[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]В комнате что-то происходит, Кассиан это четко ощущает, хотя не улавливает причину, по которой так тревожится По, по которой так несчастна Джин. Возможно, это разные причины, возможно, одна. Может, в По говорит болезнь, а в Джин — новый опыт, с которыми они все сглупили. В любом случае разбираться с ними лучше по отдельности.

И потому он подхватывает Джин на руки, улыбаясь, легко, прижимает ее к себе, заносит, как невесту через порог, в ванную — хорошо, что дверь здесь же.

— Ну, ну, что с тобой, mo ghrá? — Кассиан снова улыбается, на секунду серьезнеет. Он садит Джин на край ванны, а сам садится на корточки рядом с ней и заглядывает ей в лицо снизу вверх. — Что бы ни случилось, ты не будешь справляться с этим одна. Мы сделаем все, как ты захочешь. Может, ничего и не будет — и хорошо. А может, будет, но ты захочешь, чтобы не было — и тоже хорошо. А может, будет, и ты ты захочешь, чтобы так и было — и это тоже хорошо. Мы будем целовать тебя в животик, пока он не станет пузиком, и потом тоже будем. У тебя появится niña или niño. И мы будем рядом. Я, — на всякий случай исправляется Кассиан, — буду рядом. Что бы ты ни решила, до самого конца. Да? — он целует Джин в коленку, снова улыбается и открывает для нее воду.

— Я буду там, с По, — кивает он на дверь в спальню. — Не спеши, у тебя есть все время мира. Ну, до обеда, по крайней мере.

Кассиан выходит, закрывает дверь и прислоняется к ней с другой стороны спиной. Стоит какое-то время, наблюдая за По, потом зевает устало. Плотские удовольствия — дело утомительное.

— Ну как ты? — он снова зевает и с трудом отлипает от двери, чтобы пройти несколько шагов к кровати.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— За то, что ты не можешь контролировать себя, когда у тебя жар и ты болен? Даже не знаю, смогу ли я.

Кассиан падает на кровать, простыни под ним еще влажные, и он думает, что хорошо бы их сменить, что По лучше быть если не в чистой, то хотя бы в сухой постели. Можно, например, снова переселить его на диван и исправить все в комнате. Пока что Кассиан не делает ничего, только забирается повыше, лежит на спине, заложив руку за голову, и смотрит вверх, как будто смотрит не в потолок, а в небо, на облака, пролетающие над ними. Вторая рука остается свободной, и ее он запускает в волосы По.

— Это ерунда, — он морщится, показывая, насколько, хотя По вряд ли следит за ним — он поглощен чем-то своим и просит прощения. Он слишком много просит прощения, и это не идет По. Ему к лицу его обычная уверенность в себе, знание, что мир работает так, как хочется, а если вдруг нет, то он сумеет повернуть и это в свою пользу.

— Неделю назад ты бы сбежал. Неделю назад ты и сбежал, помнишь? А сегодня ты все еще тут, хотя и извиняешься за что-то. Но ты все еще тут, ты остаешься, несмотря на то, что что-то пошло не так. Это единственное, что для меня важно — то, что не оставляешь меня или Джин. И нас обоих тоже не оставляешь.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]По наконец-то разворачивается к нему и говорит какой-то — хотя не какой-то, а вполне даже определенный, церковный — бред. И усложняет, усложняет, и переживает о том, о чем и волноваться не стоит. Кассиан не знает, что ему мешает, в чем дело — в том, что он американец, или в том, что богач, но решает, что сейчас не самок удачное время, чтобы это выяснять.

— Твои планы на ад очень героичны, — он подается к По и коротко целует его. — И, если ты прав, и я тоже буду гореть за тебя, давай займем котлы поближе друг к другу? Или один — грешников наверняка хватает, отдельный котел каждому — это какая-то роскошь.

Кассиан может развлекаться так целую вечность, но заставляет себя замолчать. Он видит, что По действительно встревожен. Вспоминает — По же, наверное, тоже немногое понял про анархизм, но держался.

