Что ж, в целом он был прав: если верить Веджу, достаточно просто не сталкиваться с его энергетикой слишком сильно, и никаких спецэффектов. И все будет нормально.
Если это действительно был только эффект веджевой силы. Если это не его собственное.
Уэс думает об этом, и ловит себя на дурацком чувстве, что ему будет... жаль, если это - не его собственное.
О, он прекрасно понимает, почему Ведж говорит про страх, ненависть и инстинкт самосохранения. Никто не любит, когда заставляют, особенно так. Особенно когда и сам заставивший ничего такого и близко не хотел.
Не ломать себя и не притворяться, ха...
- Это не я здесь тут же решил держаться подальше, - тихо бросает Янсон. Нет, он понимает Веджа, его неловкость и почему он ведет себя именно так, но...
Джин утыкается в ладонь, характерно вздрагивает и шмыгает носом, и это здорово отвлекает от всего. Два идиота. Довели бедную девчонку. Надо было все-таки валить на кладбище и там уже сраться сколько влезет.
Он тянется было коснуться ее плеча, но тут Джин все-таки поднимает голову, и становится понятно, что она просто ржет как последняя гиена.
А потом говорит, и смеяться начинает уже Уэс. У него, правда, выходит как-то безрадостно.
Во имя всего святого и несвятого, это так. Восхитительно. Тупо.
Нет, в одном Джин совершенно точно не права. Не три идиота. Два. Она единственная из них, кажется, способна вменяемо мыслить.
- Да не корежит меня от тебя, - фыркает он. - Мне понравилось, придурок. Мне понравилось, и перед тем, как ты меня отпустил, я всерьез хотел тебя поцеловать, а потом трахнуть.
Кажется, вот именно таких признаний Уэс изначально и хотел избежать. Но раз уже все и так катится по звезде... Сгорел амбар - гори и вся ферма.
- И если с этого корежит тебя, и ты по этому поводу от меня шарахаешься - окей, хорошо, я не собираюсь к тебе грязно приставать, честно! Но да, Джин надо помочь. Я хочу ей помочь. Но если...
Он запинается, облизывает губы. В бутылке вроде бы еще осталось вино, но брать в руки стекло все еще кажется плохой идеей.
- Ты прав, мы без тебя не справимся. Но вы без меня - можете.

Ведж не сопротивляется, когда Джин его целует, он послушный как мягкая игрушка. Он все еще здорово потрясен.
- Н-нет, зачем на диване, - только и бормочет он, пытаясь собраться с мыслями.
То, что Джин красиво облизывает губы, ничуть ему не помогает. Как и то, что Уэс загадочно молчит.
Несколько мгновений подряд Ведж даже думает, что все это какой-то морок. Их заколдовали, прокляли, и вот они все ведут себя странно, вместо того, чтобы заниматься местными проблемами. Кладбищем вот.
Потом Уэс говорит, что хочет подраться, но здесь ему не с кем. Трахаться он уже не хочет.
Может, это и позволяет Веджу невероятным усилием воли опустить хотя бы одну бровь. Вторая при этом изгибается немым знаком вопроса.
- А. – Глубокомысленно говорит он. И не шутит про «держать себя в руках» в сексуальном контексте. – Стой. Стой.
Ведж даже выставляет перед собой ладонь, словно Янсон собрался уже идти на улицу и искать какого-нибудь доходягу, чтобы все-таки набить ему лицо.
- Это… Это, наверное, тоже нормально. Я слышал про такое. Просто это… реже случается. Это… нормально. Изначальные силы, они… у них свои отношения с понятиями пола и гендера. Это сложно. Я виноват, я не подумал, что так может быть. Меня это не смущает. Я просто… эээ… подумал, что ты… в общем... Простите.

