Природа здесь, кстати, красивая.
Каких-то экстремистов они за эти две недели гоняли только три раза, и то потому, что местные военнослужащие попросили помочь и дали наводку. Может, конечно, Варги за этим сюда и прилетели, но зачищенный лагерь и пара явочных квартир выглядели не слишком серьезно.
Хотя все, как говорится, познается в сравнении.

Если честно, первую за две недели увольнительную они с Риком берут, потому что хотят одеться по гражданке и побродить по местному туземному рынку. Эрику интересна еда – здесь многое жарят на палочках и окунают потом в специфический, почти карамельный соус. Он хочет попробовать ящериц, именно тех, что для людей съедобны только условно, и Ретт, глядя на него с привычной безнадежностью, сует в поясную аптечку антибиотики и активированный уголь. Ну, так, просто на всякий случай.
- Глядя на этот набор, можно решить, что у нас всего две проблемы, - качает он головой, но Рик хохочет, потому что знает эту шутку, и тащит его с базы.
Рынок и вправду интересный, особенно если ты не в имперской форме. Дешевая сувенирка сменяется чем-то настоящим. Появляются какие-то лекарственные настойки (Ретт покупает парочку, чтобы на базе сунуть их в анализатор), амулеты, ножи, специи, драгоценности. Рынок живет, болтает, дышит, над ним разносится говор местных и общегал приезжих, и в воздухе разносятся запахи уличной еды, ароматических палочек и легких спайсов.
Нагулявшись, они с Риком идут в ближайшую кантину. День выдался жаркий, так что они сходу заказывают эль и сэндвичи и рассыпают по столу добычу с рынка, рассматривая, кто что купил. По большей части это мелочи. Резные фигурки, плетеные браслеты, жвачка, пакетики соленых орехов.
В зале не очень много посетителей, но на них все равно не обращают внимания. Здесь привыкли к самым разным клиентам, и даже сейчас за столиками не только местные, но и люди, и экзоты.
Когда приносят эль, Ретт откидывается на спинку стула и, неторопливо потягивая подозрительно светлый напиток, рассматривает окружение. У него выходит ненавязчиво – их этому специально учат, и он знает, что нет лучшего способа нарваться на драку, чем пялиться в упор.
Драться лень. Они с Риком хорошо сидят, треплются о своем, о службе, о возможной дате отлета.
Из-за столика в дальнем углу, полускрытого зеленым раскидистым растением в напольном горшке, вдруг появляется вполне симпатичная, только слишком худенькая на вкус Ретта девчонка, и уходит куда-то в глубины кантины. Потом возвращается, принеся с собой разведданные – ну, чисто эмпирические. Где-то там должен быть туалет.
После второй кружки эля Ретт решает поискать его самостоятельно, и, как ни странно, находит. Когда он выходит оттуда, стряхивая капли воды с чисто вымытых рук, он видит странноватую, но хорошо знакомую по еще доармейской жизни картину.
Девчонку под дурью силой тянут в коридор. Там, наверное, комнаты. Или черный ход.
В Ретте не так много эля, чтобы он хотел вмешиваться, но вообще-то он хочет. И потому, что он, на секундочку, имперский офицер. Пусть и не в форме. И потому, что он, на секундочку, корусантец и все прилагающееся.
Ретт идет прямо к ним, и краем глаза видит, как заинтересованно смотрит на него Эрик из зала.
- Эй, ты. – Парня он не знает, но выглядит он типично. Какой-то мелкий местный криминал. Наверное, чувствует себя крутым. Наверное, носит с собой нож, а то и бластер, пусть его и не видно пока под курткой. – Отпусти ее и исчезни.
Ретт, к сожалению, не выглядит слишком массивным. Точно не как Рик и остальные из его группы. Он вписался в стандарты штурмов, и только. Но это часто к лучшему. Его недооценивают.
Размахивать имперским удостоверением он тоже не торопится. Это может резко все усложнить и вообще сделать хуже.

