— А, — коротко отзывается Уэс. — Ладно. Спасибо.

Ему действительно легче, но странность пост-контакта мешает по-настоящему ощутить это. И сердце успокаивается неохотно.

На кровать возвращаться не хочется, и Янсон стекает на пол, опирается о ее край спиной. Пол холодный и жесткий, но сейчас это даже хорошо. Он вообще любит сидеть на полу, временами игнорируя куда более удобные поверхности, и на шутки про единственно доступную ему половую жизнь или про поколения аграриев, тянущие к земле, только закатывает глаза, потому что слышал их уже сотни раз.

Ведж на подоконнике с этой его челкой похож на подростка-неформала, какими они были лет двадцать назад. Иногда Уэс помнит, сколько другу лет, но иногда — нет. Иногда тот как будто существует вне привычных понятий возраста, одновременно юный и... нет, не старый, даже не древний, просто из той плоскости, в которой время не имеет значения, настолько его много.

— Хорошо, что не потребовалось.

То есть так себе, конечно, что потом приходится думать, куда все это счастье девать, и сливать лишнее в отшибленных друзей, но хорошо, что не понадобилось применять по назначению. Что-то подсказывает Уэсу, что если бы Шака не сдерживали его собственные условия, если бы он в самом деле решил забрать Джин, вряд ли бы они справились даже вдвоем.

Но может и нет. Может, Ведж и то, что живет в нем, справились бы.

Янсон невольно возвращается мыслями к тем нескольким секундам, крутит их в памяти. Решительно вытряхивает их из головы — нет, это только показалось, это просто странная веджева сила. Возвращается снова... Черт. Нет бы о чем умном думать.

Какое-то время они сидят в тишине, а потом Уэс тихо признается:

— Я не знаю, как можно ей помочь, — на Веджа он смотрит бесконечно виновато, словно это он сам затащил Джин в эту сделку, словно обязательно должен был что-то придумать — и не придумал. — Так, чтобы нормально, а не... Ты знаешь.

— Знаю, — так же тихо откликается Уэс, больше машинально, чем осмысленно.

Про Веджа и его понятия нормальности он знает давно. Они временами даже более широкие, чем его собственные, а Янсон никогда не отличался традиционностью, приверженностью правилам или склонностью к предрассудкам.

А вот про себя он сегодня узнал нечто новое. И иметь с этим дело оказалось неожиданно сложнее, чем с любыми чужими вариантами нормальности. Не из-за самого этого факта даже. Из-за Веджа.

Который же сейчас еще и поймет, если еще не понял... Черт.

Уэс утыкается лицом в колени и пробует закрыться. Он очень редко закрывается именно от Веджа, еще реже это по-настоящему получается. И вряд ли получится сейчас, но разумного в его действиях мало. Куда больше по-детски глупого желания сбежать. Не разбираться еще и с этим. Видит небо, хватало Джин.

Джин...

Уэс представляет, как она выбирается из ванны. Ярко, в деталях. Как она ставит ногу на бортик, как стекает вода по коже, как твердеют соски на холодном воздухе...

Это немного помогает. По крайней мере, получается поднять голову и посмотреть на Веджа спокойно. Его объяснения про ритуал Янсон почти пропустил, но последнее услышал.

— О, это можно устроить.

Он как будто оживает, обнаружив наконец в этом параде безнадежностей что-то, что все-таки может сделать.

— Точнее... Я могу сделать так, чтобы ты на него посмотрел. Но это будет неприятно. В основно для меня, но и для Джин тоже. Ей придется позвать его. Как сегодня.

Насколько неприятным это может оказаться для самого Веджа, Уэс понятия не имеет. Надо бы и ему об этом сказать, но эта цепочка мыслей ведет опасно близко к тому, от чего он тут так старательно сбегает.

Все-таки заметил?..

Уэс настороженно следит за перемещениями Веджа, за тем, как тот отчетливо втягивается в ракушку. Не в метафизическом плане, а в обычном. Прячет руки, шею, как будто чувствует себя уязвимым, как будто ему надо защищаться от чего-то.

Заметил. Дерьмо...

На слова его Янсон только молча кивает, и тихо надеется, что Ведж действительно идет на заправку, за вином, а не куда-нибудь еще за чем-нибудь другим. Провожает его взглядом, и когда дверь за ним закрывается, снова утыкается в колени. То ли стонет, то ли рычит сквозь стиснутые зубы, тихо, чтобы ни Джин случайно не услышала, ни Ведж с его слухом.