Вот теперь Ведж, кажется, выглядит по-настоящему смущенным. Хотя вслух говорит противоположное. И Уэс смотрит на него с откровенным сочувствием.
- Что теперь я начну шарахаться от тебя и видеть не своего друга, а какую-то неприятную хрень? Что я буду стоически тебя терпеть, а ты будешь каждую минуту об этом помнить? Что друзьями мы останемся, но как раньше уже ничего не будет, потому что такое не забыть и не развидеть, и я все равно не смогу относиться к тебе нормально?
Он криво ухмыляется. Вслух оно звучит настолько по-дурацки, что хочется сочувственно похлопать по плечу и поинтересоваться, не идиот ли автор этих мыслей.
- Брось. Ты в самом деле не мог знать, все же было в порядке. Я просто... Сначала глубоко охренел, а потом ты ушел с таким лицом, как будто все понял и оно тебе поперек горла, и я подумал... Ну, вот все то, что до этого сказал. Да, это супер-тупо, я знаю. Прости. Это я здесь идиот.
Янсон все-таки берет бутылку снова, прижимается к ней лбом. Лицо горячее, то ли от вина, то ли от... Он не краснеет так, чтобы это было по нему заметно, но это не значит, что не краснеет вообще.
- Да не пойду я ничью морду бить, - успокаивает он Джин. Хочется - еще не значит, что будет немедленно исполнено. - В твоем расписании нет вытаскивания меня из лап местного шерифа. И денег на штраф тоже нет, придется быть отвратительно порядочным.

- Гончая? - Уэс выразительно щурится. Предполагалось, что подозрительно, но выходит скорее довольно, потому что Джин все еще его гладит.
Собака из огня и теней звучит зловеще. При этом поведение ее в эту зловещесть совершенно не укладывается.
Но больше всего Янсону не нравится то, что гончая появилась буквально у него под носом, в паре метров за дверью, а он этого не заметил. Совсем. Вообще. То ли потому что был слишком занят собственными загонами в это время, то ли...
Было у них уже сегодня одно такое. Видимое только для Джин.
Подозрительная мирность и дружелюбие собачки говорит в пользу версии Веджа.
- Или страж, - задумчиво произносит он. - Интересно, от кого... и для кого.
Такие создания не появляются сами по себе, из ниоткуда. Они с Веджем ничего подобного не призывали, и вряд ли призывала сама Джин. Разве что неосознанно...
Непонятно. Нужно больше информации. И более трезвую и соображающую голову в комплекте.
- Поймать... Не знаю, - Уэс пожимает плечами, поудобнее обнимает ноги Джин. - Надо посмотреть на саму собачку. Если она такая мирная, может, и ловить не придется. Джин, ты точно не призывала никого? Никаких давно забытых или не получившихся ритуалов, старых оберегов, мысленных обращений к высшим силам в моменты отчаяния?..
Иногда бывает, что вроде бы неудавшееся когда-то действие прорастает в настоящем. Потому что сработал триггер, или пришло время, или начатый тогда процесс наконец-то завершился. Никогда не знаешь.
- А дай руку? - вдруг просит Янсон, отпускает Джин и садится. - Облизанную.
Вино не травка, конечно, и работать под веществами он давно бросил, но раз уж все равно немного пьян, то почему бы не попробовать.

Уэс берет руку Джин в свои, одна сверху, вторая снизу, прикрывает глаза.
Читать следы на живом одновременно сложнее и легче, чем на неживом. Неживое, если только не специально для этого сделанное, плохо сохраняет мимолетные отпечатки, это должно быть что-то яркое и сильное, или долго действующее. К живым, напротив, легко липнет все подряд, и поди в этом всем разберись, особенно на фоне самого живого.
Что-то там определенно есть. Но эту руку сегодня ломал обитатель колоды, эту руку Джин резала, чтобы позвать Шака, и еще зачем-то, на эту руку Уэс набрасывал поводок, ее же облизала гончая, а потом он сам бинтовал, ничего не делая специально, но невольно все равно вкладывая намерение, и все эти следы теперь живут на коже, путаются, перемешиваются.
Он вдыхает медленно, глубоко, соскальзывает почти в медитацию, где все как бы сдвигается на второй план, и есть только ладонь Джин между его ладонями, ее пальцы под его пальцами...
- Следы Шака... много, - тихо и слегка отрешенно произносит он. - Не могу разобрать, это только призыв или... еще что-то.
Это словно пытаться понять, сколько раз и от каких цветов полоскали кисточку в банке с водой.
Спустя несколько секунд Янсон открывает глаза, разочарованно вздыхает и отпускает руку Джин. 
Нет, вино определенно не трава.
- Нет, не знаю, - он снова обнимает ее колени, складывает голову на бедро, словно собрался так спать и не намерен слезать до утра. - Странно. Шак... понятно, но гончая была после. Должна быть ярче. А ее нет. Или я не могу засечь. Пропустил же, когда она приходила.
Остался подстраховать, называется.
- Или совпадение по времени не случайно, и твой рабовладелец действительно решил приставить надзирателя. Зачем? Из-за нас?..

