- Я сделаю все, что смогу, - обещает отец Дин, и это самое искреннее на свете обещание. - Но, боюсь, одной только молитвы здесь не будет достаточно. Долг злым силам... Это звучит серьезно.
Он сочувственно качает головой. Бросает взгляд за спину Джин, на витраж, за которым гаснут лучи солнца.
- Первое, что следует сделать - принять причастие и облегчить душу исповедью, - не дав Джин даже подумать о возражениях, он поднимает руку в останавливающем жесте. - Нет-нет, вовсе не нужно рассказывать обо всех грехах за всю жизнь. Только о том, что действительно тебя беспокоит. О том, что лежит на душе тяжелым камнем. Подумай, соберись с мыслями. Я сейчас вернусь.
Отец Дин поднимается, ласково касается ее плеча и скрывается за алтарем.
Возвращается он и в самом деле быстро. В руках у него обычный стаканчик для причастия. Почти полный, вина для заблудшей души пастор не пожалел.
- Вот. Пусть святая кровь Его смоет все твои грехи.
Он протягивает вино Джин и почти небрежно осеняет ее крестным знамением.

Черная тварь, сотканная из огня и теней…
Священник тоже кажется тварью, сотканной из теней, но вот огня в нем нет. Даже того, что живет во всех знакомых Веджу живых существах.
Где-то под полом церкви лежат старые кости.
Их Ведж тоже чувствует.
- Мне пока не за что извиняться, - неожиданно приязненно улыбается он и ведет плечом.
Он не считал бы нужным извиняться, даже стоя на пепелище этого храма. – Я не успел много нагрешить… Кажется. Разве что за выпивку, но…
Он кивает на Джин за спиной священника, то есть скорее на стаканчик в ее руках, и смеется.
Выпивка даже у христиан не считается грехом. Вино в обрядах использовалось на протяжении веков, задолго до них, и, как подозревает Ведж, пребудет и после.
Вино хорошая вещь. Получше многих религий.
В улыбке Веджа тоже чувствуется некая неправильность. Такая же неуловимая, как пустоты в запахе священника.
Сквозь витражи церковных окон проходят лучи угасающего солнца. Разноцветные кусочки стекла окрашивают их в акварельные тона. Эти лучи, отражаясь в глазах Веджа, дарят им немного света – такого же легкого, невесомого и прозрачного. Желтого. Зеленого.
Ведж пахнет лесом. Он всегда так или иначе пахнет лесом. Иногда летним, сухим до звона, пропитанным солнцем, и где-то в нем зреет земляника, и тяжелая малина склоняется к земле у холодного ручья. Иногда ночным и прохладным, где капли дождя еще не высохли на листьях, и ветер играет листвой, заставляя прислушиваться к шорохам, и самое близкое тепло находится под шкурой зверя, которого ты обнимаешь.
Разным.
Но всегда лесом.
Этот запах кажется здесь чужим. Вторженцем. Такие запахи обычно изгоняют из мест, где старая бумага, пыль, сладкий дымный ладан и шорох плотной шершавой ткани, и, возможно, крысиный яд по углам.
— Это Джина ищет спасения, а я, - Ведж опускает глаза, и это было бы признаком скромности и самоуничижения, если бы он не скользил ими по отцу Дину от лица до кончиков ботинок. – Я просто ищу работу, пока она занимается… этим. Ну, спасением. Это же долго, да? Я мог бы пока сделать уборку на вашем кладбище. Может, подстричь газон или отремонтировать вам генератор в подвале. Я работы не боюсь. А почему, если выпить святой крови, это поможет? – Ведж поднимает глаза обратно к лицу пастора, и вопрос его звучит с искренним недоумением. Но под дурака он не косит. Не в этот раз. – Я не уверен, что частичная инвокация святого духа в человека, слишком слабая для того, чтобы поделиться с неофитом божественными качествами, но достаточно сильная для того, чтобы прописать человека в эгрегоре, собьет с толку идущие по ее следу злые силы. А вы?

Пастор слушает Веджа со спокойным, глубоко умиротворенным лицом. В глазах протаивает снисходительность, когда тот говорит, что мало грешил, но священник не перебивает. Слушает. Чуть приподнимает бровь, когда простой парень-бродяга вдруг начинает выражаться словами ученого-эзотерика.
- Разумеется, столь малого акта взаимодействия с божественным недостаточно для того, чтобы сбить идущее по следу зло, - соглашается отец Дин. - Это лишь первый шаг на пути. Вход за дверь, если хотите. Без которого настоящее... спасение будет крайне затруднено. И, как вы верно заметили, это может занять время. Наше кладбище старое, после долгой зимы ему не помешает небольшая уборка.
Его выдает движение. Слишком быстрое, слишком точное движение, которым он выбрасывает вперед руку, чтобы поддержать споткнувшуюся Джин. Доля секунды.
Уже через мгновение он превращается обратно в просто расстроенного священника, который всеми силами старается не выдать этого расстройства. Священнику ведь не положено ругаться, даже при мыслях об отстирывании вина с воротничка.
Несколько алых капель похожи на брызги крови.
- Ничего. Это ничего, не волнуйтесь, Джина, - он улыбается, вытаскивает откуда-то из-под облачения носовой платок, словно жалкая тряпочка может помочь от потеков вина. - Эгрегор... Это эзотерический термин для обозначения божественной энергии. Ваш друг очень начитан.