Хочется материться. Грязно, красочно и громко. Может, постучаться башкой об стену пару раз. Как будто это поможет. Как будто исправит что-то.

Долбодятел. Не надо было вообще позволять Веджу...

Что? Можно подумать, кто-то из них мог знать, что так будет. У них за плечами годы всего, и в одном на двоих спальнике спали, и видели друг друга в любом виде, и силу свою друг на друге применяли. Может, не так, как сегодня, но до сих пор все же было нормально.

Нормально, чтоб его...

Не говорят таким голосом, когда все действительно нормально.

Проклятье. Они кучу лет работают вместе. Они друзья. И на тебе... «Эй, бро, меня заводит, когда ты делишься своей силой, плесни еще».

Охренительное, мать его, открытие.

И вроде бы достаточно попросить Веджа не делать так больше... Было бы достаточно, если бы это не сдвинуло что-то в самом Янсоне. Если бы сама память о тех нескольких секундах не тянула за собой все то, о чем он раньше никогда не задумывался, но начинал думать теперь.

Если бы действительно только показалось, если бы не Ведж с этим его «нормально», звучащим больше как «я не удивлен, но вообще-то не в восторге».

Если бы ему самому не понравилось... Теперь, когда попытка побега провалилась с треском и приходится лежать мордой в реальность, Уэс понимает, что ему, чтоб его, понравилось чувствовать Веджа вот так. Прикасаться нравилось всегда, но в этом до сих пор не было ничего особенного, они же все трое вечно лапают друг друга, просто так, потому что нравится и почему бы нет.

Ему понравилось, а Веджу нафиг не вперлось повторять.

И правильно. И не надо. Это же, если вдуматься, где-то на грани упыризма. Сегодня просто так сложилось. Можно даже не просить больше этого не делать, Ведж и так не станет. Осталось только выкинуть это из головы. Подумаешь... так, фигня какая-то.

Ладно. Они все-таки дружат кучу лет. Они цапались по куда более жестким вопросам, и до сих пор не прибили друг друга. Надо просто... Что? Делать вид, что ничего не было? «Это не то, что ты думаешь»? Ха. Веджу даже думать не надо, он видит. Не ходить же теперь закрытым наглухо постоянно.

От таких вещей хорошо помогло бы надраться в баре, склеить девчонку, если только в этом до отвращения приличном городке есть кого клеить. Может, отбить ее у конкурентов в прямом, брутальном смысле. Грязная драка тоже обычно помогает.

Но они оба обещали не нарываться сегодня и побыть с Джин. Пусть хоть что-то этой всратой ночью будет нормально.

— Нет, — Уэс прижимается щекой к ее мокрым волосам. — Он уперся за вином.

Вообще-то, довольно давно уже уперся, но нельзя винить человека, если по дороге до заправки он решит заглянуть в лес, пнуть пару мухоморов. Все-таки не каждый день выясняешь, что у твоего друга, оказывается, на тебя встает.

К счастью, их обоих не было достаточно долго, чтобы Янсон успел набегаться по стенам внутри своей головы, и перейти из стадии «бессильно материться» в стадию «цинично ржать».

— Нормально, — отвечает он на вопрос Джин и встает, подхватив ее на руки. Нечего ей, мокрой и теплой после ванны, торчать на холодном полу. — Уже нормально.

Пересадив ее на кровать, Уэс отходит за аптечкой. Руку ей надо привести в порядок.

— Не порть больше мою работу, — он ворчит, когда берет ее ладонь в свои, но это добродушное ворчание.

Резала, конечно, на все деньги, как в последний раз. Наверно, и думала же, что в последний, зачем какая-то рука, когда душа вот-вот того.

К ворчанию добавляется укоризненный взгляд.

На пальцах у Джин снова что-то странное, какой-то отпечаток, который Уэс не может толком ни уловить, ни понять. Наверно, просто отголоски случившегося в лесу. Сегодня хватало странного.

Хреново, что лечить он не умеет. Совсем, даже ерунду. И бинт дерьмовый, с ним что-то делать без толку.