С такого расстояния, вблизи, становится еще понятнее, что девушка обдолбана по самое не могу. Она медленно моргает, медленно двигается, медленно переводит от точки к точке блуждающий взгляд. У нее на щеках нежный румянец, и ее губы тоже нежные. Они приоткрываются, словно она хочет что-то сказать, и тут же забывает, что.
Ретт смотрит на нее мельком. С ней уже все понятно, а вот с этим подонком еще не все.
Ретт не считает себя ни хорошим, ни благородным, просто все это неправильно, это не укладывается в понятия тех мест, где он вырос. Бандиты так делают и шваль всякая, а нормальный корусантский гонщик так делать не будет. И как имперский офицер он тоже обещал там всякое. Служить и защищать. Так что да, есть кое-что, что ему тут надо. С этим парень угадал.
- Так она же не твоя, - равнодушно бросает Ретт, подмечая боковым зрением, как Эрик в глубинах зала лениво встает из-за стола и идет к ним, как-то нехорошо, загадочно улыбаясь.
Этот парень с бластером явно не представляет, в какие неприятности может попасть. Ретт хорошо дерется, но Рик в драке просто машина смерти. Во всем, что касается войны, он совершенно отбитый. Ретт знает это на своей шкуре, потому что когда-то они друзьями не были.
Девочка тянется к бластеру. Он явно завораживает ее, притягивает, как бабочку привлекает огонь. У нее и глаза так блестят, словно ей показали лучшую в мире вещь.
Крысеныш очень удачно – предсказуемо – ловит ее за руку, отводит в сторону.
Это именно тот момент, когда у него заняты обе руки, и обе девушкой.
Вечная проблема бластера в кобуре – это, собственно, то, что он в кобуре, думает Ретт, и эта мысль не замедляет его быстрого шага, с которым он вдруг подается вперед и с силой бьет парня в голень ребром тяжелого армейского ботинка. На этом он не останавливается и тут же вкладывает второй удар – кулаком в голову. Это серия, и оба удара резкие, стреляющие, подвешенные на рефлекс в самом буквальном смысле.
Парень начинает падать назад и тянет за собой девушку. Он падает, и Ретт прыгает на него, чтобы падал быстрей, чтобы не вздумал хвататься за рукоять бластера, когда у них тут такая веселая рукопашная.
Девушка, наверное, ушибется, но об этом Ретт не думает. Синяки – это ерунда по сравнению с изнасилованием. Спасибо не скажет, потому что никогда не говорят, но и так хорошо.
Где-то за спиной весело свистит Рик.
Местный явно не ждал такого поворота событий. Он не ждал, что человек перед ним не станет бояться оружия. Ведь обычно уже самого наличия бластера для многих – достаточно, чтобы не лезть. Но крысеныш интересный, крепкий, он пытается отмахиваться, и Ретт увлеченно вкладывает удары ему в лицо – один, другой.
Рик возится рядом, Ретт не очень видит, что именно он делает. Кажется, пытается поднять девушку и отвести ее в сторонку. Ну правильно, пока у них тут махач, с Риком ей будет лучше.
От пропущенного удара и у Ретта начинает звенеть в ухе. Местный под ним орет и извивается. Ну конечно, нога у него если не сломана совсем, то точно капитально отбита, да и лицо вон уже в кровище…
Убивать нельзя, думает Ретт.

Отредактировано Rhett Shale (25-02-2024 02:31:07)

Драка быстро перестает быть веселой и превращается в избиение. Ретт уже больше сидит сверху, чем бьет. Добыча шевелится, пытается закрываться руками и что-то говорить, и можно это даже послушать, но он не слушает.

Эрик держит девчонку. Ему нравится, как она прижимается к нему всем своим теплым телом, как цепляется за его одежду и дышит запахом его кожи, словно они много лет знакомы и этот запах напоминает ей о безопасности. Он даже плечи расправляет чуть шире,  он ведь именно тот человек, кто может за нее постоять. Пусть даже она об этом не знает, он может. Взаправду, а не как этот дурак, распластанный по полу под доком.
Эрик с удовольствием обнимает девушку – бережно, крепко, прямо как свою. Гладит ее ладонью по спине, от лопаток и ниже, доходит до поясницы, гладит снова. Это ласковое успокаивающее движение. Ничего лишнего, кроме того, как его рука немного заходит на бок, гладит всю спину, но не по прямой, а как захочется. Легко. Тепло.
Потом он заключает девушку в объятия покрепче, словно прячет ее в своих руках от всего мира, но в то же время позволяет ей смотреть на все, что она хочет видеть. Это не клетка. Это просто его тело всегда немного ловушка, что бы он ни делал – как бы ни стоял, как бы ни дышал, как бы ни боролся в спортзале с коллегами, как бы ни держал винтовку. На нем всегда написано «нам может быть хорошо». Объятие с ним – это всегда обещание, которое чувствуешь всем телом. Эрик не делает этого специально (потому что когда он делает это специально, все становится жарче в разы), и иногда ему за это прилетает, но он привык не заморачиваться.
Переживать он обычно начинает, когда разумные не ведутся на эти обещания слишком долго.
Сейчас он прижимает к себе девчонку и тихо дышит ее запахом. Они очень уютно стоят, и было бы еще лучше, если бы рядом не хрипела отбивная.
- Док, завязывай, - просит Рик миролюбиво. – Весь пол забрызгал.