Священник улыбается с искренним недоумением.
- Неспокойно? Нет, Ведж... Вас ведь так зовут?.. Вовсе нет.
Он рассеянно комкает в руках платок, в итоге бросает его на лавочку.
- Это тихое место. Здесь уже много лет событием недели становится чей-то новый рецепт, а пьяную ссору в баре называют дракой и обсуждают месяцами. Многие назвали бы наш город невероятно скучным. Я предпочитаю слово "спокойный".
Пастор бросает выразительный взгляд на Джин, и спрашивает словно между делом, словно исключительно для поддержания разговора:
- О чем же говорили почтенные леди, что это вас встревожило? На заправке часто можно встретить тех, кто едет мимо. Может, они были вовсе не из нашего города.
Вот только глаза у него цепкие и внимательные.

По лицу священника непонятно, поверил он в Общество Очищения или нет. А зря, Ведж готов был даже номером телефона поделиться.
- Ну, - он даже чешет в затылке для пущего простодушия. – Говорят, что по ночам в городе неспокойно. Что кто-то в ставни стучится, а то и в двери, а вроде как если выглянуть, там и нет никого. Бывает же. А то еще говорят, что бездомные пропадают, но кто их знает, этих бродяг, сегодня здесь, завтра там.
С падре они не договорятся, это Ведж понимает уже по его последней фразе. «Спокойный».
А еще…
Ничем не пахнущие священники – это очень подозрительно. Поэтому только он согласно опускает веки в ответ на взгляд девушки.
Подсвечник так подсвечник.
Ничем не хуже арматуры.
- Может, они вообще где-то у вас в благотворительном сарае ночуют, кто ж их отследит, - шутит он добродушно, и так же расслабленно смеется, позволяя падре на это смотреть и может, тоже улыбнуться, как сделал бы вежливый человек.

Пока эти двое внутри, Уэс бродит снаружи. Далеко не отходит, на случай, если понадобится поучаствовать. Окна у церкви высокие, не позаглядываешь, а через толстые стены ничего не слышно, и он вслушивается иначе. Проводит кончиками пальцев по камню, проходя вдоль стены.
И территория церкви, и сами ее стены ощущаются неприятно. Уэс бывал во многих церквях, и некоторые из них, все еще оставаясь чужой территорией, были по-настоящему хорошими местами. Спокойными, светлыми, умиротворенными. Без привкуса кладбища в воздухе.
Это - не такое.
Камни снаружи не несут на себе ярких отпечатков, только старость и равнодушие, и если бы Уэс хотел гадать о мотивах людей, которые строили церковь, то сказал бы, что ее построили только потому, что так полагается. Есть город, в городе должна быть церковь, мы не спрашиваем, зачем, просто несем камни и складываем их вместе.
На углу он невольно отдергивает руку, вдруг ощутив то, что когда-то оставили в стене еще живым. Церковь не выглядит настолько старой, но поди ж ты, кто-то вспомнил иные традиции... Прикасаться снова не хочется, по пальцам бегут неприятные мурашки, но Уэс все равно возвращает ладонь на камень, пробует разобраться. Не человек, это точно - из-за человека место было бы на порядок пакостнее. Скорее птица, или кошка... Нет, все-таки птица. От мысли, что кто-то взял и запихал в стену живую птицу, передергивает, и на короткое мгновение Уэсу хочется просто развернуться и уйти, потому что потомки тех, кто так делает, заслуживают всех упырей на своем кладбище.
Но вообще-то это несправедливо и жестоко, так что никуда он не уходит. Тем более что в кармане вдруг вибрирует телефон, и одного взгляда на экран достаточно, чтобы сорваться с места.
До главного входа далеко, но в любой церкви, к счастью, есть парочка запасных. Обычно не запертых, потому что в таких тихих и набожных городках никому не придет в голову ломиться туда, куда непосвященным входить не следует.
Войти он не успевает - наружу выскакивает священник. С ним что-то сильно не так, Уэс не успевает понять, что, просто машинально преграждает ему путь, вскидывает руку:
- Стой!
Священник не останавливается, но тоже вскидывает руку. Движение такое быстрое, что его трудно даже заметить, не то что среагировать, а потом на горле сжимаются жесткие пальцы. Уэс пытается снять захват, привычным, намертво вбитым когда-то движением, но все эти вещи рассчитаны на кого-то, кто существует в рамках человеческой биологии. Как минимум способен чувствовать боль.
Мир начинает темнеть, и в голову не приходит ничего лучше, чем вытащить нож и воткнуть... куда-то. Уэс уже не очень понимает, куда, но, кажется, это все-таки что-то плотное, и не его собственная рука.