Чтобы сила поселилась в вещи, она должна быть хорошей. Не обязательно дорогой или крепкой, хотя у металла и камней определенно есть свои преимущества. Просто — хорошей. Бревно из рода кориц вот было отличным.

— Будешь чай? Пока наше вино где-то бродит.

Да у них здесь просто кружок любителей странного сегодня. Нравится ей, видите ли, когда ее бинтуют.

Никакого осуждения, что уж там. Уэс даже почти обходится без паскудной улыбки.

Джин уютно закапывается у него под рукой. В одном полотенце и с мокрыми волосами ей и сейчас-то, наверно, не особенно тепло. Ее бы завернуть во что-то получше мокрого полотенца, но на одеяле они сидят, и Джин, судя по всему, шевелиться не намерена.

Уэс все равно немного ее шевелит. Подтягивается ближе к стене, чтобы опереться, накрывает голые ноги Джин свободным краем одеяла.

— Конечно мы лучше, — он в шутку изображает глубокую уязвленность, мол, как ты могла хоть на секунду усомниться.

В памяти всплывает социальное видео про принцип добровольности, которое какие-то гении назвали «Секс — это просто, как чай». И заодно те образы, которыми один придурок пытался тут перебить другие... образы.

Да что за дичь, это что, его страхом потери так перекорежило? Или просто странная сила Веджа все еще бьется под кожей и действует на него, ну, вот так?

Янсон утыкается затылком в стену, дышит медленно-медленно, глядя в потолок. Где там уже Ведж с вином. Или без вина, как угодно. Лишь бы в самом деле на кладбище не рванул. Не идти же отлавливать...

У Янсона лицо вполне себе мирное. Разве что слегка отрешенное, как будто он немного не здесь.

Джин отстраняется, и там, где она была, становится прохладно. Ну вот...

— Если бы там сидело такое страховидло, я бы уже тянулся за дробовиком, — фыркает Уэс и смотрит на девушку очень-очень убедительно. — Все в порядке. Устал. Бывает. Иди сюда.

Он тянет Джин обратно, может, чуть настойчивее, чем стоило бы.

С одним своим другом он слажал уже сегодня настолько, что не уверен теперь, будет ли тот вообще прикасаться к нему как раньше, просто так, а не только из необходимости. Не хватало еще и со второй как-нибудь так же эпично слажать. Янсону хватает воображения представить, какие выводы может сделать Джин после всего, что было сегодня, если сейчас он отморозится и свалит изображать горгулью на окне. Хватит с нее уже имеющегося чувства вины и сомнений в том, что ею достаточно дорожат.

Уэс обнимает ее одной рукой, как обнимают устроившихся под боком больших пушистых кошек. Все же хорошо?..

Все хорошо.

— Эй, я честно признался, — лениво возмущается он. — Ничего мы не как эти.

Ведж вот в самом деле не устал. Джин даже не представляет, насколько... Разве что чисто морально, от общества склонных к бестолковым самопожертвованиям придурков.

Тянет пошутить про то, что самая бессмертная среди них сейчас — она сама, и чей бы койот тявкал, но шутка так себе, и Уэс ее не озвучивает. Спустя кучу лет и множество обиженных на него людей, часть из которых пыталась набить ему за это морду, Янсон все-таки научился худо-бедно прикусывать язык хотя бы в отношении самых близких. Хотя они-то как раз спокойнее всего относились его долбанутому чувству юмора.

Пальцы Джин чертят на нем загадочные знаки, и в этом есть нечто бесконечно уютное. Кажется, его наконец отпускает... Ну и слава всем ответственным за это богам.

— Выгорит, — Уэс накрывает ее ладонь своей, ловит взгляд. — И у тебя будет больше, чем четыре месяца.

Очень смело — давать такие обещания, особенно когда ничего гарантировать не можешь. Ведж бы сейчас неодобрительно нахмурился, может, даже уточнил бы, что ничего они не обещают, но сделают все... А, да к черту. Честность — это прекрасно, но иногда люди выезжают на голой, ничем не обоснованной и ничем не подкрепленной вере — в себя, в высшие силы, в предсказание на чеке из супермаркета. И ему хочется подарить маленькому дикому котенку капельку такой веры.

— А потом мы напьемся как последние твари, — он так это произносит, словно это должно стать лучшим приключением в жизни. — В говнину. Будем орать песни, танцевать на столе, изгоним случайно парочку безобидных духов... А завещание напиши.