Ретт смотрит на несостоявшегося насильника и решает, что да, уже, наверное, хватит. Главное, чтобы в спину пальнуть не решил.
Он срывает бластер с избитого парня вместе с кобурой, потому что не хочет оставлять на рукояти отпечатки, и, не без труда поднявшись, идет в другой конец коридора, к открытому окну. Бластер далеко летит и тяжело падает где-то в рыночных рядах.
Вот будет кому-то счастье.
Потом Ретт идет к стойке и платит за драку, чтобы местные не настучали патрулю и не сильно обижались. Подумав, он добавляет еще несколько кредитов - за комнату – и возвращается к Рику и девушке.
- Идем, там поговорим.
Комната светлая, кровать на ней огромная, столик у стены – маленький, кувшин с водой чистый. В кувшине плавает половинка фрукта. Шторы больше похожи на занавеску, сплетенную из травы, но их можно опустить.
Рик все еще держит девушку. Обнимает ее так, словно уже влюблен по самые уши, и Ретт смотрит на него с укоризной, мол, положи где взял. Или, лучше, на кровать.
- Я заплатил за комнату. Оставим ее поспать до вечера? – он не уверен в этом решении, и поэтому садится на единственный в комнате стул и трет лоб.
- Если мы отсюда уйдем, ее изнасилует бармен, обслуга, и все, кому они расскажут, что в комнате спит обдолбанная девчонка, - тут же говорит Эрик, но негромко и нежно, потому что ухо этой девчонки все еще возле его губ. – Нам надо взять ее с собой или посидеть здесь до вечера, пока ее не отпустит. Главное успеть на построение, а кэп ругаться не будет. Если ты ему расскажешь, что тут было…
- Что? – Ретт скептически смотрит на друга. – Что мы нашли повод подраться? Конечно. Посади ее на кровать, пожалуйста.
- Она хорошая, - не к месту говорит Эрик и так раскрывает объятия, что его руки снова ласково скользят по бокам девушки. – Вот, садись, не бойся.
Это ей.

Девчонка так ластится, что глаза у Рика становятся совсем пьяные, шальные. Ретт смотрит на это и методично напоминает себе – это наркотик. Дешевая химия, которая сейчас играет с ее мозгом и танцует на кончиках нервных окончаний.
- Док, а ей не плохо из-за этого? – почему-то шепотом спрашивает Эрик. – Смотри, она, ну…
- Хочет? Да, но не тебя. Просто хочет. – Ретт поднимается со стула и думает, не открыть ли окно. В комнате жарко. Ему тоже чудовищно жарко, потому что у него, как и у Рика, уже несколько недель никого не было. В армии с этим непросто.
- И…
- Нет, Рик, ей не станет лучше, если ты ей «поможешь». Представь, что тебя накачали этой хренью и загнали в душевую первого отряда. Ты их тоже будешь хотеть… а потом проснешься и застрелишься.
Ретт берется за ручку окна, но девушка мигом отбивает у него желание устраивать сквозняк. Вода льется словно в замедленной съемке. Стекает по ее губам, груди, животу и куда-то ниже, оставляя темные полосы на одежде. Ткань мгновенно облепляет острые соски.
Рик запрокидывает голову и, кажется, беззвучно воет в потолок, сцепив пальцы на затылке. Ретт борется с тем же желанием.
В смысле, повыть.
Но не только.
- Док, может ей это… что-то из твоих таблеточек, а?.. – Рик смотрит на него, так подчеркнуто, что сразу понятно, что все его внимание там, где кровать. У него хорошее боковое зрение.
Ретт всерьез об этом думает. Проблема только в том, что антидот у него военный. Сейчас девчонке хорошо. Плохо, но хорошо. А вот после армейской химии будет просто плохо, без всяких «но». И никто не знает, что у нее там в анамнезе. Можно ли ей вообще этот антидот и выдержит ли ее организм такие перепады. Она худенькая, бледная, и даже румянец не скрывает того, какая она.
- Тебе могу таблеточку, - фыркает он наконец. – Хрен там, может так выйти, что еще хуже станет. Нет уж, терпи.
Девушка берет руку Эрика и целует ее. Просит не уходить так, словно умоляет трахнуть ее, и обещает быть хорошей.
Ретт очень хочет не кувшин, а ведро воды, себе на голову. Какой-нибудь настолько ледяной, чтобы все мысли были только об этом.
Рик не отнимает руки, так и стоит рядом, и свободной ладонью гладит девушку по волосам.
- Док, я не железный, - шепчет он, и на лице у него страдания так смешиваются с колебаниями, что Ретту жалко его почти как себя. Но он-то врач. У него должно быть… здравомыслие. Да и офицер здесь тоже он.
Ретт вытирает нос ладонью. Нос сухой, это просто такой жест решимости.
- Вот что. Если она в мокром тут просидит до вечера, она заболеет. Ее надо… Надо… раздеть. И вытереть насухо. Хоть в простыню завернуть.
Лицо у Эрика непередаваемое. К счастью, Ретт в нем уверен на двести процентов – пусть у него часто ведет крышу, он точно не станет ее насиловать. Хотя то, как девчонка к нему льнет, не упрощает ему задачу. Ну что ж, на то и спецназ. Правда ведь?..
Ретт с силой растирает лицо ладонями.
Все это очень глупо. Невыносимо.
- Ты сам хотел не уходить, давай теперь что-то делать.
Эрик, помедлив, опускается на колени рядом с кроватью, и трогает лицо девчонки. Очень бережно у него это получается.
- Эй? Смотри, ты вся мокрая. – Он говорит медленно, четко, ищет глазами глаза. – Давай снимем твою одежду и завернем тебя в одеяло. Или док тебе футболку отдаст. Хочешь футболку? Или вот я отдам.
Он берет руку девушки и прикладывает ее к своей груди. Как будто предлагает ей оценить ткань.
«Придурок», думает Ретт беззлобно. Он знает, что Рик просто любит, когда его трогают. Если бы он не был таким хорошим диверсантом, у него точно были бы проблемы из-за всех его похождений.

