— Если ты меня уронишь, — обещает Джин, — я уроню сначала тебя, а потом — коленку тебе в лицо.
— У меня ноги длинные, не догонишь, — серьезно отвечает Гарм, но Джин может поклясться: лицо у него сейчас такое паскудное, что сломанный нос его бы только украсил.
Поэтому она, покачнувшись, вдавливает босую пятку в его плечо чуть сильнее и так же паскудно улыбается, слыша его шипение и чувствуя, как Гарм крепче сжимает ее щиколотки. Кажется, угроза подействовала — ну или он в целом не собирался ронять напарницу на что бы то ни было.
Хотя кругом песок, падать мягко — даже если с высоты большей, чем ее собственный рост.
— Готово, — сообщает она, подвязывая последнюю цветочную гирлянду, и снова пошатывается, но умудряется сохранить равновесие — цепляется за столб, словно фелинкс за ветку, и смотрит вниз.
Гарм задирает голову, глядя на нее в ответ, — и да, улыбка у него паскудная. И становится еще паскуднее, когда он отпускает ее щиколотку и проводит пальцами по своду стопы.
— Коленкой, — шипит Джин, — тебе в лицо.
— Такая мелкая, а такая борзая, — ржет Гарм и убирает руку. — Да ладно, падай давай. Поймаю.
Он-то поймает — Гарм придурок, но руки у него не из жопы, — но Джин из принципа облепляет руками и коленками столб и сползает сама. Точнее, ползет, пока ее не снимают оттуда, словно гребанного фелинкса с ветки, и не закидывают на плечо.
— Коленкой, я помню, — Гарм перехватывает ее коленки рукой, надежно фиксируя, и Джин только фыркает и закатывает глаза. — Не уронил же, ну, борзота.
— Придурок.
Короткие, неровно обрезанные шорты по-дурацки натягиваются, она кое-как изворачивается и оттягивает врезавшийся в бедро край. Проформы ради дергает ногой — но Гарм, засранец, сильнее. А она не хочет бить его всерьез.
Не хочет и не будет — она здесь, вообще-то, пытается спрятаться и переждать, притвориться нормальной, как все, а нормальные, как все, девчонки, не делают так, как учили делать Джин.
К тому же Гарм — не Рош. И не Саг. Он нормальный. Когда Джин впервые оказывается с ним на смене — почти две недели назад, с ума сойти, — и Гарм впервые решает, что это отличная идея — подкрасться к незнакомой девчонке со спины, она едва не ломает ему нос и смотрит так, что он мгновенно становится серьезным и отступает.
— Не бухти, мелочь, — говорит он, поднимая руки ладонями к ней, — ну придурок, ну с кем не бывает. Я Гарм, а ты? Новенькая?
Прежде чем ответить, Джин долго смотрит на него — тянущиеся паузы ее ничуть не смущают и не напрягают — и наконец протягивает руку:
— Кестрель, — ее рука тонет в его.
Он высокий — хотя кто не высокий рядом с Джин, — у него выгоревшие на солнце волосы, вьющиеся от соленой воды, и кожа цвета раскаленного песка.
Загаром Джин так и не покрывается, но через пару дней волосы у нее тоже вьются от соленой воды: бар открывается ближе к пяти, когда солнце становится не таким злым, и работает до самого рассвета, и впервые в жизни Джин не бесит бесконечный песок.

— У нас еще три гирлянды, — напоминает Гарм, вырывая ее из размышлений — или же из блаженной пустоты в мыслях, — и трогает кончиками пальцев впадинку под коленкой. Закономерно получает этой же коленкой в грудину, зря расслабившись. — И если ты сломаешь мне ребра, босс тебя уволит. Знаешь, сколько коктейлей заказывают для бармена?
— Столько же, сколько их заказывают для официантки. Так что босс меня не уволит.
— Борзота, — повторяет Гарм и сгружает Джин задницей на край стойки — с наступлением заката на этой стойке что только не происходит (верх от чьего-то бикини за эти две недели Джин ловила не раз и не два), так что так и не загоревшая задница одной конкретной разумной столешницу не опорочит. — Что-то вы рано, господа, солнце же еще шпарит, — продолжает Гарм, как ни в чем не бывало, и Джин сначала не понимает, а потом оборачивается — и мощно зависает, но улыбается все так же, как научилась. Гарм же не зависает, везунчик, да с чего бы ему зависать. — Танцы и музыка у нас чутка попозже, через пару часов. А сейчас — по пиву?
Джин морщит нос — чуть обгоревший на солнце, она вся обгорела в первый же день, но плечи сейчас закрывает белая футболка, — и со стойки никуда не девается. Так и сидит, разглядывая ранних пташек — у одного руки горячие, у другого глаза красивые, один оставил ей нож, другой жетон, и все это сейчас надежно спрятано, в трусах — или шортах, которые ненамного этих трусов длиннее, — нож не спрячешь.
Она-то их узнала. А они — ее?..
Только бы не. Только бы не. Только?..

Отредактировано Jyn Erso (21-03-2024 23:17:09)

— О, вы знакомы? — тут же спрашивает Гарм и смотрит сначала на гостей, потом на Джин, одновременно выставляя пиво и стаканы и наполняя их.
Ну, что ж, хотя б имя совпало.
— Ага, — кивает Джин, решив, что излишняя амнезия здесь ни к чему. — Привет, Ретт, привет, Рик. Вы тут в отпуске?
Свесив ноги с другой стороны стойки — ой, ну правда, что эта стойка только не видала, — пододвигает стаканы поближе к ним. Официантка она здесь или кто.
Скорее, конечно, или кто — хотя теперь с подносами она управляется куда лучше, чем пару месяцев назад, и немного даже ненавидит это, — но надо же хотя бы сделать вид.
Или кто на полставки — это, пожалуй, лучше всего описывает состояние ее дел на текущий момент. Ну, она не жалуется.
Пляжи Раталэя ей нравятся больше, чем зачуханная станция, где приходится коротать часы в ожидании своего рейс.
— А я тут работаю. Ну, когда этот придурок не пытается меня откуда-нибудь уронить, — она горестно вздыхает, и Гарм оскорбленно вскидывается, прижимает бок ледяной бутылки к ее голому бедру. Джин не пищит, вообще ни разу, и не растирает холодный мокрый след рукой.
— Борзота, — тянет он и смотрит на гостей. — Не слушайте ее, Кес сама кого хочешь уронит.
— В следующий раз ты не выплывешь, Гарм, — обещает она, и тот только ржет:
— Плавать сначала научись, борзота, и уплыви дальше мели, — и привычно переключается: — Орешки, закусь, морские гады, господа?