Звучит это внезапно и, наверно, дико, и Уэс уточняет:

— Примета такая есть. Не то чтобы те, кто пишет завещания, никогда не умирали, но считается, что если написать перед каким-нибудь опасным делом, это поможет. Мы перед особенно погаными миссиями писали. Каждый раз новые. Не ради настоящего завещания с юридической силой, а просто... как ритуал.

Он пожимает плечами.

— Статистически помогало.

С точки зрения самого Уэса хорошая броня помогала лучше. Но никогда не знаешь, какое маковое зернышко изменит баланс весов мироздания в твою пользу. Почему бы не подбросить еще одно.

Ведж любит гулять ночью, что и не удивительно. Сумерки нравятся ему чуть больше, как и рассветы, но и так сойдет. Рассветом он традиционно считает время после 2-3 ночи, в зависимости от штата, но на самом деле — в зависимости от ощущения где-то глубоко внутри.

В конце концов, ты же всегда знаешь, когда наступает твое время. Как иначе.

Он спускается по лестнице мотеля, смотрит на пустую стойку администратора и выходит на улицу. На паркинге тихо и пусто, мирно темнеют разномастные туши машин.

Заправка в паре кварталов отсюда, но нужно пройти через мост над неглубокой быстрой речушкой. Ведж доходит до него и останавливается у начала моста.

Здесь кто-то погиб, не очень давно и страшно. Наверное, грузовик не успел затормозить. Антиллес не знает наверняка, даже не уверен, что действительно это чувствует. Просто... ему кажется, что было так.

Помедлив, он идет на другую сторону.

В такие ночи хорошо ни о чем не думать.

Людям (в такие ночи он слегка отделяет себя от них, потому что вынужден, потому что это правильно, потому что не отделять — всего лишь сладкая иллюзия) не всегда нравится его помощь. Способы, которые он выбирает, обычно требовательны и к нему, и к ним, и это последнее хуже всего. Люди обычно так не хотят. Они любят чудеса и спасения без обязательств. Многие.

Это, кстати, не худший вариант.

Хуже, когда люди смиряются и с необходимостью его помощи, и с его присутствием, но не дают ему забыть, что в целом-то он чужой. Когда он работает, от него мурашки по коже. Граница миров — все границы, сколько их ни есть — вдруг оказываются слишком близко. Слишком страшно.

«Спасибо. Уходи». Слова, которые он слышал в жизни чаще, чем шуточки Уэса.

Ведж потягивается на ходу, позволяет ночному ветру забраться под полы куртки.

Лет десять, сто, тысячу назад он сказал бы сам себе — а кто тебе нужен, ты ульфхеднар. Воин, маг, один из тех, про кого сочинили множество легенд и успели забыть их все. А потом сочинили снова, оставив такие крупицы правды, что эти легенды потеряли всякое сходство с настоящими историями.

А потом написали книги, в которых правды было еще меньше. «Цикл оборотня», «Серебряная пуля», зверь из Жеводана... Интересно, кстати, кто это был на самом деле...

Фонари в городке горят через один. Ведж честно идет по обочине дороги, в полосе качающегося, текучего, словно жидкого света. Некоторые окна в домах тоже светятся. Кто-то не спит. Читает, молится, ужинает в кругу семьи.

Дорога пахнет нагретым за день гудроном.

Джин пыталась защитить их обоих, как могла. Он понимает это, но все равно вспоминает ее слова о том, что у нее с ним проблема. Это называется «раздувать из мухи слона», но слова слишком хорошо легли на его предыдущий опыт, и теперь Ведж невольно ждет, что это закончится как всегда.

Уэса краткий миг контакта с настоящим внутренним миром Веджа потряс так, что тот предпочел уйти в себя и накрыться ментальными щитами.

Может, думает Ведж, так и должно быть. Чем-то нужно платить за силу и за право вести охоту. Разве он не знал, что так будет?..

Когда-то думал, что знал. Но на самом деле нет. Тогда он еще ничего не понимал, настоящее знание пришло потом, как и понимание, что теперь жизнь будет такой.

Жалел ли он?..

Нет, не всерьез. Редкие ночи, как сегодня, не в счет. И это — только из-за того, что люди, эти конкретные люди, были ему дороги. Но разве он не знал, что... что так заканчивается все и всегда, с ним?.. Они и так долго и хорошо были вместе. Они с Уэсом — очень долго. С Джин — не так долго, но казалось, что будет как с Уэсом. Что все-таки есть люди, которым он может быть своим.