У Ретта перехватывает дыхание. Он почему-то вдруг чувствует себя в порнофильме, причем в очень хорошем, премиальном.
Рик охотно помогает девушке сесть у него на руках удобнее, придерживает ее, слегка изгибается навстречу, когда она запускает руки под его одежду. Он выглядит совершенно пьяным, и Ретт подозревает, что у него такое же лицо. Может, не такое довольное.
Надо выгнать Эрика в туалет, чтобы умылся. Так жить невозможно.
- Очень горячий, - шепчет Рик девушке и прикасается кончиком носа к ее носу. – Подожди, я сам сниму.
Он осторожно отстраняет ее и тянет с себя футболку, потом бросает на Ретта неожиданно трезвый взгляд – мол, что ты замер, не стой столбом.
«А что мне делать?!»
Ретт отвечает тоже взглядом, но Рик тут же подсказывает, что. Он встает с пола вместе с девушкой, подхватив ее на руки. Сейчас, когда он голый до пояса, сходство с порнофильмом усиливается в разы.
- Док, иди сюда, - шепотом зовет он и садится на кровать, оставив девчонку у себя на коленях. – Помоги нам… ей. Ей.
Он имеет в виду, помоги снять блузку, и Ретт не сразу это понимает. Он подходит и медлит, пока Рик трогает девушку в ответ. Это чувственно как пиздец.
Эрик прижимает ее к себе и прижимается щекой к ее щеке, и невесомо скользит губами по скуле.
- Тихо, - говорит он девушке. – Чшшш, не заводись, малыш. Не заводись так сильно. Нам сейчас нельзя.
Его рука гладит ее спину – наверное, это должно быть успокаивающе, но Рик не умеет просто. Ему нужно было выбрать какую-нибудь другую тактику, у него слишком опытные руки. И зря он гладит ей не только спину, но и шею спереди.
- А потом можно будет, если ты захочешь. Потом, хорошо?
Он расстегивает на ней блузку, то и дело легко задевая руками ее грудь.
Ретт думает, что он сейчас рехнется. Эрику хочется подбить глаз, но звучит он… ну, правильно. Что бы это ни было, это не изнасилование, и так, наверное, проще будет ее раздеть. Всем спокойнее. Он это… в ее парадигме.
Академические знания не спасают, когда Ретт берется за блузку и тоже прикасается к горячей девичьей коже.
- Твою ж… - беззвучно шепчет он и облизывает сухие губы.
Рик смотрит поверх ее плеча. Немного насмешливо. Он понимает, что Ретта тоже здорово завело, он даже видит это, и Ретт всерьез думает, что надо будет подбить ему глаз для профилактики. Вопрос только, когда.
- Хочешь умыться, док? – с той же насмешливостью спрашивает он, придерживая девушку.
Белье тоже, да. Все мокрое. Надо снимать все.
Ретт показывает Эрику средний палец.

Рик дышит ртом, а если носом, то у него выходит шумно. Девчонка ерзает на нем так, что остается только расстегнуть штаны, и все случится само собой, но этого как раз и нельзя. Хорошо, что она привстает.
Он смотрит на нее, борется с желанием протянуть руку. По нему видно.
Ретт думает, что замечает это, потому что ему тоже хочется протянуть руку. Девушка поворачивается к нему.
- Я тут.
Он ничего не обещает, у него в голове размеренно бьется одно напоминание, за которое он держится – «я медик». Он медик, и если Рик может чего-то не понимать, то ему нельзя вдвойне.
Даже если очень хочется. Там, пониже живота, он просто как камень. Нельзя так издеваться над живым человеком. А мысли, что ничего плохого не случится, если она кончит, нужно гнать как можно дальше.
Она просто кончит. Больше ничего. Ей будет хорошо. Почему это плохо.
Он до крови прокусывает губу и обнимает ее сзади, накрыв ее руки своими, чтобы не мешала Рику расстегивать юбку.
- Рик, это надо заканчивать. Я не могу больше. Я сейчас заверну ее в одеяло и просто свяжу до вечера. Она…
Она живая и двигается, потому что он держит ее не крепко и не больно, и от этого у него перехватывает дыхание.
Рик бросает мокрую юбку на пол.
- Возьми ее на руки, я сниму ботинки.
- Рик, сука.
- Док, давай. Держись.
Ретт слушается. Пересаживает девушку к себе на колени, как переходящий приз, и зовет, чтобы не двигать ею как куклой:
- Иди ко мне, не бойся. Все хорошо.
Все плохо! Она голая. Горячая. Он забывается, он может либо крепко ее обнять, чтобы она не двигалась так, либо и дальше удерживать с осторожностью, но тогда его руки сами скользят по ней.
Простыню, веревку, и рот заткнуть, чтобы лежала тихо, пока не протрезвеет.
Рик на полу чем-то шуршит. Снимает обувь.
- Она хорошая, - говорит он оттуда с неожиданным уважением. – У нее нож. Круто. Док! Можно? Можно мне.... ну… только для нее. Только… чтобы она. Понял как, да?
Рик думает о том же, но Ретт знает, почему он об этом думает. В таком деле главное начать. Он не удержится. Никто не удержится. Нельзя ее сейчас вообще трогать, только связать можно, если два взрослых мужика не могут удержаться, чтобы не трахнуть девчонку под кайфом.
От нее хорошо пахнет. Она не ребенок. Ее грудь сама ложится в ладонь.
- Док, руки убрал, - это Рик.
- Сам убрал.
Ретт видит его ладонь скользящей по ее бедру. Изнутри, от колена, где чувствительнее всего.
- Футболку давай сюда!