— Извини, — на этот раз Кассиан улыбается виновато и, взглянув на По, уже не возвращается к потолку. — Ребенок, если он есть, не заслужил того, чтобы рождаться, а все вокруг считали его неудачным случаем или невезением. Я говорил с Джин только что, сказал, что как бы ни обернулось, и что бы она ни решила, она не будет одна. Я говорю, что это ерунда, не потому, что это неважно, а потому что такие вопросы решаются. Если ребенок будет, и Джин захочет его — да, это ответственность. Я приму ее, и только — и это не будет неудача, это будет ребенок, о которому есть, кому позаботиться. Я не игнорируют ответственность — просто не боюсь ее.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]По зачем-то двигается, убегая от пальцев, зарывшихся в волосы, и начинает выглядеть чуть хуже. Кассиан садится на кровать вслед за ним и изо всех сил пытается тоже стать серьезным, обеспокоенным. Хотя это сложно — слова По греют его изнутри, и от этого приятно, радостно.

— Обещаю, — говорит он почти торжественно, прикладывая руку к груди. — Ты обо всем будешь знать, как бы ни повернулось, никто не отберет у тебя возможность заботиться, и ты никуда не денешься от того, что и мы будем заботиться о тебе. И потом — ложись.

Рука с груди Кассиана переселяется на грудь По, мягко давит, возвращая его на место.

— Остаток дня ты только лежишь и спишь.

Сам Кассиан остается сидеть. Подтянув к себе ноги и скрестив их, он поворачивается лицом к По — в основном потому, что так может выглядеть менее беспечным. Сам он не считает, что ведет себя как-то не так. Наоборот, это По слишком тревожится. Наверное, приходит в голову Кассиану, так он выглядел, когда волновался из-за болезни того весь прошлый день.

— Во-первых, еще ничего не известно. Во-вторых, даже если считать это проблемой, это самая маленькая проблема из тех, что у нас есть. В-третьих... По, мне все-таки двадцать четыре, — Кассиан делает выразительную паузу, но почти сразу вспоминает, что По старше, хотя сейчас и не скажешь, и если это все же что-то классовое, возраст ничего ему не объяснит. Он набирает побольше воздуха в грудь, — я с четырнадцати работаю, с пятнадцати сам живу и забочусь о себе. Если бы не партийные дела, если бы мне не пришлось бежать, у меня, наверное, уже давно была бы семья и ребенок, или даже дети. У нас так принято: раз ты уж встречаешься с женщинами вне брака, то даже если вы осторожны, рано или поздно у нее — у кого-то из них — начинает расти живот — и ты делаешь то, что должен. Женишься, пока он не слишком заметен, потом радуешься, когда твой семимесячный bebe рождается здоровым и крупным, потом работаешь, а если не хватает денег — работаешь еще больше. Даешь им все, что можешь. Дома я боялся этого, потому что там у меня было дело, и я не был уверен, что не буду презирать себя, если брошу его, не буду подводить семью, если не сделаю этого, не буду каждую минуту бояться за них, если смогу как-то все совмещать. Тут мне этого бояться нечего, а больше я ничего и не боюсь — особенно если ты и правда поможешь мне с документами. Я здоров, у меня есть руки, ноги и голова. Я многое умею и быстро учусь, всегда смогу заработать. Беременность — не какая-то неприятность, это просто ход вещей.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]По говорит долго, и Кассиан не перебивает его, дает ему сказать все, что хочется, выкашлять все, что рвется из легких. Значит, это все же классовое — это понятно уже по тому, как много странных слов употребляет По, как он переводит все их отношения, да и свою жизнь тоже, в банковскую историю. Риски и ресурсы, инвестиции и дивиденты — Кассиану странно от того, что все эти сухие слова говорит его, их с Джин По. Так, как будто верит в них. Он считает себя защищенным, пока все хорошо у братьев Райт — а все равно видит вокруг одни только риски, одни только угрозы.