Дольше дня, недели, полугода.

Ведж пинает пустую банку из-под томатного супа и она звонко отлетает с дороги. С заправки тянет запахом табака. Кто-то курит возле стеллажа, полного пластиковых канистр с дешевым омывателем.

Какая-то невидимая дрянь решила оставить его без Джин.

Джин и так ему не принадлежит, и может, вообще не хотела бы иметь с ним дела — после сегодняшнего, после карт, после всего. Но это другое.

Противоречивые чувства, искреннее огорчение и азартная злость на невидимое хамло, живут в Ведже одновременно, и это еще одна плата за возможность ходить по краю. Твои эмоции чаще всего в балансе, но видел бы кто этот баланс.

Ведж берет вино — не самое дешевое, сразу три бутылки. Ему дарят пластиковый пакет с рекламой электронных сигарет. Он рассчитывается наличкой и так же медленно идет обратно, повесив пакет на запястье и сунув руки в карманы.

Ему не хочется в номер, ему кажется, по-детски, что всем там будет лучше без него. А он не хочет встречаться с напоминанием об этом вживую. Пока это его фантазия и домыслы, можно говорить себе, что это фантазии.

А когда видишь взгляды и ловишь эмоциональный фон, говорить себе уже нечего, остается только быть охотником, у которого право на чувства — настоящее, полноценное — появится тогда, когда работа будет сделана.

Когда Джин будет вне опасности, в этом случае.

Местное кладбище по сравнению с Шаком — это и не работа даже. Досадная помеха на пути к работе.

Когда Ведж входит в мотель, стойка администратора опять пуста. Он поднимается по лестнице и без стука толкает дверь, а потом принимается расставлять вино на скорбно маленьком столике. Чашки из-под чая придется мыть, это удачно.

Разговаривать ему не очень хочется, к тому же в комнате, судя по легкому фону эмоций, все нормально. Эти двое не ссорились, им уютно, никто ничего не боится, а если даже да, не так сильно, чтобы Ведж мог это уловить.

В комнате тепло и свет.

Хочется сбежать обратно в ночь. Она по-честному прохладная, а этот уют, он, может быть, уже и не его уют. Он просто есть, и не его — как тысячи других уютов в мире.

Ему ли об этом жалеть?..

Никогда он не находил ответа на этот вопрос.

— Сжег бы с почестями, — фыркает Уэс в ответ. — Лодка, костер, все такое... Речка здесь, правда, дерьмовая, и красиво стрелять из лука горящими стрелами я не умею, так что пришлось бы примитивно клацнуть зажигалкой, и вместо последнего плавания отправить тебя в последний сплав. Так что удачно, что ты пришел сам и целиком.

Пока они перебрасываются тупыми шутками, кажется, что все нормально.

Потом Ведж разливает вино по чашкам, а сам уходит с бутылкой на подоконник, хотя Джин подвигается так выразительно, что не хватало только ладонью по одеялу похлопать.

Внутри вдруг становится очень холодно. Хохма про важность в свальном грехе качества, а не количества, застревает в горле.

Янсон прячется за кружкой, выхлебывает ее всю в несколько глотков, не чувствуя вкуса. Надо было сообразить раньше. Отвалить куда-то, пока Джин снова не устроилась у него под боком, как-то так, чтобы она не решила, что он валит от нее. Чтобы Веджу не приходилось держаться подальше и от нее тоже. Она-то точно ничем этого не заслужила.

— Христиане что угодно могут запретить, потому что грешно, — Уэс звучит так резко, словно христиане что-то постоянно запрещали ему лично и были сейчас с ними в этой комнате. — А потом говорят «радуйся, а то уныние — грех».

Разочарованно смотрит в пустую кружку. О, вот и повод...

Отпускать Джин не хочется, но лучше так.

Бутылку Янсон несколько секунд задумчиво держит в руке, как будто забыл, что с ней делать. Потом вскрывает, пьет прямо из горла, как будто это вода, а он три дня полз по Долине смерти.

Уэс опускает бутылку и смотрит на Веджа с откровенным недоумением.