Ретт не статуя и не самый хороший в мире человек, и со всей отчетливостью он это понимает, когда девчонка принимается по нему ерзать. Он не убирает руку, потому что она держит его руку на своей груди, выгибается на нем, шепчет, как ей хорошо.
Она зовет Рика, и он тоже не убирает руку, только смотрит – и очень внимательно – то на нее, то на него. Потом ведет руку выше, гладит, и наконец кладет свободную руку на грудь девушки. То есть на ее руку, под которой рука Ретта.
- Нет, - шепчет Ретт, пытаясь собрать мысли и придать им хоть какое-то направление, ведущее от постели.
- Да, - шепчет Рик. Спорит с ним этим своим взглядом - он твердый, взрослый и очень голодный. Но на взгляд Ретту плевать, он всегда может что-то сказать или сделать, чтобы Рик успокоился. Но он спорит еще и ее телом, когда ведет руку еще выше и, как понимает Ретт по ее движению, прикасается где-то там.
- Как скажешь, - шепчет он ей, сидящей на руках Ретта. И целует ее, сидящую на руках Ретта.
В комнате чудовищно жарко.
Ретт опускает голову и бездумно прикасается губами к ее шее. Потом под затылком. Потом чуть ниже.
- Это Ретт, - говорит Эрик где-то в этом тягучем невероятном космосе. – А я Рик. А ты?..
Кажется, движение его пальцев внизу не останавливается.
Ретт чувствует это телом, но не своим – ее.
Его плавит от этого, бездумно, наглухо, и он тяжело дышит и прикасается к ее груди совсем иначе. Уже не греет ладонями. У него тоже опытные руки. Пальцы.
И губы, и язык, скользящий по ее шее сзади.
Рик, с-сука.
Но ведь он тоже.

Так жить нельзя, думает Ретт и отвечает на поцелуй. Нет, на укус. Ему такое нравится, и он позволяет ей кусать, потом целует сам. Слизывает с ее губ привкус жвачки Эрика. Слизывает привкус шампанского и совсем слабый оттенок крови. У девочки горячее дыхание, он ловит языком ее язык, показывает, что можно и так.
У нее неумелые губы, и это ему нравится еще больше. Такие девчонки чаще всего встречались дома, на промке. Не профессионалки, а так, потому что ты им нравишься. Это лучше всего. Это что-то настоящее.
Потом она называет имя, и он отстраняется, чтобы подышать. Какая-то часть его сознания оценивает ее по шкале адекватности. Она вспоминает имя. Отвечает на вопросы. Может, она не настолько пьяна, чтобы совсем ничего не понимать. Хорошо бы.
Кестрель вертится в их руках, и Рик тихо, тягуче смеется. Она легкая, непосредственная как птичка, и она говорит, как ей нравится. Рик очень любит таких разумных.
Ретт, вообще-то, тоже, но лучше об этом не думать. Он дрожит, когда Кестрель его целует, и хватает ртом воздух. Для него это слишком, сознание отлетает.
Рик и то смотрит на него непривычно остро, трезво. Как будто проверяет, все ли хорошо. Не будет ли с ним потом проблем.
Не будет, думает Ретт, и осторожно опускается на спину. Так она может сидеть на нем и вертеться, сколько ей хочется. Так он может наконец стянуть с себя футболку.
Слишком жарко.
Это – причина, думает он. Слишком жарко.
Слышен шорох ткани. Рик, пользуясь моментом, сбрасывает с себя одежду. У него это получается быстро, движения отработанные, и сомнений у него нет.
- Сдавайся, док, - тихо смеется он. – Она сверху.
Он сдается. Приподнимается, чтобы поймать губами сосок Кестрель. Пока Рик раздевается, им есть, чем заняться.
У ее груди вкус местной освежающей воды – это лимонад – и немного соли, немного духов, и Ретт не может понять, это что, их с Риком общий запах? Какая-то смесь их одеколонов с чем-то легким? Не об этом надо думать…
Ему есть чем заняться. Когда-то он мог заставить девчонок стонать только от этого. Но практика подзабыта.
Он пробует, пробует по-разному, слушает ее тело.
Если так – если все пошло так, то есть по звезде – он много чего хочет.