Кассиан вздыхает. Он знает, что ему не переубедить По. Знает и что это не нужно — он ведь и хотел, чтобы По помогал с делом потому, что тот старше, осторожней и замечает то, о чем сам Кассиан в жизни не подумал бы. Но все же теперь ему кажется, что быть По Дэмероном — очень трудная работа. И он не может сделать ничего, кроме как быть рядом и прикоснуться к По, давая ему знать что это так.

— Я не понимаю, как работает то, о чем ты говоришь. Я знаю про инвестиции не так много, а риски вижу совсем иначе. Но, знаешь, По, я знаю, что ты считаешь, что обо всем вокруг должен заботиться ты, и обо всех тоже. Но мне ты ничего не должен. Если тебе станет опасно рядом со мной, ты можешь просто уйти — и все еще ничего не будешь мне должен. Я не рассчитываю на тебя вне нашего дела, потому что слишком привык полагаться только на себя. Даже если кто-то помогает, даже если кто-то есть рядом — я помню, что это может быть не навсегда. Так что все эти риски можешь просто выбросить из головы. Я никогда не причиню тебе вред и не стану угрозой — даже если угроза будет в том, что кто-то может узнать. Джин...

Кассиан замолкает. Про Джин он не знает, что сказать. Решать за нее может только она, да и потом, ей помощь действительно нужна. И в зависимости от того, что она решит, это действительно может стать проблемой По.

— Послушай, По, cariño, пока мы вместе — считай и нас своими ресурсами тоже, ладно? Ты не обязан со всем разбираться один. И не будешь — слышишь? — со всем разбираться один.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— Пусть ему лучше сломает шею закон. Или поджарит на стуле, или еще что. Ты же сам знаешь — так правильнее.

Кассиан улыбается снова — ему нравится, как По выдыхает и даже смеется. Ему приятно от того, как он планирует оставаться рядом. Даже если не получится, он хотя бы хочет этого.

Он наконец-то понимает, что По может тревожиться еще и от того, что выпустит их из поля зрения, оставит наедине с возможными трудностями. Ему будет тяжелее — ему все еще придется притворяться, он будет один, снова один, опять один — без кого-то, кто уложит его в постель, поцелует, ободрит или встряхнет за плечи, когда будет нужно. Вокруг будут риски, но не будет их с Джин.

Кассиан наклоняет, целует По, не жадно, не мягко, просто прислоняется губами к его губам и держит их так долго, чтобы По получше запомнил, как это — когда рядом еще кто-то.

— Ну вот что. Я подниму тебе газеты сюда, и ты придумаешь нам код, решишь, куда мы будем подавать объявления. Можем даже в несколько газет, через день. Так ты будешь видеть, что все хорошо, а мы, когда будем составлять их, всегда будет думать про тебя. И когда не будем составлять их, тоже будем думать про тебя. Все будет хорошо — сам потом увидишь.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]Кассиан приносит газеты, бумаги, карандаш — все как просил По. Наблюдает за тем, как на кровати растет газетный бастион, и уступает ему место. По занят, непонятно, лучше ли ему, непонятно, менее ли тревожно, но по крайней мере теперь есть, куда эту тревогу сливать. Кассиан какое-то время сидит на краю кровати, но не предлагает помощь. Человеку, который занимается шифром, лучше заниматься им одному — и такого человека никогда нельзя отвлекать. Шифры — тонкое дело.

Можно заняться обедом — ужином — как его лучше назвать — но вместо этого он подходит к двери ванной, слушает, потом стучит и, когда она разрешает, заходит, плотно притворив за собой дверь.

— По занимается газетами. Надеюсь, он скоро уснет.

Кассиан не хочет нависать над ней, и потому садится на полу у стены напротив и подтягивает к себе колени.