«Я не хочу к тебе приближаться» — говорит он всем своим видом, уходя одиноко торчать на окне. А теперь вот это «не осуждаю, и ты не осуждай» и шуточки про целибат. Противоречие между тем, как Ведж говорит, и тем, что делает, здорово подвешивает уже не очень трезвые янсоновы мозги.

«Я что, похож на тринадцатилетку, которого впервые с плейбоем застукали?» — едва не спрашивает он, и осекается. Ну да, похож, наверно, с такими-то реакциями...

Он слишком много думает. Пытается что-то понять, просчитать, сделать из этого какие-то выводы, угадать, как будет правильно и лучше для всех. Глупо. Надо перестать, и просто как-то дожить до завтра.

— С чего ты решил, что я вообще кого-то осуждаю? — устало вздыхает Уэс, пожимает плечами. — Взрослые люди, свободная страна. Мне просто не нравятся христиане. У них дурацкие правила.

Его семья была не особо фанатичной, но в меру консервативной, и в детстве Янсон успел потаскаться в церковь, поизучать библию и достать до чертиков местного священника своими вопросами. Ответы «Потому что бог так сказал», «Молись и узнаешь» и «Не сомневайся, просто верь» его не устраивали.

Уэс отпивает еще, задумчиво смотрит на бутылку. Желание надраться вернулось, но для этого ему нужно что-то крепче вина.

— Мелки, кстати, невкусные, — мстительно сообщает он.

С привычкой держать в зубах ручки, травинки, спички и прочую пакость можно и не такое выяснить.

Джин говорит про порку, и Ведж неуловимо темнеет. Ему не нравится, когда людям запрещают самые естественные вещи, особенно когда делают это так.

Он приобнимает Джин, чтобы ей было удобнее и теплее сидеть, и молча слушает. Призрак злобы тихо появляется где-то внутри, но Ведж не дает ему ни воли, ни силы, просто отмечает свою реакцию – когда-то он так же реагировал на шрамы на спине приблудной девчонки, и с тех пор ничего не изменилось. Хотя шрамы на теле это, если вдуматься, мелочи. Перепаханную психику восстановить сложнее.

Может, поэтому он сначала радуется новости о том, что кто-то успел что-то там вылизать (в ванне?.. Уэс кого-то пропустил и даже не заметил?..), но тут же спохватывается, слишком уж дико это звучит. Поэтому Ведж незаметно раздувает ноздри, пытаясь уловить нюансы всех запахов в комнате сразу.

От Джин пахнет чистой водой. Вином. Джин.

Кто бы это ни сделал, он не пах ничем – по крайней мере, в чисто физическом смысле. А так не бывает. С живыми существами.

Уэс методично надирается у стены. Шутит про «ничего не было». В ответ на взгляд Ведж отвечает приподнятой бровью.

Потому что это неправда. Шутка, но не правда.

Джин прислоняется к нему, и Антиллес обнимает ее чуть крепче. Надо бы что-то сказать, но пока он молчит, потому что не может разобраться в крутящихся в голове словах. Есть вещи, которых он почти не умеет – отвык, отучился за ненадобностью, и все еще не считает, что они ему нужны. Одна из таких вещей – способность жаловаться или говорить о том, что тебе плохо, если никто ничего не в силах изменить… или заведомо не захочет менять.

В целом, это хорошо ложится на общую репутацию Веджа, как человека, не очень хорошо управляющегося со словом. Пусть даже исток ее совершенно в другом. Началось все ужасающе давно, с дисциплины совсем юного еще воина, постигающего науку эрилей – когда отдельные твои слова и фразы меняют мир, если их слышит достаточное количество людей, ты поневоле привыкаешь не трепать языком попусту.

Мир изменился, магия тоже, в том числе и магия Веджа, да и эрилем он не стал, окончательно уйдя по своей дороге, а привычка осталась.

Поэтому он не говорит, а думает: «У меня было. И ничто не в порядке. Но, может, будет».

Он хорошо понимает разницу между «все в порядке» в общем, в долгом времени, и на кратком его отрезке. Если нельзя сделать так, чтобы все хорошо было «вообще», можно сделать это на короткое время. На минуту, пять, час, день. А там, глядишь, что-то разрулится.

Джин пробует вжаться в окно, и Ведж меняет положение руки так, чтобы его предплечье оказалось между стеклом и ее спиной.