Эрик стоит на кровати на коленях и помогает Кестрель перебраться поближе к нему. Выпускает Ретта из плена. Тот торопливо, путаясь в одежде, сбрасывает штаны, и снова путается, теперь уже в ботинках. Забыл о них.
На краю кровати лежат две упаковки презервативов. Эрик вспомнил первым, и это хорошо, потому что лишние проблемы девчонке точно не нужны. Им тоже. А она целуется так, словно вообще может не знать слова «презерватив».
Рик целуется с Кестрель, его загорелые руки лежат на ее ягодицах. Потом он берет ее руку, кладет на себя, предлагает потрогать. Показывает как.
- Трахни нас, Кестрель, - предлагает он ей на ухо, но Ретт все равно слышит его шепот. – Делай что хочешь.
Он, вообще-то, мог бы и спросить, думает Ретт, натягивая резинку. Уже пора, потому что все катится куда-то по непредсказуемым траекториям. Но он не против. По крайней мере, пока это Кестрель.
- Возьми его, - Рик показывает ей на Ретта, улыбается себе под нос. Ему и на базе нравятся идиотские шутки, но здесь от этой улыбки по спине бегут мурашки до самых ягодиц.
Зараза.
Ретт падает на кровать, от чего они оба подпрыгивают, и устраивается на спине.
- Возьми, - улыбается девчонке. – Иди сюда. Сверху отлично.
В голову лезут идиотские, дурацкие шутки. «Пострадавшая, расскажите, как вас изнасиловали?.. – Сначала я была сверху…»
Но нет, это не похоже на насилие. Теперь уже совсем нет. Губы сухие, несмотря на все поцелуи, и он облизывает их, глядя, как Эрик не позволяет девушке потерять равновесие.
Он миллион раз видел его голым в самых разных обстоятельствах, но не в таких. Эти мысли тоже лучше прогнать.
- Ох, док, а мне ты такого не говорил, - тут же шутит Рик, и Ретт показывает ему сжатый кулак. «Иди ты!»
- Я буду смотреть, - бархатно обещает Рик, и Ретт вдруг понимает, что это не шутка.
Он отлично знает, что Эрик – би. Ему точно понравится.
Ну что ж.
- Только смотреть? – Ретт отвечает ему самой блядской улыбкой, какая есть у него в запасе, и знает, что это удар ниже пояса. Потом он смотрит только на Кестрель. Когда ты говоришь человеку «делай что хочешь», не диктуй ему потом, кого брать, и все такое.
Она и вправду отличная. Хочется верить, что это не только наркота. Не в самой большой степени наркота.
Что они не совсем мрази, вот во что хочется верить, но и об этом он подумает потом.

-  Я на это рассчитываю, - честно говорит девушке Эрик, улыбаясь ей такими же влажными от поцелуев губами.
Она не знает о чем просит, а он знает. Если они трахнут ее оба, одновременно, выйдет жестко. Такое многим нравится, но она не так ведет себя. Не так трется и прикасается. Разницу описать невозможно. Кестрель смелая и просит об очень горячих вещах, но вряд ли понимает, чем может обернуться «как угодно» с двумя незнакомыми парнями, каждый из которых намного сильней, чем она. Рика страшно заводит добровольное насилие, но сейчас выйдет не то. Получится полная херня.
Ретту требуется невероятная выдержка, чтобы позволить ей самой устроиться сверху, ерзать на нем, целовать, устраиваться поудобнее, и он все равно изгибается под ней и до боли стискивает зубы, упираясь затылком в кровать. Ему не жалко показать ей, что она с ним делает. Так иногда бывает, что девчонкам интересно тебя трогать, и если ты хорошо подсказываешь, где и как тебе лучше всего, им обычно не жалко трогать еще.
Только Рик несет ерунду. Ретт понимает, зачем. Это чтобы ей было спокойнее. Но на самом деле трахать, конечно, они будут ее.
Она просто не сможет позаботиться и о себе, и о них. Для этого нужно больше опыта. Особенно если двое сразу.
- Закрой глаза, - говорит он, улыбаясь, потому что все это невыносимо похоже на дом – на зажигательную вечеринку после удачной гонки, когда бывало всякое. – И смотри, что я делаю. Смотри в себя.
Ему не надо, чтобы она думала о нем. О себе он сам подумает.
Ретт берет ее за бедра – крепко. Крепче, чем бывало сегодня. И одним плавным сильным движением показывает ей, как можно глубже и плотней. Насколько можно глубже.
От этого у него срывается дыхание, но выпустить ее уже выше его сил. Он даже не может остановиться, чтобы она могла привыкнуть, понять.
Ему нужен только правильный угол – не ему, ей, потому что сама она вряд ли станет его искать, вряд ли знает – и он подбирает его сильно, резко, снова, снова и снова, удерживая ее на месте и не позволяя ей слететь.
Она хотела знать, как трахать его – отлично. Его – вот так.