Ночь проходит спокойно. Ведж подсознательно ждет, что какая-то часть сна перестанет быть сном – ненадолго, на какие-то минуты, которые для него растянутся на час или два – но ничего не происходит.
Его покровители ничего не хотят ему сказать.
Возможно, это означает, что он справится сам. Возможно, это значит, что он совершает настолько невероятную глупость, что высшие силы еще не знают, что сказать, чтобы это прозвучало достойно.
А может, брошенные кости еще вращаются в воздухе, и никто не знает, какие грани выпадут в броске.
Зато ему снится эротика. Жестокая, жаркая, полная страсти и силы. Он просыпается с очень тяжелой головой, и все утро, и весь день, и всю дорогу до церкви выглядит расслабленным и сонным, и держит руки в карманах.
Его оружие при нем, и сам он не становится от этого безопаснее, и собраться в комок существа, готового к бою, он может за долю секунды, но пока не хочет. Ходить таким, сонным, расслабленным, вдыхающим запах то Джин, то Уэса, ему нравится больше, и он пользуется этой возможностью, пока никто не пытается им угрожать.
Стоит ему опустить веки, под ними возникают очень яркие картинки. Запрокинутая голова Джин, изгиб ее шеи, мягкость ее груди…
…на губах…
Жесткая хватка Уэса, почти болезненный поцелуй и отпечаток пальцев на плече –
…держи крепче…
Разрозненные образы.
Под веками сегодня очень много солнца. Много чистой силы.
А запахи не воображаемые, они рядом.
От церкви тянет чем-то еще, чем-то сладковатым, почти трупным. От камней ограды пахнет сыростью.
Для Веджа это место чужое, чуждое. Оно не имеет над ним власти, но Ведж все равно чувствует, что здесь есть эта чужая сила. И он ей не нравится.
Это взаимно. Но пока между ними вежливый нейтралитет.
В конце концов, как человек он может ходить где хочет.
- Пустим Джин первой, как самую безобидную с лица?.. – предлагает Ведж, стоя четко на границе церковной земли. Он думает, смогут ли они развести священника на бутылочку этого их сладкого вина, которое они ритуально превращают в жертвенную кровь, которую тут почему-то положено пить.
Почему не пить такое хорошее вино просто так?..
Что ж, в каждой вере свои заморочки.

Уэс молча кивает Веджу, провожает Джин взглядом.
- Не втыкай ему распятие в глаз, - несется ей вслед с интонациями заботливой бабушки, требующей надеть шапку и не гулять допоздна.
От запоздалой прихожанки ему достается полный осуждения взгляд и даже укоризненное цоканье. Но отстаивать честь дома божьего и сгонять его с ограды она не берется.
- Нормальный или упоротый? - спрашивает Уэс у напарника, задумчиво покачивает веточкой, зажатой в пальцах словно сигарета.
Иногда им попадались священники из категории нормальных. Такие, которые признавали за другими право верить во что-то другое или не верить совсем. Которые просто выбрали такой путь для себя, вели по нему тех, кто выбрал его тоже, но не клеймили всех остальных грешниками, чей удел - гореть в аду. И которые не боялись что-то решать и делать самостоятельно, не полагаясь исключительно на бога.
Нормального можно позвать с собой на кладбище. Упоротого тоже можно позвать с собой на кладбище, но выйдет... своеобразно.