— Обязательно хотел, чтобы я ему пообещал, что он будет знать, как все будет, и что ты решишь — если тебе придется решать. Я пообещал. Он имеет право знать. Я думаю, он волнуется из-за того, что уезжает и не сможет быть рядом. Про инвестиции говорил, про братьев Райт, про ад, — он машет рукой и не продолжает дальше ряд. Можно было и не начинать, но Кассиану хочется заполнить чем-то тишину между ними.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— Мне всегда удобно, — говорит Кассиан и снова встает на ноги.

Подходит, снова садится.

Воздух тут влажный, но какой-то прозрачный. Вода в ванной искажает мир, и потому Джин, уже знакомая каждым своим изгибом, снова выглядит какой-то сплошной загадкой. Кассиан почти опускает руку, касаясь воды, нарушая покой прозрачной глади, больше похожей на стекло, но так и не делает этого.

Вместо этого он трогает волосы Джин, хотя и прикасается легко, готовый оставить ее в покое по первому слову. С ней он все еще аккуратен даже там, где с По чувствует свое право и пользуется им. А еще недавно это казалось бы невозможным.

— Тебе что-то еще нужно? — Кассиан оглядывается вокруг, будто хочет предупредить даже просьбу, увидеть, что может захотеть Джин и принести ей это прежде, чем ей придется говорить вслух.

Он скоро натыкается взглядом на бутылку, но не подает вид, не хочет ни смотреть на нее, ни думать о ней. Взгляд у Джин сейчас ясный, чистый, алкоголь тут вообще ни при чем.

— Как тебе? — смотреть, цепляться взглядом больше не за что, он снова возвращается к Джин. — Как ты себя...Ты уже... Все нормально? — с трудом находится Кассиан.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]Джин смотрит на него только иногда, коротко, но отвечает и трогает в ответ. Не отводит его руку, не пытается вывернуться — именно трогает. Как будто ей недостаточно чувствовать, а хочется еще и делать что-то в ответ. Как будто внутренне Джин всегда отмеряет уровень заботы — и она точно знает, где он должен находиться — а все лишнее ей немедленно нужно отдать.

Кассиан не знает, как объяснить ей, что лишней заботы не бывает. Да и не знает, должен ли, можно ли такое объяснить, или это что-то, что можно только узнать и поверить самому.

— Потому, — он осторожно ищет правильные слова. Джин спрашивает про них, но Кассиан может только догадываться о том, почему так поступает По, только предполагать, что ими движет одно и то же, — что ты считала, что следы на твоем теле испортили тебя навсегда. Что они испортили тебя хотя бы ненадолго. Потому что ты не думала, что тебя можно любить, что тебя можно хотеть. Я... я люблю тебя, ты знаешь, мы оба любим, мы уже говорили и будем говорить еще, и еще, и еще. Но пока что я хочу осторожным, пока ты не запомнишь, что можешь говорить, решать. делать все, что хочешь — потому, что хочешь. Пусть пока у тебя будет больше времени, пусть пока мой взгляд не будет слишком тяжелым. Пусть ты не думаешь, что чем-то обязана, или что кто-то из нас не сможет сдержаться, если смотрит на тебя так.

Он все же опускает руку в воду, та дрожит, расходятся растущие за секунды круги — пальцам сначала горячо, потом, когда он вытаскивает их, становится холодно.

— Я и потом буду трогать тебя бережно. Всегда.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]По рубашке расплывается пятно, ткань липнет к телу, сначала становится горячо и мокро, потом холодно и мокро. Это неважно, важно, что Джин прижимается к нему. Хотя и ошибается в том, что говорит. Кассиан не сразу замечает эти ее «специально», «нарочно», но когда замечает, никак не может избавиться от них, они как заноза в пальце, из-за которой невозможно ничего крепко сжать в руке, как камень в ботинке, который не вытряхнешь, пока идешь, а идти в нем невозможно.

Кассиан прижимает к себе Джин крепче и какое-то время просто пытается найти подходящие слова.