То, как она стонет и хватается за него всей собой, отправляет Ретта в какой-то невероятный космос. У него давно никого не было, и он не хочет тянуть, и не хочет заставлять Кестрель ждать. Она так стонет, словно он все делает правильно.
Про Эрика в эти минуты он не думает вообще. У него есть только Кестрель и скорость, и еще уверенность, с которой он ведет ее.
Его улыбка больше похожа на оскал, но это все равно улыбка. Она так шепчет, так всхлипывает, так дышит в него, что к острому желанию примешивается нежность.
Ретту не жалко этого, ему никогда не жалко чувств и он никогда не считает, что это делает его слабым. Особенно для девчонки, которая решила пойти с ним в постель.
Кестрель не то, чтобы решила, но это не повод вести себя иначе.
Может, они и ведут себя как идиоты и те еще мрази, но она не вещь, она Кестрель. Она царапает его плечи, и от этой боли он щурится как довольный зверь, и срывает себе дыхание, разгоняя ее еще сильней.
Он для нее немного слишком сильный, об этом надо помнить всегда, но с ней так хорошо. Горячо, узко, громко. Отлично.
Ретт не особо умеет стонать, он где-то когда-то в своей жизни обменял это на глубокую низкую хриплоту, которая в такие моменты добавляется не только к голосу, но и к шепоту, и даже к дыханию.
- Да, малыш, да, - шепчет он девчонке сквозь улыбку, которая не совсем улыбка. – Все хорошо? А так?
Он чувствует, насколько вдруг тесней и уже она становится вокруг него. Он знает, что это значит, и беспощадно толкает ее за этот край, дальше и выше, и сам выгибается под ней, стиснув зубы и ловя свои фейерверки перед глазами. Он не останавливается, пока чувствует ее и дрожь под пальцами, как будто те же фейерверки живут под ее кожей.
Лучшая в мире судорога заставляет его в конце концов расслабиться и поймать ее губы поцелуем, таким же жадным, как и в начале.
Она хороша, с ней хорошо.
Рик где-то неподалеку тихо, хрипло смеется и спрашивает, хочет ли она еще. Знает ли, как будет хорошо, если сейчас, сразу – еще.

- Он сильнее, - улыбается Ретт в потолок на правах победителя. Не то, чтобы они тут соревновались, но ему было уже достаточно хорошо, чтобы проявлять великодушие.
Он накрывает ладонь Кестрель на своем животе, но не мешает ей двигаться. Он любит, когда его трогают, гладят, ему нравятся прикосновения, когда это ласка, и он этого не скрывает.
Эрик фыркает.
- Не верь ему на слово, - он мягко обнимает Кестрель. – Обязательно проверь.
Он мурлычет, и в этом мурлыканье все равно много нетерпения, сейчас это слышно. Ретт ему не сочувствует, сейчас его очередь посмеиваться.
Он почему-то чувствует себя теперь легко, словно у них тут беспижамная вечеринка для очень взрослых, хотя и понимает, что потом будет чувствовать себя неловко. Может, даже виноватым. Но это будет очень потом.
Эрик подается к девушке ближе, целует ее, мягко накатывается на нее, как волна. Упирается руками в кровать за ее спиной, ложится ниже, ниже, пока не оказывается на Кестрель. На самом деле он все равно стоит на локтях, потому что его вес ей точно покажется пластобетонной плитой. Он не просто сильнее дока, он еще и тяжелее.
- Ты сейчас такая горячая, - говорит Рик, хотя не трогает ее руками, только опускает голову и целует между грудей. – Такая мокрая. Я очень сильно хочу тебя, Кестрель.
Он слизывает пот с ее груди, обводит языком соски, ладонью помогает ей развести ноги.
Входить легко, она и вправду горячая, и очень, очень мокрая, и ему безумно нравится эта податливость только что кончившего тела, и то, как смотрит на него из глаз Кестрель такая же шальная и пьяная как у него душа.
У них одинаковый взгляд. Это заставляет Рика податься вперед и поцеловать ее в губы, и не разрывать поцелуя, даже когда он начинает двигаться – медленно, размеренно, мучительно не спеша, словно чего-то требуя от нее. То ли того, чтобы она расслабилась, то ли того, чтобы напряглась. Все его тело, его поцелуи, его вес, его движения – сильные, глубокие, медленные – говорят об одном: ты моя, я буду трахать тебя столько, сколько захочу. Не уйдешь. Никуда не денешься.
Но при этом он так чутко реагирует на любые движения Кестрель, словно дышит ею, словно на самом деле это она его ведет.
Смотреть на них – возбуждающе, и Ретт смотрит в потолок, потому что ему как раз не мешало бы остыть. Он тихо-тихо пробирается прочь с кровати и вытирается салфетками у стола, но все равно косится на парочку.
Они красивые.
Ну, глупо этого не признавать.