- Обычно, - священник отвечает со все той же улыбкой, едва заметно пожимает плечами. - Господь благословил наш город покоем и свободой от суеты. Если вы ищете тишины и отдыха для души, это подходящее место.
У него, как у многих священников, хорошо поставленный голос, сейчас - мягкий, почти бархатный, но почему-то легко представить, как он становится обличающим и резким.
- Если решите остаться, я буду рад видеть вас на службе. Расписание на доске у входа. Или...
Глаза отца Дина становятся особенно внимательными.
- Быть может, вы хотите поговорить о чем-то сейчас?

Ведж слышит вопрос, но не реагирует на него. О том, что касается Джин, он скажет Джин. Он ценит любопытство в людях – серьезно, ценит – но не тогда, когда сам еще в себе не разобрался.
Видеть во сне секс ему сильно не внове, но в таком составе и в таком духе… Пора спросить у мозга, что это с ним.
Мораль и нравственность Веджа позволяют ему еще и не такое, и причина его колебаний не в них. Может, он и сам не может понять, в чем.
Может, в том, что это его друзья?..
За церковью обнаруживается несколько могильных плит. Судя по надписям, это семья предыдущего священника. Плиты старые. Не запредельно. Часть из них конца прошлого века, часть начала этого.
Над самой старой плитой видна едва заметная голубоватая дымка. Когда Ведж подходит ближе, она рассеивается.
Христианские освященные кладбища – категорически не его место силы, но Антиллес щурится все равно.
- Стучать три раза, когда на землю опускается тьма, - говорит он на Old Norse. – Считать глаза и руки, называть имена богов, не следовать за тем, кто повторяет.
Могила кажется активной, но это спокойная активность. Так, просто какой-то призрак. Не драугр, не аптргангр. Не ходячий труп, проще говоря. Такие Веджу малоинтересны, когда не мешают жить живым.
Он кивает сам себе и идет в церковь, чтобы привалиться плечом к холодной каменной стене неподалеку от чаши со святой водой, у входа, в тени. Ему хочется думать, что он не помешал, и что кое-как сойдет за случайного визитера, которому захотелось побыть ближе к христианскому богу.

Уэс за Веджем не следует. Ничего тревожного он сам пока не чувствует, будет нужно - позовут.
Доска возле входа его интересует больше. На ней с десяток распечатанных листов, свежих и старых, потрепанных. Расписание месс, объявление о благотворительной ярмарке на Пасху, поиск потерявшейся кошки. И сразу несколько траурных рамок. Ни одной свадебной или крестильной.
Тихий, тихий городок.
Никакой мистики. Просто еще один маленький город, постепенно вымирающий естественным путем. Работы нет, все хоть сколько-нибудь предприимчивые давно свалили, остались старики и неудачники. Ничего особенного. Сколько таких городков они проехали...
В таких местах обычно разная дрянь и заводится. Как будто тоже читает социологические сводки и удачно мимикрирует. Что вы, что вы, никаких упырей, никаких проклятий, просто естественная смертность.
Бумага не хранит следов. Только слабый отголосок тоски, и тот - от фотографии кошки, под которой от руки написан номер.
Повинуясь какому-то дурацкому импульсу, Уэс скручивает свою веточку в кольцо, заплетает ее саму об себя. И прикалывает под фотографию, бесцеремонно стащив пин с пасхального объявления.
Беги домой, зверь, пусть твой путь будет безопасен.

- Ты в доме Его, - ласково произносит отец Дин. - Здесь тебе не грозит никакое зло. Пойдем.
Он ненавязчиво увлекает Джин к лавочке, садится рядом. Берет ее руку в свои. Руки у него никакие. Не холодные и не горячие, не неприятные, но и не приятные тоже. Они просто есть, просто держат ее, не крепко, но и не так, что ладонь легко забрать.
- Расскажи мне, - просит священник, - что тебя тревожит. Расскажи мне все.