Согласно легенде, прекрасная дева, спасаясь от преследования, попросила небо дать ей оружие, которым она сможет защититься. Небо — боги из старых сказок, Сила, само мироздание, то ныне не ведомо, — услышало ее. Ее волосы обернулись змеями и укусили руку, схватившую их, а взгляд ее глаз, красных от слез и песка, отныне обращал в камень каждого, на кого она смотрела.
Однажды дева, ставшая чудищем и изгнанная на самый край мира, где она никому не могла навредить, взглянула в зеркало — и окаменела. Тогда боги — или небо, мироздание, Сила, — запечатлели ее образ среди звезд как напоминание: обращая оружие против других, не сомневайся, что однажды оно обратится против тебя.

Как-то раз один безумец — хотя иные называли его героем — отправился в долгий путь. Вообще-то он не планировал, что путешествие выйдет длинным, буквально туда и обратно — долго ли убить чудовище, не дающее жизни целому острову? Но дорога была длинна, и даже когда он убил чудовище и спас прекрасную деву, оказалось, что это лишь одно чудовище из многих — десятков, сотен, тысяч. Сначала он пытался мирно жить со спасенной девой на том зеленом острове, но каждый раз, лишь услышав, что где-то бесчинствует зло, он садился в свой звездолет и снова отправлялся в путь — и каждый раз улетал все дальше и дальше, и каждый раз возвращался, ведь ему было куда и к кому.
Но однажды, в очередной раз вернувшись, он обнаружил: пока его не было, в его дом пришла беда. Девы — впрочем, уже давно она стала его женой, — не было в доме, и в городе, и на всей земле.
И герой — хотя с тех пор иначе, чем безумцем, его и не называли, — понял: чтобы найти свою любовь, ему придется спуститься туда, где нет ни солнца, ни света, ни жизни. Тогда он вытащил свое сердце — ведь в царство мертвых нет хода живым — и подвесил его на небо, чтобы потом, когда он найдет свою любовь, сумел вывести ее обратно.
Безумец нашел свою любовь, но та его не вспомнила — или же не желала вспоминать. Тогда он вернулся на дорогу — единственное, что он знал теперь, единственное, что он помнил, и так и бродит по ней до сих пор, словно тень: ведь с той стороны никто не возвращается прежним.
А его сердце так и сияет на небе, и в особенно ясные ночи он возвращается к нему: призрак себя прошлого, не помнящий ничего, кроме любви и дороги.

На далеких-далеких болотах далекой-далекой планеты жила Ведьма. Никто не знал ее имени, ее возраста, никто не знал, откуда и когда она пришла. Зато каждому было известно: нужен совет — дойди до развилки, сверни по указателю — иногда он указывал на север, а иногда на юг, — и поднимись на холм или спустись в низину. Главное — не следуй за болотными огоньками, они приведут тебя не к Ведьме, а к смерти.
Тот, кто умел слушать, всегда находил путь, другие же терялись среди болот или попросту возвращались на развилку, и сколько бы впредь не следовали они указателю, он всегда вел не туда.
Ведьма жила долго, помогала тем, кто просил, и тем, кто нуждался в помощи. Те же, кто желал зла, себе или другим, всегда возвращался ни с чем.
Когда Ведьма умерла, на указатель слетелись болотные огоньки и осели на нем, светя днем и ночью. И светили они так ярко, что однажды превратились в звезды, и путник, умеющий читать знаки, глядя на них, всегда выходил на верную дорогу.

Когда-то давно жили два брата. Они любили друг друга так сильно, что желали никогда не разлучаться. Но однажды младший из братьев влюбился в женщину, привел ее в их дом и женился на ней. Он любил ее так сильно, так безоглядно, что все реже смотрел на своего брата, все меньше прислушивался к нему, даже когда тот предупреждал: женщина, которую ты так страстно полюбил, которую ты привел в дом, однажды и сама приведет беду. Но младший брат не слушал старшего, а его жена сеяла и сеяла меж них семена раздора, и они взрастали: убеждала, что старший брат желает избавиться от младшего и сделать ее свей женой. Старший же говорил брату, что его жена не верна ему, что она сама приходила в его постель и подговаривала убить его.
И однажды младший брат, не могущий выбрать между ними двумя, в порыве ярости и отчаяния схватил косу и зарубил женщину, которую любил больше жизни, и брата, которого он любил и которого соблазняла его жена. Пусть и перед смертью она не призналась в этом, но он видел в ее глазах страх — а разве есть чему бояться невинной? Части их тел он разбросал в поле, чтобы никогда впредь, в этой жизни или будущей, они не встретились вновь, а сам повесил косу на небо и, накинув на нее веревку, шагнул со скалы в пропасть.
Теперь коса так и висит на небе, напоминая: порой любовь лишает разума и заглушает голоса тех, кто желает тебе добра и видит трезвым взглядом то, что ты, ослепленный страстью, не замечаешь.

Жил-был один хитрец. Он не был злым, но и добрым тоже — так, скорее, сам по себе, сам для себя и для своих: всеобщее благо может никогда и не настать, но достать личное благо для своего — близкого, любимого, родного, — не так уж и сложно. Он был и контрабандистом, и советчиком, и воином. К нему обращались, когда нужно было достать недоставаемое, когда сами себя загоняли в ловушку и не могли выбраться, когда была нужна помощь. Хитрец — свои же называли его Ловкачом, — доставал, помогал и не чурался сломать кому-нибудь нос, если требовалось.
Он был удачлив и умен, и когда на порог пришла беда — чужая беда, не касающаяся его или своих, — он почти обвел беду и тех, кто пришел вместе с ней, вокруг пальца. Но среди чужаков был тот, кто раскусил его уловку, и тогда Ловкачу пришлось отправиться в путь, и путь этот не был коротким: он вернулся домой лишь через долгие, долгие годы. Справившись с бедой — о, его идеи были рискованны и дерзки, хитры и многоумны, а порой просты настолько, что становилось смешно, — он позабыл, что нельзя полагаться на одну лишь удачу, решил, что нет теперь для него преград, и сам не заметил, как короткая дорога завела его в чащу. Стоило ему выбраться из одной чащи, как он терялся в новой, и все дольше становился путь, и все потрепаннее — его звездолет.
И не помогали ему ни хитрость, ни удача. И лишь когда он отчаялся настолько, что смирился, — лишь тогда он сумел вернуться домой.
Но дома не было, и не было своих: родных и любимых.
И тогда Ловкач вновь отправился в путь, пытаясь их найти, но единственным маршрутом, который он помнил, был тот, по которому он блуждал долгие и долгие годы. И он метался от звезды к звезде, от планеты к планете, а небо — или мироздание, или боги из старых сказок, или Сила, — отмечало его маршрут точками, уводя все дальше и дальше: ведь скитаниям того, кто верит, будто нет ему преград, и конца не будет.