У Эрика нет никаких проблем с тем, чтобы выполнить ее просьбу. Он сдвигает локти, обнимая ее плотнее предплечьями, всем собой, вжимая ее в кровать. Опускает руку, чтобы надавить ей на бедро, сдвигая чуть в сторону, больше под себя, и подбирается сам, чтобы оставить ей меньше места, чтобы ее бедра приподнялись чуть выше.
Он умеет в такие вещи, он любит применять силу и позволяет Кестрель ощутить это – плотной железной хваткой и тем, насколько крепкими становятся его поцелуи на ее шее и плечах. Он целует ее быстро и жадно, а берет сильно и наращивает темп неторопливо – ему интереснее сейчас входить мощно и глубоко, потому что ее мягкость, ее скрытая сила и ее стоны заводят его до внутренней дрожи.
Пружины кровати под ними скрипят.
Рик наращивает темп резко, когда она этого не ждет, и замирает, когда кажется, что уже вот-вот. Он неподвижен сам и не дает двигаться ей, прижимает ее к кровати, целует лицо, перехватывает губы, целует почти силой.
Оба сердца грохочут, прижатые друг к другу.
Когда этот стук замедляется, Рик снова срывается в бешеный, резкий темп, и больше не останавливается.

Пока скрипит кровать, Ретт решает-таки слегка приоткрыть окно. Дышать в комнате нечем, а простудиться здесь, похоже, никому не грозит.
Потом он, уже одетый, рассматривает нож Кестрель. Это отличная боевая игрушка. У него лучше, ну так и она не из коммандос.
Ему хочется что-то подарить ей. Оставлять деньги некрасиво, и он кладет на тумбочку рядом с ее ножом свой. Если человеку нравится оружие, почему не подарить ей хорошую вещь. Может, пригодится.
Потом он почти бесшумно выходит из комнаты, чтобы набрать в кувшин свежей воды или лимонада. Пить хочется так, что он бы сейчас и рыночную поилку для животных выхлебал, и спасибо бы сказал. Эти двое тоже будут хотеть, когда вернутся в мир относительно разумных существ. Особенно Кестрель.

Кестрель смотрит на Рика, а он валяется рядом и смотрит на нее. Поймав ее взгляд, он улыбается. У него нет комплексов, и все, что случилось, он считает абсолютно нормальным, даже чуть лучше, чем нормальным, и всем же понравилось, значит, все хорошо. Улыбка у него спокойная.
Она не исчезает, когда Кестрель принимается ругаться. Он только переворачивается на живот, подпирает голову рукой и смотрит на нее с нескрываемым интересом – обогащает лексикон. А потом обнимает Кестрель свободной рукой, когда она решает его поцеловать.
- Обращайся, малышка.
Это его «малышка» не звучит пренебрежительно, они действительно очень разных размеров, и он выговаривает это слово, как будто катает во рту конфету, вкусно и не спеша. На Кестрель он смотрит так же.
Она садится, и он подтягивает себя поближе, чтобы положить голову на ее голое бедро. Возможно, рискует, потому что в пределах досягаемости появляется вода.
- Ты бы штаны натянул, - беззлобно замечает Ретт. – Я насмотрелся на твою голую задницу на год вперед.
- Ага, - так же отзывается Эрик, но ничего не делает, только трется щекой об Кестрель. Он гладко выбрит, а она ужасно мягкая. Но не такая, как подушка. Под этой мягкостью неожиданно сильные мышцы, и это ему нравится.
Ретт набирает местный несладкий лимонад в стакан и вкладывает его в руку Кестрель, задержав ее пальцы и убедившись, что она держит стакан надежно.
- Пей побольше, - говорит он. – Спайсы дрянная штука. Ты как? Тебе лучше?
Он думает несколько секунд и садится прямо на пол, скрестив ноги. Так он смотрит на Кестрель снизу вверх, и так он похож на огромного виноватого пса.
Эрик трется о бедро девушки сразу носом, который сам по себе смешливо морщится. У дока свои загоны.
- Я не думал, что так выйдет, - говорит Ретт, и тоже морщит нос, но смущенно. Ему хочется провалиться этажом ниже, но пол здесь так не работает. – Я не… Ну то есть. Ты такая красивая. С тобой так здорово. Я не знаю, кто смог бы удержаться. Надо было. Но может, это только монах какой-нибудь смог бы, а мы, ну… Ну ты заметила. Спасибо тебе.
Вообще-то он не представляет, что говорить девушке, которую ты трахнул вдвоем с другом, пока она была под спайсами, пусть даже она была не против, а сейчас тебе за это стыдно. Причем не так стыдно, как должно быть приличному человеку. Совсем не так, а только слегка.