— Это не главное. Главное — это что ты можешь сказать, остановить в любой момент. Даже если сама о чем-то попросила.

Он не решается спросить, когда ей было больно — об этом легко догадаться. Не решается спросить, насколько ей было больно — этот ответ Кассиан боится услышать.«Нарочно»... Как ей объяснишь, что боль ненарочная, причиненная по незнанию и мимоходом, куда страшнее?

— Прости, — шепчет Кассиан, целует ее в волосы.

За это стоило просить прощения им обоим, а не за то, что там себе придумал По. И хорошо бы, чтобы По об этом «нарочно«даже не знал.

— Хрустальная ваза тоже молчит. Тоже не скажет, когда ты вот-вот разобьешь. Говори со мной. С нами. Говори, когда что-то — что угодно — не так. Так мы не будем гадать, когда слишком сильно, когда мы причиняем тебе боль — неважно, специальную, нарочную, или нет. Так мы не будем бояться.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— Это не проблема.

Кассиан отстраняется и несколько секунд внимательно, серьезно смотрит на Джин, глядя, слышит ли она его, понимает ли — или соглашается просто так.

— Слышишь? Это не проблема. Ты — не проблема.

Он снова прижимает ее к себе, хотя и думает о том, что Джин теперь может быть неудобно. Хотя, если ей было плохо, ей сейчас неудобно все, что угодно. Кассиан балансирует на краю вины, но не падает туда, цепляется за то, что помнит еще с детства, из своей жизни до Америки — какие бы ошибки ты не наделал они всегда — прошлое. Тебе просто нужно сделать все, чтобы не допустить их снова в будущем.

— Будешь говорить — хорошо. Но говори и про то, что было. Скажи, что было не так — не только сегодня, вообще. Когда мы не так трогали тебя, не то говорили? Когда тебе было плохо? Мы запомним, честное слово, и больше не будем.

Кассиан не уверен, что может говорить за По всегда. Не уверен, что может говорить теперь — у По может быть свое мнение, свои планы, свое все. Но теперь, ему кажется, плохое время, чтобы выделять себя. Как будто он притворится лучшим, чем есть, лучшим, чем По — только потому, что того нет рядом.

— Постараемся, по крайней мере, — находит он хоть как-то решение этому.

Снова отстраняется, и так же, как раньше целовал По, целует Джин — без страсти, просто чтобы быть рядом и отдать немного своего тепла.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— Когда захочешь. Но только говори, ладно? Не молчи.

Джин рядом.

Джин отстраняется.

Кассиан выпускает ее сразу, как только чувствует, что теперь она хочет быть одна.

Джин сползает в воду, ее волосы растекаются по воде, остаются на поверхности, черные, как дурная кровь. Он трясет головой, чтобы прогнать эту картинку, забыть ее поскорее. Джин убирает волосы, и это помогает, но он все равно спускает взгляд ниже. Ему нравится смотреть на нее, нравится, что она есть, что он рядом, что По тоже недалеко от них.

Что они говорят — по тому, чтобы говорить, не боясь, что он скажет лишнее, Кассиан особенно скучал, пусть даже Джин пока что не хочет больше говорить.

Он смотрит на Джин, потом на джин, хмурится, но ничего не говорит. Нельзя сказать человеку, что он сам может решать, а потом решить за него, что ему не стоит пить. Кассиан встает, потом наклоняется и вместо ответа снова целует Джин.

По спит. Кассиан задерживается, откладывает осторожно газеты, бумагу и карандаш, поправляет плед и только потом идет вниз. Он задерживается ненадолго: берет два стакана, потому что думает, что Джин будет меньше краснеть, если пить ей придется не одной, потом сразу же поднимается к ней.

Джин пахнет крепко, Кассиан оглядывается на плотно прикрытую дверь, будто боится, что запах разбудит По. Потом подает Джин ее порцию.