Уэс говорит правильные вещи, отвечая на ее слова, и Веджу снова нечего сказать, но только до тех пор, пока Уэс не договаривает эту свою последнюю фразу. В его голосе слышится страдание не хуже той застарелой тоски, с которой Ведж гулял, и приходится разжать губы:

— Это нормально.

Сухие сдержанные слова странно висят в воздухе.

— Ты не первый и, видимо, не последний.

Выходит спокойно, нейтрально, и от этого еще суше.

— Некоторые изначальные силы недаром считают хтоническими. Если ты переживаешь из-за этого, брось. На меня так реагирует большая часть человечества. Я привык. Есть вещи, которые просто… данность. Когда-то давно такие как я, если не были в хирде, селились на отшибе. Не потому, что этого хотели, но так было правильно. Ну, или сами становились конунгами и королями, и тогда это была уже не их проблема, — Ведж смеется, потому что упоминать такое, когда ты сам бродяга, звучит как зависть. Особенно когда сидишь на подоконнике в потертых джинсах, сжимая в руке бухло с заправки.

Уэс думает, что если еще раз сегодня услышит это несчастное «нормально», то возьмется за дробовик.

Ведж звучит так, словно читает лекцию о быте древних скандинавов неблагодарной аудитории. Джин пытается понять, разобраться. Про мумию проститутки даже смешно, и в другое время Уэс с удовольствием поржал бы над этим. Но пока он почти приканчивает бутылку и с глухим стуком возвращает ее на стол. Просто чтобы не держать в руках ничего хрупкого и легко бьющегося.

Равнодушно-спокойный голос Веджа окончательно что-то в нем срывает. Или, может, это просто вино наконец доходит до головы, сразу все.

— Нихрена это не нормально, — тихо рычит Янсон.

Привык он, чтоб его. Данность у него. «Не переживай»...

— Я переживаю из-за того, что ты говоришь это блядское «нормально», а потом шарахаешься от меня, как от чумного.

Правильно ему селиться на отшибе, видите ли! Что-то незаметно, чтобы большая часть человечества на него вешалась.

В их паре именно Уэс был «добрым копом». Обычно это он говорил с людьми, спрашивал, договаривался, и при большом желании мог подружиться даже с фонарным столбом, или совратить его же. А Ведж держался в стороне, и временами казалось, что с нечистью он имеет дело охотнее, чем с людьми. Зато он отлично умел пугать: иногда ему хватало просто стоять за плечом Уэса и смотреть. «Говорите со мной, иначе вам придется говорить с ним». Они часто так делали.

Янсон привык думать, что это просто особенность напарника. Сам он нередко бесит людей, Ведж — напрягает и отпугивает, ну, вот такие они, что сделаешь. А он это, оказывается, специально? Чтобы организовать себе хотя бы условную «жизнь на отшибе», раз с реальной что-то пошло не так?

Какой-то частью разума Уэс понимает, почему и зачем. Если такое происходит с каждым встречным-поперечным, уйти жить в глухой лес и выставить в окно вилы очень даже захочется. И тогда действительно проще отпугивать всех заранее.

Но у них же до сих пор все было в порядке. И при совместной работе, и при физическом контакте... Что сломалось сегодня?

Часть его бесконечно сочувствует Веджу. Это должна быть грустная и тяжелая жизнь.

Часть его смертельно на него зла.

— Ты мог сказать, — Уэс судорожно втягивает воздух в жалкой и полностью провальной попытке выровнять дыхание, успокоиться. — Ты мог просто сказать до того, чтобы я не чувствовал себя озабоченным придурком и не ехал крышей, пытаясь понять, какого хрена со мной случилось. Раз уж я не первый, это нормально и ты, зараза, это знал.

Но Ведж не стал. Просто шарахнул в него своей силой, посмотрел на закономерный эффект и свалил. Чтобы, видимо, не усугублять.

По-детски беспомощное «Зачем ты так?» Янсон проглатывает. Ожесточенно трет лицо обеими руками. Злость почти кончилась, перегорела, оседает теперь внутри горьким пеплом.

— Прости, Джин, — коротко бросает он, не глядя на нее. — Не надо было тебя в это втягивать.

Смешно, что ещё какую-то пару часов назад он сидел здесь с видом буддистского монаха и думал о том, не понадобится ли разгонять этих двоих мокрой тряпкой. Кто бы его теперь разогнал.