— Сейчас лето, — говорит он. — Летом нужно пить только сангрию. Но что есть, то есть. Salud, Джин.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]Кассиан пьет так, как говорит Джин — сразу. Он не пил алкоголь с тех пор, как попал в Америку. В последний раз он пил на корабле — виски, с ирландцами, и потом ему было очень плохо. Может, виски и универсальный напиток, но, если судить по тому единственному, который он пробовал, универсален он прежде всего тем, как выжигает нутро и выбивает слезы на глаза. Джин не такой, джин мягкий, он греет, от него Джин расслабляется, и потому и Кассиан улыбается тоже и ставит стакан с тихим стуком на пол. Трет глаза, примеряясь, вспоминая, как это — чувствовать пусть даже намек на опьянение. Да, это совсем не сангрия.

Он почти выбрасывает из головы мысли про дом, но про него спрашивает и Джин тоже, и потому Кассиан снова вспоминает, отсеивает плохое. На это не уходит много времени — его жизнь тут, его память о том справилась со всем давно. Кассиану кажется, даже рассказывать о своих одиннадцатичасовых сменах и второй работе после них он бы сейчас стал так, будто это лучшее, что могло бы случиться с человеком.

— Она была красивая.

Он вспоминает Каталонию. Барселону. Бланку. Все трое были красивыми, и хорошо, что Джин уточнила, про кого хочет слушать.

— Волосы у нее были, как шоколад, который она варила по воскресеньям вместо церкви. прямые, только внизу они курчавились. Она любила петь с колоколами, хотя петь совсем не умела.

Кассиан закрывает глаза, улыбается снова. Думает про запах апельсинов и можжевельника. Сейчас везде должно пахнуть можжевельником, и джин помогает лучше об этом помнить.

— Глаза у нее были зеленые, как у кошки. Как у тебя. Я тогда очень много работал, — ну точно, в голосе и теперь звучит тоска, — потому что просто не знал, что еще мне делать, как быть. Все как в тумане, и Бланка изводила меня вопросами. Что последнее вкусное я ел? Какого цвета сегодня море? Какую песню пели на углу площади этим утром? Какой мой любимый цвет? У меня не было любимого цвета, пока она не спросила. Я даже не знал, что он мне нужен. Она потом уехала в Париж, я больше не говорил с ней, не видел ее. Но это осталось — я стал смотреть, слышать, чувствовать. Она была красивая. И хорошая. Она всем нравилась. Совсем как ты, — дразнясь, улыбается Кассиан.

[icon]http://sf.uploads.ru/EBWYt.jpg[/icon]— Конечно, нравишься. Наверняка нравишься.

Кассиан хочет спросить про Колин и вообще про прошлое — неужели они неважны, неужели были хуже? Когда Джин говорит о прошлом, не поверишь, что они с По — лучшее. Потом Кассиан думает, что лучшее не значит, что прежде не было хорошего. Просто это хорошее не может сравниться с тем, что есть сейчас.

Джин гладит его по лицу, зарывается в волосы, почти так же, как он сам совсем недавно трогал По. Кассиан наклоняет голову, подставляется под поглаживания, как кот, разве что не мырлычет.

— Я буду спрашивать у тебя, — обещает он. — Так, что тебе еще надоедят мои вопросы, сама увидишь.

Джин как-то расслабляется — не то ей помогает вода, не то и правда Джин. Кассиану нравится, что они говорят. Ему сразу кажется, что время, когда они будут жить вдвоем, значит, пройдет легче, чем могло бы. Их там будет только двое, без По, но и без недоговорок, без вязкой тишины — а это многого стоит.

Кассиан ловит руку Джин, вытягивает ее из своих волос — кончики тяжелеют, потому что в них собирается воды — целует в костяшки и фаланги, переворачивает ладонь, целует в линию жизни и в холмы. Он не умеет читать по рукам, но уверен, что выводит губами только хорошее.

— Я сейчас и начну, — Кассиан отпускает руку Джин и встает. — Какая твоя любимая еда? Скажи — я приготовлю на ужин.